Защита трудовых прав в российских судах с учетом решений еспч

Обновлено: 25.04.2024

ВС РФ в "Обзор практики межгосударственных органов по защите прав и основных свобод человека N 10(2020)" включил постановление Европейского Суда по правам человека по жалобе N 3811/17 "Велиляева против Российской Федерации" (вынесено и вступило в силу 6 октября 2020 года) (Постановление ЕСПЧ № 3811/17).

Данным постановлением установлено нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (1950) (Конвенция 1950) в связи с нарушением права заявителя на справедливое судебное разбирательство. Заявитель жаловалась на то, что отказы национальных судов в удовлетворении ее ходатайства о предоставлении рассрочки по уплате государственной пошлины по причине недостатка средств нарушили ее право на доступ к суду. Она также жаловалась на необоснованность решений судов, отклонивших ее ходатайства о предоставлении рассрочки.

Конвенция 1950 является международным договором Российской Федерации и, как следствие, частью ее правовой системы. В этом смысле, если не вдаваться в тонкости конституционного толкования (см., например, постановление КС РФ от 19.04.2016 N 12-П), постановления ЕСПЧ и приведенные в них позиции также являются частью российской правовой системы (п. 4 ст. 15 Конституции РФ).

То, что ВС РФ включил это постановление в свой Обзор, дает основание полагать, что ВС РФ разделяет и поддерживает позицию ЕСПЧ.

Постановление ЕСПЧ № 3811/17 интересно приведенными в нем разъяснениями относительно «права на справедливый суд», которое равным образом применимо и к государственным судам, и к арбитражам (третейским судам) (и, зеркально, применимо к сторонам спора).

По мнению ЕСПЧ,

1) обоснование судебного решения является обязательством суда, но оценивать его выполнение необходимо с учетом конкретных обстоятельств дела и националных правовых особенностей ("обязательные гарантии пункта 1 статьи 6 Конвенции включают обязательство обосновывать судебные решения. Однако, если данное положение обязывает суды обосновывать свои решения, то его нельзя понимать как требование о подробном рассмотрении каждого довода. Объем обязательств по изложению причин, обосновывающих принятие решения, может различаться в зависимости от его характера. Также необходимо принимать во внимание, в частности, разнообразие средств, которые сторона может использовать в суде, и различия между Договаривающимися государствами с точки зрения права, обычаев, доктринальных концепций, а также вынесения и изменения судебных решений и постановлений. Именно поэтому вопрос об установлении того, нарушил ли суд свою обязанность по обоснованию своего решения, может быть проанализирован только в свете обстоятельств дела" - пункт 18 Постановления ЕСПЧ № 3811/17);

2) если суды пересказывают аргументы нижестоящих судов, надо учитывать, достаточно ли этого сторонам для эффективного использования права на обращение в суд/обжалование, поскольку если не учтены все доводы, и при этом вышестоящие суды пересказывают позицию нижестоящих, возникают сложности при осуществлении надзора за правосудием («Обоснование требования о вынесении мотивированного судебного решения заключается не только в интересе истца знать, что его доводы были должным образом учтены, но и в интересах всех граждан демократического общества при осуществлении надзора за отправлением правосудия. Кроме того, в случае, если суд апелляционной инстанции ограничивается повторным изложением доводов, положенных в основу решения суда первой инстанции об отказе в удовлетворении иска, то суд или нижестоящий орган должен указать основание, позволяющие сторонам эффективно использовать свое право на обращение в суд - пункт 19 Постановления ЕСПЧ № 3811/17).

В качестве примера подобных упущений (недостаточной «первоначальной» аргументации, которая породила цепочка аналогичных актов) в п. п. 20, 21 Постановления ЕСПЧ обращено внимание на следующие обстоятельства разрешения дела заявительницы национальными судами:

Заявительница обратилась в суд с иском о возмещении убытков.
Определением от 15 октября 2014 года суд оставил иск без движения ввиду неоплаты государственной пошлины, и предложил в срок до 22 октября 2014 года устранить недостатки. Причем этим же определением суд отклонил представленное заявителем ходатайство о предоставлении отсрочки оплаты(но без специального пояснения о необоснованности ходатайства об отсрочке), то заявитель решила подать повторное, более обоснованное ходатайство.
Определением от 23 октября 2014 года суд отклонил повторное ходатайство, не рассмотрев довод заявителя о ее сложном финансовом положении. Отсутствие мотивированного ответа помешало заявителю понять причины такого решения, с тем чтобы надлежащим образом использовать существующие средства правовой защиты или, в соответствующих случаях, выполнить требования суда первой инстанции.
Другие судебные инстанции без дополнительных обоснований ограничились только ссылкой на определение от 15 октября 2014 года, которое также не было обосновано.

По мнению ЕСПЧ, в данном деле российские суды допустили нарушение гарантии на «справедливое судебное разбирательство», поскольку они не выполнили обязательства по обоснованию своих решений, которое следует из подразумеваемой гарантии справедливого судебного разбирательства, в том виде, в каком она вытекает из правоприменительной практики.

Представляется, что в национальной судебной практике можно найти множество решений с подобной «неполной»/ «неопределенной» аргументацией, тем более, что вышестоящие суды действительно достаточно часто используют «метод отсылки». Разумеется, сложно ожидать от государственных судов такой детальной аргументации, которая характерна для арбитража (третейского разбирательства). Однако решения государственных судов действительно чрезмерно лапидарны (лаконичны).

Поэтому позиция ЕСЧП, поддержанная ВС РФ, вполне может быть использована как один из аргументов в процессе судебного оспаривания для целей выстраивания правовой стратегии в рамках спора.

Другое дело, что справедливости ради следует отметить и тот факт, что суд в условиях состязательности все-таки ограничен существом сформулированной сторонами позиции. В этом смысле позиция ЕСПЧ хороша тем, что позволяет лишний раз напомнить, что судебную практику, как это ни парадоксально, формируют также стороны спора. Как говорится, «какие доводы и их изложение» - таковы и «оценка и существо обязательства суда по обоснованию своего решения» (к вопросу о влиянии национальных правовых особенностей).

