Принцип равенства супругов европейский суд

Обновлено: 26.04.2024

Шершень Т.В., доцент Пермского государственного университета, кандидат юридических наук.

В статье рассматриваются отсутствующие в российском законодательстве, но активно применяемые в прецедентной практике Европейского суда по правам человека категории "семейная жизнь", "уважение семейной жизни". С целью установления понимания права на уважение семейной жизни исследуется его содержание на базе анализа некоторых постановлений Европейского суда по правам человека с позиции нарушения ст. 8 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, устанавливается соотношение права на уважение семейной жизни и права семейной жизни.

Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод была открыта для подписания 4 ноября 1950 г. (далее - Европейская конвенция или Конвенция). Вступившая в силу 3 сентября 1953 г. Европейская конвенция не только провозгласила основные права и свободы человека, но и создала особый механизм их защиты. Российская Федерация ратифицировала Конвенцию Федеральным законом от 30 марта 1998 г. N 54-ФЗ "О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней" . Конвенция вступила в силу для Российской Федерации 5 мая 1998 г. - в день передачи ратификационной грамоты на хранение Генеральному секретарю Совета Европы .

Собрание законодательства РФ. 1998. N 14. Ст. 1514.
В соответствии с частью 3 статьи 59 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод.

Вступив в Совет Европы, Россия приняла на себя обязательства по соблюдению и охране зафиксированных в Европейской конвенции основных прав и свобод и признанию юрисдикции Европейского суда по правам человека (далее - ЕСПЧ или Европейский суд).

Российские суды, применяя положения Конвенции, должны учитывать практику Европейского суда по правам человека во избежание любого нарушения Конвенции о защите прав человека и основных свобод . Высшие судебные инстанции Российской Федерации однозначно высказались за обязательность учета правовых позиций Европейского суда по правам человека в части толкования и применения Конвенции .

Данный вывод нашел отражение в Постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 10 октября 2003 г. N 5 "О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации" // Бюллетень Верховного Суда РФ. 2003. N 12.
См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 23 ноября 1999 г. N 16-П по делу о проверке конституционности абзацев 3 и 4 пункта 3 ст. 27 Федерального закона "О свободе совести и о религиозных объединениях" в связи с жалобами религиозного общества Свидетелей Иеговы в городе Ярославле и религиозного объединения "Христианская церковь прославления"; Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. N 5 "О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации" (пункты 10 - 15); Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 19 декабря 2003 г. N 23 "О судебном решении" (пункт 4); Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 24 февраля 2005 г. N 3 "О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц" (преамбула, п. 1 и п. 9); информационное письмо ВАС РФ от 20 декабря 1999 г. N С1-7/СМП-1341 "Об основных положениях, применяемых Европейским судом по правам человека при защите имущественных прав и права на правосудие".

Изучение решений ЕСПЧ представляет научно-практический интерес для любого юридического сообщества. Европейский суд по правам человека - "это дополнительная система, создающая свое собственное право и дающая оценку законодательства и правоприменительной практики государств-участников с точки зрения, естественно, соответствия их требованиям Конвенции" . Прецедентная практика Европейского суда по российским делам стала активно влиять на внутреннее законодательство Российской Федерации.

В практике Европейского суда серьезное внимание уделяется рассмотрению жалоб в связи с нарушением права на уважение частной жизни. Несмотря на то обстоятельство, что категория "частная жизнь" и право на уважение частной жизни являлись предметом неоднократного рассмотрения , считаем оправданным обращение к ее исследованию с целью анализа содержания понятия "семейная жизнь", выявления соотношения с понятием "частная жизнь" и определения границ права на уважение семейной жизни. Исследование категории "уважение семейной жизни" позволит наметить возможные направления совершенствования действующего законодательства Российской Федерации. Статья 8 Европейской конвенции имеет наименование "Право на уважение частной и семейной жизни", ч. 1 ст. 8 Конвенции закрепляет право каждого на уважение личной и семейной жизни. Следовательно, можно сделать вывод, что в Европейской конвенции термины "частная" и "личная" жизнь рассматриваются как синонимы, а между категориями частная (личная) и семейная жизнь существует очень тесная связь, поэтому закрепление их в рамках одной статьи вполне оправданно. Для уяснения содержания данных категорий необходимо обратиться к прецедентной практике ЕСПЧ . Интерес представляет дело "Маркс (Marckx) против Бельгии" , рассмотренное Европейским судом 13 июня 1979 г. Суд посчитал необходимым разъяснить значение и смысл слов "уважение. личной и семейной жизни". Гарантируя право на уважение семейной жизни, ст. 8 Конвенции предполагает наличие семьи. Суд полностью согласился с устоявшейся практикой: ст. 8 не делает различий между семьями с "законными" и "незаконными" детьми. Таким образом, ст. 8 Конвенции применима к "семейной жизни" семей с "незаконными" детьми, равно как и семей с "законными" детьми. Кроме того, Паула Маркс взяла на себя ответственность за свою дочь с момента ее рождения и постоянно заботилась о ней, в результате чего между ними существовала и продолжает существовать реальная семейная жизнь. Провозглашая в ч. 1 право на уважение семейной жизни, ст. 8 предполагает, что государственные органы не могут вмешиваться в осуществление этого права, за исключением конкретных случаев, перечисленных в ч. 2 ст. 8. Целью статьи является главным образом защита лица от произвольного вмешательства публичных властей. Более того, ст. 8 не просто требует, чтобы государство воздерживалось от подобного вмешательства. В дополнение к этой негативной обязанности могут существовать и позитивные обязанности государства, заключающиеся в реальном "уважении" семейной жизни. Отсюда следует, что когда государство в рамках своей внутренней правовой системы определяет режим некоторых семейных отношений, оно должно продуманно действовать так, чтобы заинтересованные лица могли вести нормальную семейную жизнь. По мнению Суда, декларированная в ст. 8 необходимость уважения семейной жизни предполагает, в частности, наличие во внутреннем законодательстве правовых гарантий, которые делали бы возможным интеграцию ребенка в семью с момента его рождения. Для этого у государства имеется выбор самых различных средств. Если целью государства является создание условий для нормального развития семейных отношений между незамужней матерью и ее ребенком, то государство не должно допускать какую бы то ни было дискриминацию по признаку рождения. Суд признает, что поддержка и поощрение традиционной семьи сами по себе являются законными, однако, стремясь к достижению этой цели, не следует прибегать к применению средств, результатом которых, как в данном случае, является нанесение ущерба семьям с "незаконными" детьми. Члены таких семей также обладают гарантиями, предусмотренными ст. 8, в том же объеме, как и члены традиционных семей. В соответствии с бельгийским законодательством ребенок, рожденный в браке, непосредственно после рождения полностью интегрируется в семью, в то время как признанный "незаконным" ребенок и даже усыновленный (удочеренный) остается в принципе за пределами семей своих родителей. По мнению Суда, "семейная жизнь" в том смысле, как ее понимает ст. 8 Конвенции, включает как минимум связи между ближайшими родственниками, например между дедушками, бабушками и внуками, поскольку такого рода отношения могут играть существенную роль в семейной жизни. "Уважение" к семейной жизни, понимаемое таким образом, налагает на государство обязательство способствовать нормальному развитию таких связей. Однако развитие семейных отношений между незамужней матерью и признанным ею ребенком может осложниться, если ребенок не становится членом всей семьи его матери и если установление факта материнства касается отношений лишь между матерью и ребенком. Данный пример свидетельствует о том, что Европейский суд трактует право на уважение семейной жизни очень широко.