В комментарии «АГ» представитель заявительницы назвала несправедливыми выводы ЕСПЧ и сочла, что они могут повлечь закрепление порочной правоприменительной практики. По мнению одного из экспертов, выводы ЕСПЧ обоснованны и с ними следует согласиться. Другая полагает, что в рассматриваемом случае Европейский Суд проанализировал как общие аспекты участия прокурора в гражданском процессе, так и частные обстоятельства конкретного дела. Третий отметил, что в рассматриваемом деле ЕСПЧ отошел от ранее сформированных правовых позиций, поэтому более обоснованным является особое мнение судьи Георгиоса Сергидеса, в котором указаны конкретные аспекты допущенного вмешательства.

1 февраля Европейский Суд вынес Постановление по делу «Крамарева против России» по жалобе россиянки, полагавшей, что участие прокурора в трудовом споре с ГУП, где она работала по совместительству, нарушило ее право на справедливое судебное разбирательство.

Повод для обращения в ЕСПЧ и позиции сторон

С ноября 2015 г. по июль 2016 г. Анастасия Крамарева работала в ГУП «Мосэкострой» по совместительству. Причиной ее увольнения послужило трудоустройство на это место другого работника, принятого на основную работу согласно ст. 288 ТК РФ. Посчитав увольнение незаконным, заявительница обратилась в суд с иском к бывшему работодателю о восстановлении на работе, а также о компенсации сумм вынужденного прогула и морального вреда и предоставлении копий некоторых служебных документов.

В рамках судебного разбирательства участвующий в деле прокурор высказал мнение, что исковые требования должны быть удовлетворены лишь в части предоставления истцу необходимой документации, а остальные требования не имели законных оснований. В итоге суд признал увольнение законным и удовлетворил иск частично, обязав ответчика предоставить истцу копии служебной документации и выплатить компенсацию морального вреда. Решение суда устояло в вышестоящих инстанциях, а летом 2017 г. Мосгорсуд и Верховный Суд РФ отклонили кассационные жалобы.

В жалобе в Европейский Суд Анастасия Крамарева сослалась на нарушение ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, гарантирующей право на справедливое судебное разбирательство. В частности, заявительница указала, что в рассматриваемом деле не был соблюден справедливый баланс между сторонами трудового спора из-за участия в судебном разбирательстве прокурора, который не должен был участвовать в этом деле. В жалобе также отмечалось, что прокурор всячески поддерживал ответчика и тем самым ставил истца в невыгодное положение.

В возражениях на жалобу национальные власти сочли, что участие прокурора в судебном разбирательстве было законно и оправдано общественными интересами. По мнению государства-ответчика, выполнение органами прокуратуры функций вне уголовно-правовой сферы соответствовало общеевропейским принципам и практике. Таким образом, утверждала российская сторона, участие прокурора в спорном судебном разбирательстве не нарушило принцип равенства сторон или не подорвало его справедливость каким-либо иным образом.

ЕСПЧ не выявил нарушения ст. 6 Конвенции

Изучив материалы дела, Европейский Суд напомнил, что случаи участия представителей прокуратуры в судебных разбирательствах, не связанных с уголовным правом, сами по себе не могут вызывать вопрос об их целесообразности в рамках ст. 6 Конвенции. В связи с этим ЕСПЧ счел необходимым проанализировать роль конкретного прокурора в деле заявительницы.

Со ссылкой на собственную практику по жалобам ряда россиян на аналогичные обстоятельства, анализ национального законодательства и позиции Конституционного Суда РФ Суд отметил, что прокурор является самостоятельным участником в ряде гражданских споров, а его участие в них предусмотрено законом. При этом само заключение прокурора не может предопределять позицию суда по делу, а его участие как таковое не препятствует полной реализации сторонами своих прав. Такое участие также не нарушает баланс между сторонами и принцип состязательности, поскольку прокуроры не обладают особыми полномочиями в гражданском судопроизводстве.

В рассматриваемом деле, заключил Европейский Суд, суть жалобы сводилась к факту участия прокурора в судебном разбирательстве, а не каким-либо процессуальным нарушениям, противоречащим требованиям ст. 6 Конвенции. В связи с этим ЕСПЧ счел, что доводы заявительницы о том, что мнение прокурора оказало неправомерное влияние на суд, который учел его при вынесении решения, не выходят за рамки голословных утверждений и не подтверждаются конкретными фактами и доказательствами, а также нормами права. «Материалы дела свидетельствуют о том, что заявительница активно участвовала в судебном разбирательстве лично или через своего представителя и использовала процессуальные возможности для опровержения доводов других участников судебного разбирательства, которые были предоставлены ей национальными властями», – заключил Суд, который не выявил нарушения ст. 6 Конвенции в данном деле.

Особое мнение кипрского судьи

Решение ЕСПЧ содержит особое мнение кипрского судьи, в котором тот выразил несогласие с выводом большинства коллег о том, что участие прокурора в рассматриваемом трудовом споре не нарушило справедливого процессуального баланса сторон и не привело к нарушению ст. 6 Конвенции. По мнению Георгиоса Сергидеса, вмешательство прокурора в спорный процесс нарушило принципы состязательности судебного разбирательства и равенства сторон. Судья подчеркнул, что в рассматриваемом случае не имеет значения, были ли национальные суды обязаны учесть мнение прокурора или нет. «Суть вопроса заключается – или должна состоять – в том, что на национальные суды могло повлиять мнение прокурора, который, будучи государственным органом, а не стороной в процессе, вмешался в него с целью повлиять на эти суды (как на первой инстанции и в апелляционном порядке) и исход рассматриваемого ими дела», –резюмировал он.