Особый интерес представляют постановления, вынесенные ЕСПЧ по жалобам против России на неуважение семейной жизни. Радует, что таких постановлений за десять лет с момента вступления Европейской конвенции в силу на территории Российской Федерации было вынесено немного. Европейский Суд, рассматривая жалобы на неуважение личной и семейной жизни, дифференцировал понятия "личной жизни" и "семейной жизни" и дал характеристики "семейной жизни" (Постановление от 02.06.2005 по делу "Знаменская против России", жалоба N 77785/01) .

Знаменская обжаловала в Европейский суд отказ национальных судов рассмотреть ее заявление об установлении происхождения мертворожденного ребенка от ее последнего сожителя и об изменении его имени, ссылаясь на то, что этим было нарушено право на уважение ее семейной жизни. Европейский суд пришел к выводу, что понятие "семейная жизнь" в ст. 8 Конвенции подразумевает существование "семейных уз" между женатыми или неженатыми партнерами, и ребенок, рожденный ими, является ipso jure частью этой связи с момента своего рождения. Существование или отсутствие "семейной жизни" для целей ст. 8 Конвенции является, по существу, вопросом факта, зависящим от реального существования в жизни близких личных связей. Очевидно, что такие личные связи в настоящем деле не могли проявиться, поскольку ребенок родился мертвым и его биологический отец был разлучен с заявительницей до его рождения и умер вскоре после него. Тем не менее традиционный подход конвенционных органов состоит в том, что близкие отношения, кроме "семейной жизни", как правило, могут быть рассмотрены с точки зрения "личной жизни". Так, у заявительницы должна была развиться сильная связь с плодом, который она почти доносила до полного срока, и, что она выражала желание дать ему имя и похоронить его, установление его происхождения, несомненно, влияли на ее "личную жизнь", уважение которой также гарантируется ст. 8 Конвенции. Европейский суд признал нарушение ст. 8 Конвенции и присудил заявительнице справедливую компенсацию в размере 1000 евро.

См.: Российские дела в Европейском суде по правам человека: опыт первого десятилетия: Аналит. обзор. М.: Новая юстиция, 2008. С. 172 - 173 // Российская юстиция. 2008. N 2. С. 75 - 78; Бюллетень Европейского суда по правам человека. Российское издание. 2008. N 11.

Постановление по делу "Чепелев против России" от 26 июля 2007 г., жалоба N 58077/00, представляет интерес в связи с непризнанием Европейским судом нарушения ст. 8 Конвенции. Суть жалобы сводилась к тому, что Чепелев, будучи отцом, возражал против удочерения его дочери супругом его бывшей жены. Заявитель утверждал, что удочерение его дочери нарушает его право на уважение семейной жизни. Государство-ответчик утверждало, что поскольку заявитель сам уехал проживать далеко от своей дочери, то его действия привели к разрыву семейных связей. Европейский суд, рассматривая дело, подтвердил предыдущую практику, что отношения между родителями и ребенком образуют "семейную жизнь", которая защищается Конвенцией независимо от того, проживают ли они вместе или раздельно. Более того, удочерение может составлять нарушение права на уважение семейной жизни, если оно было осуществлено не в соответствии с законом, не преследовало правомерной цели, указанной в ч. 2 ст. 8 Конвенции, а также не было необходимым в демократическом обществе. Европейский суд пришел к выводу, что вмешательство было произведено в соответствии с законом и преследовало правомерную цель защиты интересов ребенка. Статья 8 Конвенции требует от национальных властей обеспечения баланса интересов всех участников конфликта, но наибольшее значение должны иметь интересы ребенка, которые могут быть в зависимости от их природы и значения приоритетнее, чем интересы родителей. Европейский суд отметил, что перед удочерением контакты между заявителем и его дочерью были редкими и ограниченными. В последний раз заявитель видел свою дочь, когда ей было два года, то есть он не видел ее более трех лет до того, как она была удочерена. Лицо, выступившее в качестве усыновителя, женилось на бывшей жене заявителя и к моменту удочерения проживало совместно с ребенком три года, и она считала его своим отцом, поэтому "де-факто" семейные отношения сложились именно между ним и дочерью заявителя. Европейский суд отметил, что существование "семейной жизни" напрямую зависит от фактических обстоятельств и существования близких отношений . В данном деле удочерение не создавало новых связей, а закрепило фактически сложившиеся отношения, именно поэтому было возможным удочерение ребенка без согласия отца, проживающего отдельно от ребенка, отношений с которым у ребенка практически не существовало.

Решая вопрос о наличии нарушения права на уважение семейной жизни, Европейский суд выясняет действительное существование семейных отношений, реальность в жизни человека близких личных связей, семейных уз. "Семейная жизнь" в понимании ст. 8 Конвенции и прецедентной практики Европейского суда охватывает существование семейных уз как между супругами, так и между неженатыми партнерами, между родителями и детьми, между другими родственниками. В действующем национальном законодательстве отсутствуют понятия "семейная жизнь" и "уважение семейной жизни", существуют очень близкие, но не равнозначные категории "неприкосновенность частной жизни", "личная и семейная тайна", "недопустимость произвольного вмешательства в дела семьи". Сопоставление положений ч. 1 ст. 8 и ст. 12 Европейской конвенции, а также п. 3 ст. 16 Всеобщей декларации прав человека; п. 1 ст. 23 Пакта о гражданских и политических правах приводит к выводу о неоднозначном понимании права семейной жизни. В ст. 8 Конвенции это право рассмотрено как право члена семьи на уважение семейной жизни и защиту против государства. В ст. 12 Конвенции, ст. 16 Всеобщей декларации прав человека и в ст. 23 Пакта о гражданских и политических правах это право понимается как право мужчины и женщины (но не лиц одного пола) на создание семьи и закрепление семьи в качестве ячейки общества.

Анализ российского семейного законодательства приводит к выводу о том, что отношения мужчины и женщины, проживающих без регистрации брака в органах записи актов гражданского состояния, независимо от продолжительности их совместного проживания брачными не признаются и, как следствие, выведены из сферы семейно-правового регулирования. Фактические брачные отношения (сожительство, фактическое супружество) требуют адекватного правового регулирования в современном российском законодательстве. По мнению профессора А.М. Нечаевой, "назрела проблема признания правового статуса таких браков, которые должны влечь за собой определенные правовые последствия в виде предоставления фактическим супругам установленных прав и обязанностей" . Как справедливо отмечено профессором Н.Н. Тарусиной, "фактический брак относится к особой разновидности предпосылок возникновения тех или иных правоотношений - к фактическим состояниям (наряду с "фактическим воспитанием ребенка", "фактическим разводом" и др.) и более других подвергнут в настоящее время правовой дискриминации. Она начинается в терминологическом поле и заканчивается в пространстве правовых последствий" .

В действующем законодательстве Российской Федерации ввиду отсутствия правового регулирования отношений мужчины и женщины, проживающих совместно, нет адекватного юридического термина. Термин "фактические брачные отношения" был введен Кодексом законов о браке, семье и опеке РСФСР 1926 г. (ст. 11 КЗоБСО РСФСР) // Собрание узаконений РСФСР. 1926. N 82. Ст. 612.
Нечаева А.М. Семейное право: актуальные проблемы теории и практики. М.: Юрайт-Издат, 2007. С. 87.
Тарусина Н.Н. Семейное право: Учеб. пособие. М.: Проспект, 2001. С. 60.

О необходимости учета и отражения в праве интересов фактических супругов, законодательного регулирования их отношений неоднократно указывалось в научных исследованиях . В частности, Т.В. Красновой высказана позиция об ограничении области законодательного регулирования фактического супружества "имущественными отношениями указанных лиц, что, в свою очередь, вызвано объективными потребностями общества". А.С. Лалетина считает, что "наличие в законодательстве правового института, являющегося, по сути, промежуточным вариантом между полноценным браком и жизнью вне семьи, создаст предпосылки для постепенного вовлечения молодежи в семейные отношения". Думается, что придание юридической силы фактическому браку, несомненно, вызовет массу проблем, но самоустранение государства от регулирования объективно существующего семейного союза нельзя признать решением проблемы, особенно в свете признания права на уважение семейной жизни ст. 8 Европейской конвенции и прецедентной практикой Европейского суда по правам человека.

Шершень Т.В. Частный и публичный интерес в договорном регулировании семейных отношений: Дис. на соис. уч. ст. канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2002; Лалетина А.С. Сравнительно-правовое исследование договорного регулирования имущественных отношений супругов в праве РФ и Франции: Автореф. дис. . канд. юрид. наук. М., 2004; Слепакова А.В. Правоотношения собственности супругов. М.: Статут, 2005; Краснова Т.В. Гражданский брак и фактические супружеские отношения // Российский юридический журнал. 2008. N 3; и другие.