Георгиос Сергидес добавил, что фактически прокурор был процессуальным оппонентом истца, как и бывший работодатель. Соответственно, его активная роль и позиция по делу могли оказать влияние на решение суда. В этом деле не было никаких обстоятельств (например, защита особо уязвимых лиц, неспособных защитить свои интересы), которые могли бы оправдать участие прокуратуры. В связи с этим, подчеркнул кипрский судья, заявительница вправе была рассчитывать на присуждение компенсации морального вреда в связи с нарушением ее прав, гарантированных ст. 6 Конвенции.

Комментарий представителя заявительницы в ЕСПЧ

В Европейском Суде интересы заявительницы после коммуникации ее жалобы представляла адвокат КА «Конфедерация» Валентина Леонидченко, которая назвала решение ЕСПЧ крайне несправедливым. «Тревогу вызывает не только то, что Европейский Суд не защитил права человека в конкретном деле, а то, что он отступил от собственных фундаментальных принципов и позиций, выработанных ранее, – в частности, по делам “Мартини против Франции” и “Менчинская против России”. Оправдывая участие прокурора, ЕСПЧ сослался на решение по делу “Чернышева против России”, что неубедительно, поскольку в указанном деле прокурор выступал в качестве истца, в то время как в деле Крамаревой он стороной по делу не являлся, а фактически присоединился к ответчику. На эти противоречия обратил внимание судья Сергидес в особом мнении», – отметила она.

По словам адвоката, в рассматриваемом деле заявительницей жалобы являлась студентка, интересы которой в национальных судах ввиду отсутствия денежных средств представляла ее мать, также не имевшая юридического образования. Ее оппонентами по трудовому спору выступали два представителя ответчика с юридическим образованием, к которым присоединился и прокурор. «Из решения ЕСПЧ следует, что права заявительницы на справедливое судебное разбирательство не были нарушены прежде всего потому, что она имела, но не использовала потенциальную возможность оспорить заключение прокурора. Должна ли истица спорить с прокурором? Этот вопрос остается открытым», – добавила Валентина Леонидченко. Адвокат выразила надежду, что Большая Палата ответит на этот вопрос с учетом обстоятельств дела. «В настоящее время мы готовим запрос о пересмотре дела. Решение ЕСПЧ породило множество других вопросов и принципиальных противоречий, на которые также обратил внимание судья Сергидес», – подчеркнула она.

Адвокат пояснила, что данное постановление обнажило проблемы, связанные с неопределенностью законодательства, регулирующего участие прокурора в гражданских процессах. «Ранее ЕСПЧ исходил из того, что вмешательство прокурора в такие процессы допустимо лишь по обоснованным причинам, а поддержка одной из сторон может быть оправданной лишь при определенных обстоятельствах, – например, для защиты прав уязвимых групп. Из текста решения ЕСПЧ невозможно установить, какими конкретно положениями национального закона руководствовался прокурор, вступая в данный процесс, как невозможно установить и обоснованную цель или публичный интерес, оправдывающие его вмешательство. В замечаниях властей по вопросам приемлемости жалобы также отсутствует убедительный ответ, что конкретно послужило основанием для участия прокурора в деле заявительницы», – рассказала Валентина Леонидченко.

По ее словам, из буквального смысла п. 1 и 2 ст. 45 ГПК РФ следует, что основанием участия прокурора в гражданском судопроизводстве являются обращения граждан: «Заявительница не обращалась к прокурору с просьбой защитить ее права. Оправдание участия положениями п. 3 ст. 45 ГПК также требует ясности. Данное дело демонстрирует, что неопределенность указанной нормы приводит к столь расширительному ее толкованию в процессе правоприменения, что не исключает возможности злоупотреблений со стороны прокурора, нарушения прав сторон на равенство и состязательность, а также затрудняет процесс обжалования».

По мнению адвоката, власти оправдывают участие прокурора тем, что он представлял правовое заключение, которое было внесено в протокол судебного заседания, имеющийся в распоряжении ЕСПЧ. «В нем действительно отражено выступление прокурора. Можно ли считать это заключение правовым, если учесть, что оно не содержит ни одной нормы права? При этом из текста протокола явно следует, что прокурор открыто выступал на стороне ответчика и заключил, что основные требования истца удовлетворению не подлежат. При таких обстоятельствах вывод ЕСПЧ о том, что истец должна была как-то дополнительно доказывать, что суды были связаны мнением прокурора и он выступал на стороне работодателя, а также спорить с прокурором, является явно несправедливым и может повлечь закрепление порочной правоприменительной практики», – подчеркнула Валентина Леонидченко.

Эксперты прокомментировали выводы Суда

Адвокат, старший юрист АБ «Качкин и партнеры» Ольга Дученко отметила, что в рассматриваемом деле помимо положений национального законодательства и документов Совета Европы ЕСПЧ изучил ряд определений Конституционного Суда РФ с разъяснениями о том, что заключение прокурора не может предопределять позицию суда по делу, а возможность участия прокурора в споре – это гарантия осуществления прокуратурой своих полномочий, которая не препятствует полной реализации сторонами своих прав, не нарушает баланс между сторонами и принцип состязательности процесса.

«На мой взгляд, выводы ЕСПЧ полностью обоснованны, с ними следует согласиться. Само по себе участие прокурора в деле о восстановлении уволенного сотрудника на работе не может рассматриваться как нарушение принципа состязательности. Более того, с точки зрения российского трудового законодательства заключение прокурора представляется обоснованным. Выводы, изложенные в особом мнении судьи ЕСПЧ, представляются дискуссионными. С одной стороны, следует согласиться с тем, что цель участия прокурора в разбирательстве как раз и состоит в том, чтобы убедить национальный суд. С другой, если прокурор руководствуется национальным законом, вряд ли можно упрекнуть его в причинении ущерба стороне, против позиции которой направлено его мнение», – резюмировала Ольга Дученко.

Старший юрист практики трудового права Lidings Елизавета Фурсова считает, что в данном постановлении Европейский Суд рассмотрел как общие аспекты участия прокурора в гражданском процессе, так и частные обстоятельства конкретного дела: «Проанализировав европейское и российское законодательство и сославшись на свою практику по иным делам, ЕСПЧ пришел к выводу, что само по себе участие прокурора в гражданском процессе не может спровоцировать нарушения баланса интересов и принципов равноправия и состязательности сторон».