Практика Европейского суда по правам человека способствует привлечению внимания публичной власти государства, в отношении которого вынесено постановление, к фактам нарушения прав человека, демонстрируя при этом наиболее уязвимые положения национального законодательства и нарушения в правоприменительной практике, обращая внимание на необходимость приведения действующего законодательства и правоприменительных процедур в соответствие с международными нормами.

Мы используем файлы Cookie. Просматривая сайт, Вы принимаете Пользовательское соглашение и Политику конфиденциальности.

В комментарии «АГ» представитель заявителя подчеркнул, что семейные споры нередко более сложны, чем дела, связанные с другими отраслями. Одна из экспертов «АГ» с сожалением отметила, что в российском законодательстве запрет на раздельное проживание братьев и сестер имеется только применительно к усыновлению. По словам другого, вынесение постановления комитетом из трех судей свидетельствует о сложившейся практике ЕСПЧ по этому вопросу. Третий полагает, что Суд незаслуженно обошел вниманием проблему гендерной дискриминации отцов при определении места жительства ребенка.

В деле «Абалымов против России» Европейский Суд напомнил о том, что при разводе родителей недопустимо определять места жительства детей без учета их привязанности друг к другу.

Областной суд оставил старшую дочь с отцом, а младших детей с матерью

В 2002 г. у Виталия Абалымова и его жены З. родилась дочь К., а в 2015 г. близнецы – мальчик С. и девочка А. Супруги с детьми жили в Самаре, в том же городе находились многие их близкие родственники. Оба родителя много работали, поэтому за детьми следили няни.

В августе 2016 г. З. переехала в Калугу, а дети остались жить с отцом. В марте 2017 г. женщина подала на развод и попросила передать детей ей. Виталий Абалымов во встречном иске потребовал оставить детей ему. В мае 2017 г., пока муж был на работе, З. увезла близнецов в Калугу. Старшая дочь осталась с отцом.

Позднее в ходе бракоразводного процесса судья районного суда уточнил у К., с кем из родителей она хочет жить. Девочка сказала, что хотела бы жить с папой, братом и сестрой. По словам К., мать после отъезда в Калугу звонила раз в неделю и раз в месяц приезжала на несколько дней. Все это время о детях, помимо отца, заботились няни. Они, в свою очередь, сообщили суду, что дети больше привязаны к отцу, чем к матери. Няни также рассказали, что З. всегда работала допоздна и часто бывала в командировках, а Виталий Абалымов возвращался домой пораньше, чтобы побыть с детьми.

В ходе психологической экспертизы выяснилось, что К. сильно привязана к отцу, младшим брату и сестре. К матери девочка относилась негативно и не доверяла ей, потому что чувствовала себя преданной. Пообщавшись с близнецами, психологи установили, что для них обоих очень важна старшая сестра. При этом А. страдала от отстраненного отношения матери и чувствовала потребность в заботе отца. Когда ее спросили о родителях, девочка рассказала только о папе и ни разу не упомянула о маме. Эксперты пришли к выводу, что для снижения стресса, который дети испытывают из-за развода, нужно поддерживать привычную для них обстановку. Самарские органы опеки и попечительства также рекомендовали оставить детей с отцом.

В июле 2017 г. районный суд решил, что детям следует остаться жить в Самаре с отцом. Первая инстанция отметила, что у обоих родителей высокие доходы и комфортные условия жизни, но у З. нет недвижимости. Кроме того, работа женщины требовала от нее частых и длительных командировок. Суд также учел, что мужчина принимал активное участие в жизни своих детей. Определенную роль сыграло и то, что в Самаре жили близкие родственники семьи.

В октябре 2017 г. Самарский областной суд отменил решение нижестоящей инстанции и поделил детей между родителями: К. осталась жить с отцом, а близнецов передали матери. По мнению апелляции, оба родителя в равной степени могли удовлетворить материальные и эмоциональные потребности детей. При этом проживание как с матерью, так и с отцом одинаково безопасно для них. Принимая решение о месте жительства близнецов, областной суд сослался на шестой принцип Декларации прав ребенка 1959 г., согласно которому малолетнего ребенка можно разлучить с матерью только в исключительных обстоятельствах. Не увидев таких обстоятельств, апелляция передала близнецов З. Оставляя К. отцу, областной суд учел, что девочка хотела жить именно с ним, а мать, уважая ее желание, отказалась от своих требований.

В кассационной жалобе Виталий Абалымов говорил, в частности, о том, что апелляция проигнорировала выводы экспертов и заключение органов опеки. Отказ судьи в передаче жалобы на рассмотрение так же, как и решение апелляции, строился на шестом принципе Декларации прав ребенка: Виталий Абалымов не доказал наличие исключительных обстоятельств, из-за которых близнецов нужно разлучить с матерью. То, что их старшая сестра, к которой они сильно привязаны, живет с отцом, не мешает передать детей матери в другой город, решил судья. Примечательно, что этот вывод он обосновал ссылкой на то, что у З. хорошая квартира и комфортные материальные условия жизни.

Добиться передачи кассационной жалобы на рассмотрение Верховного Суда РФ Виталию Абалымову не удалось.

В марте 2018 г. З. сменила номер телефона, закрыла свои аккаунты в социальных сетях и уехала из Калуги вместе с близнецами. При этом женщина не сообщила новый адрес и телефон ни бывшему мужу, ни старшей дочери. Виталий Абалымов обратился в полицию. В июле 2018 г. ему сообщили, что женщина вместе с детьми находится в Нижнем Новгороде, но говорить бывшему супругу свой точный адрес не желает.