По мнению эксперта, в контексте российского законодательства такой вывод представляется верным. Учитывая, что участие прокурора предусмотрено только для отдельных категорий дел, а также функции, которые он призван выполнять в подобных делах (например, обеспечение верховенства права), можно сказать, что его участие за много лет правоприменительной практики действительно почти перестало оказывать влияние на процесс в плане смещения баланса сторон: прокуроры не проявляют высокой процессуальной активности, несмотря на свое присутствие на заседаниях, часто сменяются и озвучивают свое заключение уже после рассмотрения всех доводов сторон. Чаще всего такие заключения выносятся в пользу работников, что, однако, не означает, что заключение, вынесенное в пользу работодателя, – большая редкость. Кроме того, известны случаи, когда мнение прокурора не совпадало с мнением судьи. Вероятно, поэтому ЕСПЧ решил, что само по себе участие и присутствие прокурора в гражданском судопроизводстве не оказывает влияния на суд. В решении не указано, анализировал ли суд правоприменительную практику России в целом, но, тем не менее, можно утверждать, что данное решение ЕСПЧ полностью в нее вписывается», – полагает Елизавета Фурсова.

Эксперт с сожалением заметила, что в постановлении не изложен подробный анализ обстоятельств дела и поведения прокурора, поэтому причины, которые привели ЕСПЧ к такому выводу, узнать сложно. «В разделе о доводах сторон лишь указано, что прокурор в каждой ситуации поддерживал противоположную сторону (работодателя). Здесь важно помнить, что заявительницу уволили по ст. 288 ТК – она работала по совместительству, а работодатель нанял постоянного работника, в связи с чем “снял” заявительницу с совместительства, то есть правовой аспект дела действительно был не в ее пользу, на что и указал прокурор. Также из решения Европейского Суда следует, что прокурор дал заключение в пользу заявителя по отдельным дополнительным требованиям (таким как передача документации), что в некоторой степени говорит о его беспристрастности к происходящему. Возможно, ЕСПЧ учел именно этот вывод», – предположила она.

Елизавета Фурсова сочла интересным особое мнение Георгиоса Сергидеса. «Судья посчитал, что влияние прокурора на суд было “очевидным”, а ЕСПЧ противоречит своим же выводам, приведенным в более ранних решениях. Однако такой вывод судьи сделан без ссылки на национальное и европейское законодательство. Последнее, как указано в постановлении Суда, признает разнообразие подходов всех стран к участию прокурора в “неуголовных” процессах, поскольку это обусловлено различной исторической традицией в каждой из стран. Судья Сергидес, напротив, дал слишком унифицированную оценку ситуации, в связи с чем его мнение оказалось в меньшинстве», – заключила эксперт.

Директор Центра практических консультаций, юрист Сергей Охотин отметил, что в рассматриваемом деле наблюдается продолжение сложившейся в последние годы тенденции отхода ЕСПЧ от применения ранее сложившейся практики. «Действительно, последнее время Европейский Суд становится все более непредсказуемым, заставляя юристов-практиков отказываться от применения старых прецедентов ЕСПЧ, так как Суд стал отходить от применения принципов, зафиксированных в сформировавшейся ранее практике. При этом общие тенденции в целом направлены на предоставление государству большей свободы усмотрения в применении национального законодательства и уменьшение гарантий защиты прав человека», – пояснил он.

ЕСПЧ: В РФ созданы эффективные средства правовой защиты по обжалованию плохих условий в СИЗО и тюрьмах

Как пояснил Суд, закон, вступивший в России в силу 27 января, устанавливает простой и эффективный порядок защиты прав, нарушенных плохими условиями содержания заключенных в СИЗО и тюрьмах

По мнению эксперта, Европейский Суд стал гораздо менее требовательным к государствам – членам Совета Европы. «Особенно это заметно в отношении России (особенно после постановления по делу “Шмелев и другие против России”), когда ЕСПЧ отступил от принципов, сформированных ранее в деле “Ананьев и другие против России”, признав эффективным и ретроактивно применив заведомо неэффективное и труднодоступное средство правовой защиты – обращение в порядке ст. 227.1 КАС РФ, оставив тем самым без защиты несколько тысяч заключенных, содержащихся в бесчеловечных условиях. Так и в настоящем деле ЕСПЧ, вопреки ранее обозначенным принципам, не усмотрел проблемы в участии прокурора в гражданском процессе и влиянии его мнения на суд. При этом для меня, например, более значимым и обоснованным представляется особое мнение судьи Георгиоса Сергидеса, в котором указаны вполне конкретные аспекты допущенного вмешательства», – заключил Сергей Охотин.

Эксперты «АГ» отметили, что внесенные в проект закона доработки лишь усугубили ситуацию, поскольку они по-прежнему противоречат Конституции РФ и негативно влияют на возможность граждан восстановить собственные права. Ранее в ФПА отмечали, что дополнительный компенсаторный механизм, предусмотренный поправками, является недостаточным.

Сегодня Госдума во втором и третьем чтениях приняла законы о внесении изменений в УПК РФ и отдельные законодательные акты РФ в связи с прекращением членства Российской Федерации в Совете Европы.

Как ранее писала «АГ», законопроектом № 124013-8 предлагалось установить предельный срок исполнения в РФ постановлений Европейского Суда по правам человека, основанный на дате принятия Комитетом министров Совета Европы решения о прекращении членства России в Совете, – предполагалось, что постановления ЕСПЧ, вынесенные после 16 марта 2022 г., не будут исполняться в РФ. В принятом законе это положение было скорректировать таким образом, что теперь исполняться не будут постановления ЕСПЧ, которые не вступили в силу до 15 марта 2022 г.

Поправками предлагается не только не исполнять постановления Суда, вынесенные после 16 марта 2022 г., но и не принимать его решения в качестве оснований для пересмотра дел по новым или вновь открывшимся обстоятельствам

Законом из УПК исключены положения о том, что постановления Европейского Суда являются основанием для отмены вступивших в законную силу судебных решений, а также для возобновления производства по уголовному делу ввиду новых или вновь открывшихся обстоятельств.

При этом в целях защиты прав, основных свобод и законных интересов граждан РФ предусмотрено создание дополнительного компенсаторного механизма в рамках осуществления российскими судами производства по уголовным делам. С этой целью ст. 413 УПК дополнена таким основанием для отмены вступивших в законную силу судебных решений и возобновления производства по уголовному делу ввиду новых или вновь открывшихся обстоятельств, как признание постановлением КС РФ нормативного акта или его отдельного положения соответствующим Конституции в данном КС истолковании, с которым расходится используемое в судебном решении толкование.

Кроме того, уточняется предусмотренный ст. 415 УПК порядок пересмотра Президиумом Верховного Суда РФ по представлению председателя ВС вступившего в законную силу судебного решения по обстоятельствам, указанным в п. 1 ч. 4 ст. 413 УПК. Пересмотр будет осуществляться не позднее одного месяца со дня поступления представления, а по результатам его рассмотрения Президиум ВС РФ будет отменять или изменять судебные решения по уголовному делу в соответствии с постановлением Конституционного Суда.

Согласно резолюции ЕСПЧ, жалобы на нарушения, имевшие место до этой даты, будут приниматься к рассмотрению Судом

В свою очередь, вторым законом (законопроект № 124020-8) аналогичные изменения касательно пересмотра вступивших в законную силу судебных актов по новым или вновь открывшимся обстоятельствам внесены в КАС, ГПК и АПК.

Вплоть до 1 января 2023 г. Генеральная прокуратура РФ может осуществлять выплату денежной компенсации заявителям по постановлениям Суда, вынесенным до 15 марта включительно. При этом уточнено, что выплаты будут производиться исключительно в рублях на счета в российских кредитных организациях и не могут быть произведены на счета в иностранных банках, расположенных в государствах, совершающих недружественные действия в отношении РФ.

В Закон о содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых внесено изменение, в соответствии с которым не будут подлежать цензуре предложения, заявления и жалобы, направляемые подозреваемыми и обвиняемыми уже не в Европейский Суд по правам человека, а в межгосударственные органы по защите прав и свобод человека в соответствии с международными договорами РФ.

На заседании Госдумы при решении вопроса о принятии указанных поправок в законодательство не было высказано каких-либо возражений, законы были приняты фактически без обсуждения депутатами.

Уведомление о добровольном выходе из организации было вручено ее Генеральному секретарю до того, как Комитет министров СЕ рассмотрел вопрос об исключении России из Совета

В пояснительных записках к обоим проектам отмечается, что Российская Федерация уведомила Генерального секретаря Совета Европы о выходе из этой международной организации на основании ст. 7 Устава СЕ, в которой предусмотрено, что любой член Совета Европы может выйти из его состава при наличии официального уведомления. Несмотря на это, Комитет министров СЕ в своей резолюции применил ст. 8 Устава, которая предусматривает, что право на представительство любого члена СЕ, грубо нарушающего положения Устава, может быть приостановлено и Комитет министров может предложить ему выйти из состава Совета на условиях, предусмотренных ст. 7 Устава. Если такой член Совета не выполняет это предложение, то Комитет министров может принять решение о том, что член, о котором идет речь, перестает состоять в Совете Европы с даты, которую определяет сам Комитет, пояснили разработчики проекта.

«Применив в одностороннем порядке в отношении Российской Федерации формально-принудительный механизм прекращения членства на основании якобы несоблюдения ценностей Совета Европы, соответствующее сообщество стран не может требовать соблюдения условий документов, относящихся к праву Совета Европы», – указали авторы поправок. Они также отметили, что использование Комитетом министров ст. 8 Устава СЕ для прекращения членства РФ в значительной степени повысило свободу усмотрения федерального законодателя в вопросе определения сроков дальнейшего исполнения в РФ постановлений ЕСПЧ.

Эксперт по работе с Европейским Судом Кирилл Коротеев напомнил, что государство-ответчик в силу ст. 46 Конвенции по защите прав человека и основных свобод обязано соблюдать все решения Европейского Суда. Он отметил, что Российская Федерация и раньше выплачивала денежную компенсацию по постановлениям ЕСПЧ в рублях. «Отказ выплачивать компенсацию на счета за пределами РФ – уже не совсем новость, Минюст почему-то это мог делать, но с переходом полномочий представительства в ЕСПЧ Генпрокуратура уже перестала это делать. Опять же, ст. 46 Конвенции не позволяет выбирать, платить или не платить успешным заявителям в зависимости от места их проживания», – прокомментировал Кирилл Коротеев.

По мнению директора Центра практических консультаций, юриста Сергея Охотина, на данный момент решения ЕСПЧ еще исполняются довольно легко. «Буквально на днях Московский областной суд в очередной раз пересмотрел гражданское дело на основании решения ЕСПЧ, выигранное нашим Центром. Вероятно, решения Европейского Суда будут исполняться и впредь, только для их исполнения потребуются несколько большие усилия», – отметил он.

Эксперт убежден, что после принятия данных законов Конституционному Суду РФ придется толковать противоречия между препятствующим исполнению решений ЕСПЧ законом и Конституцией РФ, так как положение о том, что постановления Суда, вступившие в силу после 15 марта 2022 г., не подлежат исполнению в Российской Федерации, прямо противоречит ч. 4 ст. 15 и ч. 3 ст. 46 Конституции РФ и действующему Закону о ратификации Европейской конвенции. Поэтому, заметил он перед принятием поправок требовалось признать утратившим силу вышеуказанный закон и денонсировать Европейскую конвенцию. «Законом предлагается ретроактивное лишение граждан РФ права на международную защиту. Принятие законов создает ситуацию, когда многие тысячи человек из России, обратившиеся в ЕСПЧ за защитой, которую им гарантировало государство на основании ч. 4 ст. 15 и ч. 3 ст. 46 Конституции РФ, безальтернативно лишаются возможности защиты своих прав», – заключил Сергей Охотин.