Доводы сторон в ЕСПЧ

Жалобу в Европейский Суд Виталий Абалымов подал в марте 2018 г. По мнению заявителя, передача близнецов З. нарушила его право на уважение семейной жизни, гарантированное ст. 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Мужчина настаивал на том, что первая инстанция приняла законное и обоснованное решение. Апелляция же передала детей матери, хотя эксперты установили, что близнецы сильно привязаны не к ней, а к старшей сестре, которая осталась жить с отцом. Дополнительно Виталий Абалымов заявил о нарушении равноправия между супругами, гарантированного ст. 5 Протокола № 7 к Конвенции.

Российские власти вслед за апелляционной инстанцией сослались на шестой принцип Декларации прав ребенка. Правительство также отметило, что спорное решение суда касается лишь места жительства детей. То есть Виталий Абалымов мог подать иск об определении порядка общения с ними, но не сделал этого.

Примечательно, что в этом деле в качестве третьей стороны Суд выслушал З. По ее словам, бывший муж не пытался обсудить с ней график общения с детьми. Женщина также сослалась на мнение российских психологов, согласно которому в таком возрасте дети особенно нуждаются в матери. Кроме того, в 2019 г. психологическое обследование близнецов показало, что они очень привязаны к матери.

Европейский Суд обратил внимание на странный довод судьи областного суда

Европейский Суд не признал наличие дискриминации по вопросу определения места жительства ребенка, однако указал на допущенные судами процессуальные нарушения и необеспечение равенства сторон в споре

Европейский Суд отметил, что в данном деле применимы общие принципы, изложенные в деле «Петров и Х. против России» (о нем «АГ» также писала).

Прежде всего ЕСПЧ подчеркнул, что спорное решение ограничено определением места жительства детей и не затрагивает правоотношения заявителя с ними. По мнению Суда, также важно, что Виталий Абалымов имел возможность обратиться с требованием об определении порядка общения с детьми.

Далее ЕСПЧ пояснил, что компетентен установить, проводили ли национальные суды углубленное изучение всей семейной ситуации и ряда соответствующих факторов, а также производили ли они сбалансированную и разумную оценку интересов каждого лица, постоянно при этом заботясь о том, чтобы было принято наилучшее для детей решение. Если такая «экспертиза» недостаточно тщательна, это равносильно нарушению ст. 8 Конвенции, полагает Суд.

Проанализировав решение первой инстанции, ЕСПЧ пришел к выводу, что та глубоко вникла в семейную ситуацию и достаточно обосновала свое решение. Выводы апелляции, напротив, являются скудными. Так, например, она учла положительное для матери заключение калужских органов опеки, но не объяснила, почему оно предпочтительнее заключения самарских органов опеки. При этом областной суд не объяснил, почему не принял во внимание заключение экспертов, из которого следовало, что А. страдала от отстраненности матери и нуждалась в заботе отца.

Наконец, самое главное, подчеркнул Европейский Суд: апелляционная инстанция никак не обосновала решение разлучить детей, в то время как эксперты настаивали на том, что детям лучше жить вместе. При этом, заметил ЕСПЧ, судья того же суда, который позднее отказался передавать кассационную жалобу на рассмотрение, придал большее значение материальным условиям жизни матери, а не привязанности детей друг к другу.

Поскольку в конечном итоге российские суды недостаточно глубоко оценили ситуацию в семье и не обосновали необходимость разлуки близнецов со старшей сестрой, Европейский Суд пришел к выводу о нарушении ст. 8 Конвенции. Он также назначил заявителю 9,8 тыс. евро компенсации – всего на 200 евро меньше той суммы, которую просил присудить Абалымов.

Что касается равноправия супругов, то оно, по мнению ЕСПЧ, в данном случае не пострадало. Суд пояснил, что ст. 5 Протокола № 7 налагает на государства позитивное обязательство по обеспечению удовлетворительной правовой основы, в соответствии с которой супруги будут иметь равные права и обязанности в отношении своих детей. Заявитель же недоволен не законодательством, а правоприменением, пояснил Суд.

Комментарий представителя заявителя

Интересы Виталия Абалымова в Европейском Суде представлял председатель КА «LEX» (Закон), член Президиума European Consultants Unit Ефим Токар.

Адвокат рассказал «АГ», что и ранее работал с ЕСПЧ, но в основном по уголовным делам. «Эту жалобу мы подали в ноябре 2018 г. Несмотря на все коллизии, которые происходят в мире, Европейский Суд достаточно внимательно изучил проблему семьи Абалымовых, возникший спор и отношение Российской Федерации к нему», – отметил Ефим Токар. При этом, подчеркнул он, порадовала та тщательность, с которой ЕСПЧ подошел к делу: у заявителя несколько раз просили пояснения, через аппарат Уполномоченного РФ при ЕСПЧ собирали сведения из иных источников.

«Выводы Европейского Суда были ожидаемы, а сумма компенсации достаточно разумна. Добавлю, что семейные споры нередко более сложны и менее очевидны, чем споры, связанные с другими отраслями права», – подчеркнул Ефим Токар.

Эксперты «АГ» о семейной жизни и гендерной дискриминации

Партнер КА Pen & Paper Екатерина Тягай указала, что позиция суда первой инстанции, впоследствии поддержанная ЕСПЧ, абсолютно обоснованна и законна: «Все выводы районного суда имели целью, в первую очередь, защиту интересов несовершеннолетних детей, что является ключевым в спорах такого рода».