Эксперт по работе с Европейским Cудом по правам человека Антон Рыжов полагает, что внесенные ко второму чтению изменения логически довели ситуацию с выходом России из-под юрисдикции ЕСПЧ до своего экстремума. «Сначала предполагалось, что мы не будем исполнять решения, вынесенные после 16 марта, и это означало, что ряд дел, ставших окончательными чуть позже, все же будут исполнены. Теперь власти еще сузили эту возможность, посчитав, что чтобы быть исполненными, решения ЕСПЧ до 16 марта должны уже вступить в силу», – пояснил эксперт.

Антон Рыжов пояснил, что на самом деле это всего 16-17 постановлений Палаты из семи судей, принятых после середины декабря 2021 г., так как, не будучи обжалованными сторонами, решения Суда вступают в силу через три месяца (постановления Комитета из трех судей окончательны сразу же после их вынесения). «Самым невезучим тут стал заявитель Денис Кузьминас, которому из-за незаконного обыска Страсбург присудил 21 декабря 2021 г. 2000 евро (“Кузьминас против России” № 69810/11). Именно это постановление, кажется, первым вступило в силу после середины марта», – рассказал эксперт.

Антон Рыжов полагает, что все эти шаги являются «плодами отравленного дерева». Он отметил, что Европейский Суд установил одну дату прекращения обязательств РФ перед заявителями, российские власти же отталкиваются от совсем другой даты. «Нам еще предстоит решать проблему исполнения решений ЕСПЧ, но не в части компенсаций, а в части, скажем, пересмотра национальных судебных дел, наказания виновных, изменения системных проблем в законодательстве. Как все это будет происходить – пока совершенно неясно», – прокомментировал эксперт.

Управляющий партнер АБ МО «Сазонов и партнеры» Всеволод Сазонов также заметил, что изменение формулировки о том, что не подлежат исполнению постановления Суда, «вступившие в силу после 15 марта 2022 г.», негативно влияет на возможность граждан восстановить собственные права. В соответствии с данной редакцией не будут исполнены практически все постановления, вынесенные в 2022 г., когда отношения на международной арене еще не были такими напряженными, пояснил он.

Всеволод Сазонов полагает, что факт выплаты компенсации в рублях на счета в российских кредитных организациях кажется не самой существенной проблемой. Данный шаг в некоторой степени является вынужденным в связи с тем, что для большинства банков переводы на валютные счета в иностранных кредитных организациях заблокированы, пояснил эксперт.

Ранее советник Федеральной палаты адвокатов РФ Нвер Гаспарян подчеркивал, что поправки в УПК и отдельные законодательные акты РФ являются следствием ранее принятого решения о выходе Российской Федерации из юрисдикции Европейского Суда по правам человека. «Что касается дополнительного компенсаторного механизма, то, на мой взгляд, он является недостаточным. Следует изменить полномочия судов кассационных инстанций, расширив количество оснований для отмены приговоров, добавив такие основания, как несоответствие выводов суда, изложенных в приговоре, фактическим обстоятельствам уголовного дела, установленным судом первой инстанции, и несправедливость приговора», – комментировал он.

Постановление Конституционного суда РФ, посвященное соотношению позиций ЕСПЧ и КС РФ, стоит оценить как достаточно сбалансированное и достаточно прогрессивное.

Недавнее постановление Конституционного Суда Российской Федерации, посвященное вопросам соотношения ролей Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод и позиций Европейского Суда по правам человека с Конституцией России и позициями Конституционного Суда вызвало заметный отклик юристов и общественников. В массовом интернете принятие Конституционном Судом этого постановления во многих случаях сопровождалось эмоциональными – на уровне истерии – комментариями, суть которых сводилась к тому, что «Конституционный Суд отменил Европейский». К сожалению, именно в этой парадигме – хотя и с разной степенью энергичности – это событие было отражено большинством средств массовой информации, и в этой же парадигме выступили и многие общественники.
Я эту парадигму поддержать не могу. И вот почему.

В качестве вступления отметим, что глобализация права прошагала по миру семимильными шагами и, как мне кажется, примерно сейчас вступает в новую фазу размывания суверенитетов отдельных стран. Сегодня сложно найти какие-либо общественные отношения, общие принципы которых не закреплялись бы международным правом – жестким или хотя бы «мягким».

Безусловно, общепризнанные принципы и нормы международного права, нормы международных договоров становятся частью национальных правовых систем. Несмотря на то, что некоторые известные ученые пытаются убедить нас в обратном, «поздние» конституции в большинстве своем отражают эту тенденцию. Так, в Конституции Венгрии 2011 года указано, что Венгрия обязуется уважать общепризнанные нормы международного права, а прочие источники международного права становятся частью национальной правовой системы после их публикации в законе (читай: ратификации – Д.К.) (п. 3 ст. P). Конституция Польши 1997 года устанавливает, что ратифицированный международный договор после его опубликования в Журнале Законов Польской Республики образует часть правопорядка страны и применяется непосредственно, если его применение не поставлено в зависимость от принятия закона (ст. 91). В Конституции Австрии 1920 года содержится норма о том, что общепризнанные нормы международного права действуют в качестве составной части федерального права (ст. 9 в редакции от 1981 года). И так далее. Интересное указание на этот счет содержится в Конституции Дании (еще 1953, между прочим, года): «законопроекты, имеющие целью отмену существующих международно-правовых обязательств, не могут быть предметом референдума», то есть по отношению к воле народа устанавливается приоритет международного права.

Заметим и то, что во все большем количестве стран (и даже в тех, где в конституциях таких норм нет) в национальное право имплементируются соответствующие международные стандарты. И реально цивилизованной страной сегодня считается лишь та, которая в общем и целом следует за международными правовыми тенденциями.