Решение первой инстанции основывалось на п. 3 ст. 65 Семейного кодекса, отметила эксперт: при определении места жительства детей суд не ограничился исследованием жилищно-бытовых условий проживания у обоих родителей, а принял во внимание и другие обстоятельства, в том числе психологические аспекты взаимоотношений детей друг с другом, с родителями и с родственниками.

Позиция же Самарского областного суда, которую ЕСПЧ счел неубедительной, существенно менее проработана. «Ссылка апелляционной инстанции на принцип 6 Декларации прав ребенка, согласно которому малолетнего ребенка нельзя разлучать с матерью, была применена без учета более комплексных требований российского семейного законодательства, конкретных обстоятельств дела и особенностей жизни данной семьи, – полагает Екатерина Тягай. – Более того, по мнению судей ЕСПЧ, формулировки о том, что оба родителя в равной степени имеют право на воспитание своих детей и что каждый фактически был готов материально их обеспечить, в действительности не могли стать единственным основанием для удовлетворения исковых требований матери».

Отдельно стоит отметить, что российское законодательство не содержит каких-либо положений о невозможности определения раздельного места жительства братьев и сестер, за исключением случаев усыновления, заметила адвокат. «Наличие данного пробела в праве существенно усложняет вынесение обоснованных решений по таким спорам, с чем сталкиваются многие российские семьи. Появление нормы, восполняющей данный пробел, могло бы исключить принятие неоднозначных и трудноисполнимых решений по спорам, подобным этому», – указала эксперт.

Юрист Николай Зборошенко считает, что это дело примечательно необычным сочетанием процедурных обстоятельств его рассмотрения: «Так, в качестве третьей стороны (а не свидетеля) Суд допустил бывшую супругу заявителя. Хотя обычно в качестве третьей стороны выступают государства, комиссар Совета Европы по правам человека либо профильные НКО». Кроме того, из-за реального риска наступления негативных последствий для несовершеннолетних ЕСПЧ присвоил делу приоритет и рассмотрел спор в довольно сжатые сроки.

«Одновременно то обстоятельство, что Европейский Суд вынес постановление в составе Комитета из трех судей, указывает на сложившуюся практику по этому вопросу. Как следствие – дело не может быть передано в Большую Палату, постановление вступило в силу незамедлительно после публикации. Это позволяет заявителю требовать пересмотра неблагоприятного апелляционного определения областного суда», – объяснил Николай Зборошенко.

Он также обратил внимание на тот факт, что российская полиция, установив, что З. перевезла младших детей в Нижний Новгород, не только не помогла заявителю и его старшей дочери возобновить общение с близнецами, но и, сославшись на пожелания женщины, отказалась предоставить ее контакты Виталию Абалымову. «Это усугубило негативный эффект, которому подверглись дети заявителя и сам заявитель вследствие разлуки», – убежден Николай Зборошенко.

Адвокат КА г. Москвы «Малик и партнеры» Илларион Васильев отметил, что в этом решении Европейский Суд в очередной раз подтвердил свой прежний подход к определению вмешательства в право заявителя на уважение семейной жизни.

«К сожалению, ЕСПЧ не пошел дальше признания нарушения ст. 8 Конвенции, хотя в этом деле речь идет о серьезной системной проблеме – гендерной дискриминации отцов при разрешении вопросов об определении места жительства ребенка, – пояснил эксперт. – Любой практикующий семейные споры юрист понимает, что в большинстве случаев детей оставят с матерью. Исключения возможны, только если в суде удается доказать дискредитирующие мать обстоятельства: например, алкоголизм, наркоманию, наличие судимости. Решения, когда детей оставляют с отцом при отсутствии дискредитации матери, крайне редки». Впрочем, добавил адвокат, Европейский Суд признает нарушение ст. 14 Конвенции лишь в исключительных случаях.

В комментарии «АГ» представитель двух заявителей отметил, что хотя решение Суда на данном этапе не станет поводом для изменения законодательства, оно является хорошим прецедентом, позволяющим нуждающимся в отпуске побороться за него. Одна из экспертов указала, что правовая значимость рассматриваемого дела заключается в необходимости дальнейшего развития и определения границ принципа недискриминации. Второй считает важным то, что ЕСПЧ в очередной раз осветил проблему чрезмерного участия прокуроров в гражданском процессе. По мнению третьей, Суд подчеркнул свою многолетнюю позицию о необходимости соблюдения баланса между сложившимися в обществе стереотипами о роли мужчины и женщины в воспитании малолетнего ребенка и необходимостью искоренить дискриминацию по принципу пола.

6 июля Европейский Суд вынес Постановление по делу «Груба и другие против России» по жалобе четырех мужчин-полицейских на нарушение ст. 8 и ст. 14 ЕКПЧ отказом властей предоставить им отпуск по уходу за ребенком.

Суды посчитали, что полицейские-мужчины не всегда имеют право на отпуск по уходу за ребенком

В разное время сотрудники правоохранительных органов – Александр Груба, Олег Маринцев, Александр Михайлов и Алексей Морозов обращались к своему начальству с заявлением о предоставлении отпуска по уходу за ребенком. В данном ходатайстве заявителям было отказано, позднее трое из них, считая, что имеют право на отпуск по уходу за ребенком, перестали ходить на службу, в результате чего были освобождены от занимаемых должностей за систематическое отсутствие на рабочем месте.

Каждый из заявителей попытался обжаловать отказ в предоставлении отпуска по уходу за ребенком в судебном порядке, однако их требования не были удовлетворены. В частности, Сыктывкарский городской суд, отклоняя иск Александра Грубы, установил, что, в отличие от женщин-полицейских, полицейские-мужчины имеют право на отпуск по уходу за ребенком только в том случае, если им приходится воспитывать детей, оставшихся без материнского попечения: в случае смерти матери, лишения ее родительских прав, длительной болезни или других ситуаций, в которых дети лишены материнской заботы. Суд также отметил, что право на отпуск по уходу за ребенком женскому персоналу предоставляется в порядке исключения, поскольку законодательные органы приняли во внимание особую социальную роль женщин, связанную с материнством.

Отказывая в предоставлении отпуска по уходу за ребенком Олегу Маринцеву, Верх-Истецкий районный суд подчеркнул: несмотря на то, что заявитель подал ходатайство об отпуске до своего увольнения, он в любом случае был бы уволен из полиции из-за непригодности для службы по результатам медкомиссии.

Александр Михайлов при обжаловании отказа в отпуске по уходу за ребенком пояснял суду, что его жена не может заботиться об их ребенке по состоянию здоровья, приложив при этом необходимые медицинские документы. Однако Смольненский районный суд отказал в удовлетворении заявления, придерживаясь позиции, что супруга заявителя не является инвалидом, не потеряла трудоспособность, продолжает жить вместе с заявителем и ребенком, а заключение врача о нежелательности поднимать более 5 кг – всего лишь рекомендация.

Алексей Морозов, обжалуя свое увольнение в Новгородском районном суде, также возражал против участия в разбирательстве дела представителя прокуратуры Новгородской области. Заявитель отметил, что вмешательство прокурора в поддержку позиции ответчика нарушило равенство сторон. Суды первой и апелляционной инстанций отказали в удовлетворении заявления, указав, что прокурор на законных основаниях участвовал в разбирательстве в соответствии с п. 3 ст. 45 ГПК.

Попытки заявителей обжаловать отказы в судах высших инстанций также не увенчались успехом. Таким образом, суды признали, что отказ предоставить заявителю отпуск по уходу за ребенком не нарушил принципы равенства прав и свобод человека или равенства прав мужчин и женщин.

В своих жалобах в Европейский Суд все заявители указали на нарушение ст. 8 Конвенции, гарантирующей уважение частной и семейной жизни, и ст. 14, запрещающей дискриминацию. По мнению этих граждан, отказ в предоставлении отпуска по уходу за ребенком является дискриминацией по половому признаку. Олег Мартинцев, в частности, пояснил, что подал ходатайство об отпуске по уходу за ребенком до своего увольнения со службы в полиции. Александр Михайлов отметил в жалобе, что он согласен с тем, что определенные ограничения права сотрудников полиции на отпуск по уходу за ребенком могут быть оправданы требованиями полицейской службы, однако предположил, что они должны зависеть от иерархического положения, квалификации, обязанностей и ответственности сотрудника полиции, а не от пола. Алексей Морозов подчеркнул, что ни в служебном контракте, ни в присяге полиции не упоминается, что он как сотрудник правоохранительных органов отказывается от права на отпуск по уходу за ребенком. Он также указал, что вмешательство прокурора в поддержку позиции ответчика нарушает равенство сторон в соответствии с ч. 1 ст. 6 ЕКПЧ.

В возражениях на жалобы Правительство РФ отметило, что служба в полиции является особым видом государственной службы и, поступая на нее, сотрудник полиции – мужчина подписывает контракт и тем самым добровольно соглашается на ограничение своих прав, в том числе семейных. Правительство также заявило, что, в отличие от правовых положений, регулирующих право на отпуск по уходу за ребенком для военнослужащих, как это было рассмотрено в деле «Константин Маркин против России», по российскому законодательству полицейским-мужчинам предоставляется право на отпуск по уходу за ребенком в случаях, когда их дети остались без материнского попечения.

Европейский Суд признал нарушение Конвенции

После изучения материалов дела ЕСПЧ, ссылаясь на § 130 решения по делу «Константин Маркин против России», указал, что если государство решило создать схему отпуска по уходу за ребенком, то данная схема должна быть совместимой со ст. 14 Европейской конвенции.

Суд постановил, что российское законодательство предусматривает исключение из правила, согласно которому полицейские-мужчины не имеют права на отпуск по уходу за ребенком. «Однако факт остается фактом: с полицейскими-мужчинами обращаются иначе, чем с женщинами-полицейскими, – первые имеют условное право на трехлетний отпуск по уходу за ребенком, в то время как женщины-полицейские имеют безоговорочное право на такой отпуск. Следовательно, необходимо установить, было ли различие в обращении между мужчинами и женщинами-полицейскими объективно и разумно оправданным в соответствии со ст. 14 Конвенции», – отмечено в постановлении.

Изучая аргументы российский властей, ЕСПЧ посчитал, что гендерные стереотипы, такие как восприятие женщин как основных опекунов, а мужчин как основных кормильцев, не могут считаться достаточным оправданием различий в обращении между мужчинами и женщинами в отношении права на получение пособия за отпуск по уходу за ребенком. Этот вывод касается как сотрудников полиции, так и военнослужащих.

Власти РФ заявили, что приравнивание мужчин-полицейских к женщинам-полицейским в отношении права на отпуск по уходу за ребенком приведет к значительному сокращению числа сотрудников полиции, которые были бы достаточно физически пригодны для поддержания общественного порядка и задержания правонарушителей. В данной ситуации Европейский Суд признает, что поддержание оперативной эффективности полиции является законной целью, которая может оправдывать определенные ограничения прав сотрудников полиции, однако, по мнению Суда, это не может служить оправданием различия в обращении с полицейскими-мужчинами и женщинами. Суд также обратил внимание, что право на отпуск по уходу за ребенком зависит от пола сотрудников полиции, а не от их должности, квалификации или любых других обстоятельств, связанных с оперативной эффективностью полиции.

По мнению ЕСПЧ, настоящее дело показывает трудности, с которыми может столкнуться полицейский в тех случаях, когда конкретная семейная ситуация требует, чтобы он взял на себя роль основного опекуна своего ребенка. Так, Суд поясняет, что Александру Михайлову и Алексею Морозову было отказано в отпуске по уходу за ребенком, несмотря на то, что их жены не могли в полной мере заботиться о детях из-за проблем со здоровьем.

Таким образом, как считает Суд, исключение из правила, согласно которому полицейские не имеют права на отпуск по уходу за ребенком, толкуется строго. ЕСПЧ пришел к выводу, что различие в обращении между мужчинами-полицейскими и женщинами-полицейскими в отношении права на отпуск по уходу за ребенком нельзя назвать разумным и объективно оправданным. Как постановил Суд, не было разумного соотношения соразмерности между законной целью поддержания оперативной эффективности полиции и оспариваемым различием в обращении. В связи с этим различие в обращении, от которого пострадали заявители, равносильно дискриминации по признаку пола, что нарушает ст. 8 и ст. 14 Конвенции. Он постановил возместить компенсацию морального вреда заявителям в размере от 1000 до 7500 евро, а также компенсацию судебных расходов от 145 до 4150 евро.

Касательно жалобы Алексея Морозова на участие прокурора в разбирательстве Суд отметил, что поддержка прокуратурой одной из сторон в гражданском процессе может быть оправдана при определенных обстоятельствах, например для защиты уязвимых лиц, которые, как предполагается, не могут защищать свои собственные интересы, когда многочисленные граждане пострадали от соответствующего правонарушения или когда идентифицируемые государственные активы или интересы нуждаются в защите (дело «Менчинская против России»). Однако в отсутствие какой-либо конкретной причины, которая оправдывала бы участие прокурора в гражданском деле, такое участие может нарушить принцип равенства сторон.

В рассматриваемом деле, по мнению Суда, простое повторение прокурором доводов МВД было бессмысленным, если только оно не было направлено на усиление позиции МВД и, таким образом, на оказание влияния на суд в его пользу. В этой связи Европейский Суд пришел к выводу, что в конкретном российском контексте принцип равенства сторон, требующий справедливого баланса между сторонами, не был соблюден в настоящем деле.

Мнения экспертов «АГ»

Адвокат АП Новгородской области Константин Маркин в данном деле представлял интересы Александра Грубы и Александра Морозова. В комментарии «АГ» он отметил, что решение ЕСПЧ по данному делу закрепляет практику Суда в вопросе предоставления отпуска по уходу за ребенком для отцов, которые проходят службу в силовых структурах РФ. Адвокат напоминает, что в 2012 г. Большой Палатой ЕСПЧ было вынесено окончательное решение по его жалобе, которое касалось ситуации отказа в предоставлении отпуска по уходу за ребенком до достижения им возраста трех лет военнослужащему ВС РФ, воспитывающему детей после развода с супругой. ЕСПЧ признал нарушение ст. 14 в совокупности со ст. 8 Конвенции и раскритиковал позицию КС РФ, который не увидел в отказе дискриминации по признаку пола. Константин Маркин заметил, что хотя нынешнее дело и касалось сотрудников полиции, которые находились в других жизненных ситуациях, по сути, они хотели того же – равноправия и невмешательства в свою семейную жизнь.

По словам адвоката, хотя решение Суда на данном этапе не станет поводом для изменения законодательства РФ, оно является хорошим прецедентом, позволяющим нуждающимся в отпуске побороться за него. «Хотелось бы, конечно, чтобы результатом решения Европейского Суда стало изменение законодательства РФ: чтобы отцы, проходящие службу в силовых ведомствах, имели равные права с матерями в вопросе предоставления отпуска по уходу за ребенком независимо от мнения командования», – выразил адвокат.

Константин Маркин с сожалением отметил, что длительность рассмотрения данного объединенного дела в ЕСПЧ (9-12 лет) не оставляет шансов заявителям вернуться к прежней жизни и воспользоваться своими правами: дети выросли, со службы они уволены (и лишились ряда прав, которые могли получить при увольнении в иной ситуации). «Денежная компенсация, присужденная Судом заявителям за нарушение прав, – безусловно, важная вещь. Но эта сумма все равно не может компенсировать все последствия для этих семей, которые потянулись после отказа предоставить отпуска по уходу за ребенком отцам. Но данное решение важно – люди смогли доказать свою правоту», – считает адвокат.

Константин Маркин также указал, что Александр Морозов хочет пересмотра своего дела, для него это важно, тем более что при рассмотрении его жалобы ЕСПЧ признал помимо нарушения ст. 14 и ст. 8 Конвенции еще и нарушение ч. 1 ее ст. 6 в связи с тем, что в его деле участвовал прокурор, который выступил на стороне МВД. «И мы с ним предпримем такую попытку. Ситуация осложняется тем, что гражданское дело уже уничтожено из-за недолгого срока хранения. Будут ли другие заявители пытаться пересмотреть дела в судах, пока не знаю», – поделился Константин Маркин.

Адвокат АП Московской области Валентина Ященко считает, что правовая значимость указанного дела заключается в необходимости дальнейшего развития и определения границ принципа недискриминации. По ее мнению, принцип недискриминации закреплен