Но – поскольку правовой мир динамичен и конституции, и международные договоры толкуются соответствующими органами и структурами, и толкование растет, изменяется, корректируется, наполняя их новым содержанием – неизбежно и возникновение противоречий между национальными правовыми принципами и международным правом. В настоящее время с достаточной степенью очевидности вопрос о пути разрешения таких коллизий не решен.

(Хотя Конституционный Суд ссылается в данном случае на Венскую конвенцию о праве международных договоров, как мне кажется, это несколько утрированное толкование, направленное больше на дополнительное обоснование своей позиции, поскольку статья 46 Конвенции «Положения внутреннего права, касающиеся компетенции заключать договоры» больше похожа на «процедурную», что, впрочем, нельзя утверждать с полной определенностью.)

Процесс с английскими консерваторами в этом смысле вообще интересен как явление. Из выступлений Кэмерона можно было сделать вывод, что он критикует ЕСПЧ за то, что раньше последний был проводником, локомотивом прав человека и занимался фундаментальными вещами, а сейчас занимается всем подряд, и поэтому категории дел, по которым стоит обращаться к институту прав человека, нужно ограничить «наиболее серьезными делами». (В скобках обратим внимание, что попытка Европейского Суда проводить, например, в определенном смысле передовую, или, как минимум, не рядовую, идею о праве заключенных голосовать была не слишком тепло принята британцами – см. дело Херст против Великобритании.) «Институт прав человека может быть эффективным механизмом защиты, только если он относится ко всем людям во всех случаях. Дифференциация между «серьезными» и «обычными» делами… является недопустимой,» - ответил Кэмерону Институт прав человека IBA.

То есть Конституционный Суд России здесь ледоколом не выступил. И даже в своем решении сослался на довольно богатый уже международный опыт.

Мог ли Конституционный Суд принять иное решение, указав, что противоречие международного договора (и его интерпретации) Конституции РФ должно влечь приоритет международного договора? Наверное, нет. По двум причинам. Во-первых, идея суверенитета, в том числе суверенитета правового, на данный момент все еще является в международном праве крайне весомой. А во-вторых, в этой же парадигме суверенитета работает и сам Конституционный Суд РФ. Ведь его полномочия основываются на Конституции, которая прямо указывает на собственное верховенство и высшую юридическую силу.

И в этой идее есть логика: народ Российской Федерации как высший источник власти голосовал за Конституцию, и именно Конституция наделяет Президента РФ и парламентариев полномочиями по подписанию и ратификации международных договоров. То есть Конституция – это юридическая база, первопричина всего государства и всего права.

Как я уже писал в одном из недавних постов, имеется и другая логика. Когда речь идет о неких фундаментальных и самоочевидных правах, не могущих на современном этапе мирового развития подвергаться сомнению, вроде права на жизнь, свободу и личную неприкосновенность, необходимости сохранения культурного наследия и т.п., о тех правах, которые сегодня называют «естественными», «общепризнанными», которые на данном этапе ценны для всего человечества как нечто основополагающее, без чего человечество не сможет считаться человечеством, - здесь национальная конституция уже не может быть обоснованием их нарушения. То есть даже если какой-нибудь очень самобытный народ примет, например, конституцию, которая в силу национальных традиций разрешит есть людей, то такая конституция не станет достаточным основанием для того, чтобы отменять право на жизнь. Хотя определить степень фундаментальности некоторых прав, опять же, очень непросто.

Для того чтобы разрешить эти проблемы, надо бы, по-хорошему, создать некий международный механизм урегулирования коллизий – например, предоставить национальным властям право после обнаружения коллизии повторно обратиться в международный орган для формирования некоей согласительной комиссии и совместного устранения коллизии. Но пока этого механизма нет, Конституционный Суд, перед которым поставили соответствующий вопрос, должен был что-то решить, потому что проблема прямых коллизий наличествует (например, в связи с решением ЕСПЧ по делу «Анчугов и Гладков против России»). И Суд решил. В той, повторюсь, парадигме, которая ему ближе и которая, собственно, отвечает его статусу.

Стоит при этом обратить внимание и на то, что текст постановления Конституционного Суда основывается не только на идее суверенитета, но и на стандарте «более полной защиты прав». И, несмотря на то, что, на мой взгляд, идея суверенитета здесь все же первична, на этот стандарт важно обратить внимание. Потому как он формулируется таким образом, что устанавливает необходимость оценки соответствия решения ЕСПЧ Конституции не только с точки зрения более полной защиты прав самого заявителя, но и более полной защиты прав других лиц. То есть вроде бы как подразумевается, что ЕСПЧ действует в рамках некоего «клиентского» подхода, когда речь идет лишь о правах одного лица – заявителя, а Конституционный Суд должен действовать в рамках более публичного подхода, когда ставится и вопрос о балансе частных и публичных интересов.

На самом деле вопрос не такой уж и простой. Да, идея баланса прав полностью следует из Конституции и была артикулирована Конституционным Судом многократно. Председатель Конституционного Суда справедливо в своих выступлениях отмечал то, что Конституция и ее нормы должны восприниматься с учетом фактического состояния экономики, общества и т.п.

Но можно ли ставить вопрос о том, что если некая мера, предписанная Европейским Судом, к примеру, влечет серьезные расходы бюджета, то она может не исполняться? Ну, скажем, предписывает Конвенция, что заключенные должны содержаться в человеческих условиях, а национальные власти отвечают, что, мол, повышение уровня пенитенциарных учреждений стоит слишком дорого, придется пенсионеров «ужимать», в бюджете и так снижение роста доходов, и поэтому заключенные пока подождут. Такой ответ ведь тоже будет суждением о балансе экономических прав заявителя (или заявителей) и прочего населения страны. У меня нет уверенности, что такой подход был бы верным. Вместе с тем, вопросы, рассматриваемые ЕСПЧ, настолько многообразны, что вполне вероятно, что конституционность некоторых из них действительно можно будет проверить только с учетом прав иных лиц. Поэтому данный стандарт «более полной защиты», по всей видимости, будет раскрываться уже на практике.

Одновременно важно отметить, что то, как Конституционный Суд сформулировал это постановление, в целом заслуживает всяческого, на мой взгляд, одобрения. Вместо предрекаемого некоторыми жесткого «запрета ЕСПЧ» Конституционный Суд максимально подробно и многократно указывает на исключительность подобной меры, на ее применение только в случаях, когда другие пути защиты конституционных прав отсутствуют, а главное – на сотрудничество, взаимоуважение, компромисс между национальным и международным: Суд посчитал возможным использовать «право на возражение» «лишь в редчайших случаях», «ради внесения своего вклада в формирование сбалансированной практики Европейского Суда по правам человека, но не ради самоизоляции от его решений, которые отражают консенсус, выработанный государствами – участниками Конвенции, а исходя из необходимости конструктивного взаимодействия и взаимоуважительного диалога с ним».

Можно было бы обсудить правильность применения данной позиции к некоторым мерам ЕСПЧ индивидуального характера – например, как к их разновидности, к компенсациям. Я не в полной мере уверен, например, что справедливо лишать лицо присужденной ЕСПЧ компенсации, даже если позиция ЕСПЧ неприемлема с точки зрения Конституции, потому как, во-первых, нарушение Конвенции все-таки имеется, что само по себе в установленных случаях предполагает компенсацию, а во-вторых, частное лицо в этих международных «разборках» является стороной очевидно слабой, и это следует учитывать. Но и это вопрос весьма дискуссионный, ведь выплата компенсаций без изменения национального права и правоприменения может повлечь массовые обращения в ЕСПЧ по одним и тем же вопросам с одной целью – получить компенсацию, и тут уже возникают конституционно-экономические вопросы защиты экономических прав людей, которые к этому делу отношения не имеют (вспомним об идее о стандарте «более полной защите прав иных лиц»).

Сам КС во втором пункте постановления даже написал: «ни Конвенция…, ни основанные на ней правовые позиции Европейского Суда по правам человека, содержащие оценки национального законодательства либо касающиеся необходимости изменения его положений (выделено мной – Д.К.), не отменяют для российской правовой системы приоритет Конституции…», а в шестом указал на «ситуацию, при которой постановление Европейского Суда предполагает внесение в российское законодательство изменений (выделено мной – Д.К.), чреватых нарушением закрепленных Конституцией Российской Федерации прав и свобод человека и гражданина, причем гораздо более существенным, нежели то, против которого возражал Европейский Суд…». Но все-таки Конституционный Суд указывает и на частные меры: «В контексте приведенных положений Венской конвенции… это означает, что решение уполномоченного межгосударственного органа, в том числе постановление Европейского Суда по правам человека, не может быть исполнено Российской Федерацией в части возлагаемых на нее мер индивидуального или общего характера (выделено мной – Д.К.), если толкование нормы международного договора, на котором основано это решение, нарушает соответствующие положения Конституции…».

В реальной жизни не во всех случаях можно представить, как индивидуальная мера может противоречить Конституции и «менее полно» защищать конституционные права, но, по всей видимости, механизм применения этой позиции к индивидуальным мерам также покажет практика.

То есть постановление Конституционного Суда в этом случае я бы оценил как достаточно выверенное, сбалансированное и – особенно с учетом общественных ожиданий – достаточно прогрессивное. Хочется верить, что оно – вкупе с аналогичными позициями других стран – спровоцирует создание международных механизмов коллизионного урегулирования. Вместе с тем меня не покидает внутреннее убеждение, что эта волна подобных позиций нескольких стран – одна из последних попыток вновь возвысить идею правового суверенитета, и что в обозримом будущем международное право все же станет по отношению к национальному безусловным приоритетом.

Что же касается общественного алармизма, то он, похоже, в данном случае больше относится к возможному будущему использованию данных Конституционным Судом толкований в некоторых практических случаях. Но до комментирования будущего степень моего просветления пока не добралась, а критика инструмента за то, что он может быть использован не только для хороших вещей – дело, на мой взгляд, последнее.

ЕСПЧ принял Резолюцию о последствиях прекращения членства Российской Федерации в Совете Европы. В соответствии с данной резолюцией:

Российская Федерация перестает являться Высокой Договаривающейся Стороной Европейской Конвенции по правам человека 16 сентября 2022 года;
Европейский Суд по-прежнему компетентен рассматривать жалобы против Российской Федерации в связи с действиями или бездействием, которые могут представлять собой нарушение Конвенции, при условии, что эти действия или бездействие имели место до 16 сентября 2022 года;
рассмотрение жалоб против Российской Федерации, приостановленное на основании решения Председателя Суда от 16 марта 2022 г., незамедлительно возобновляется;
принятие настоящей Резолюции не препятствует рассмотрению любого правового вопроса, связанного с последствиями прекращения членства Российской Федерации в Совете Европы, который может возникнуть при осуществлении Судом своей компетенции в соответствии с Конвенцией при рассмотрении переданных ему дел (Информация Европейского Суда по правам человека от 23 марта 2022 г. № ЕСНR 099 (2022)).

Документы по теме:

Суд сможет принимать дело к рассмотрению в течение 4 месяцев с даты вынесения национальными органами окончательного решения по делу – вместо полугода, как сейчас.

Изменения вступят в силу с 22 июня.

КС РФ сделал вывод о возможности восстановления пропущенного срока для подачи касационной жалобы наравне с арбитражным процессом.

Все права на материалы сайта ГАРАНТ.РУ принадлежат ООО "НПП "ГАРАНТ-СЕРВИС" (ИНН 7718013048, ОГРН 1027700495745). Полное или частичное воспроизведение материалов возможно только по письменному разрешению правообладателя. Правила использования портала.

Главный редактор: Игнаткина В.В.

Если вы заметили опечатку в тексте,
выделите ее и нажмите Ctrl+Enter

Автор статьи

Куприянов Денис Юрьевич

Юрист частного права

Страница автора

Читайте также: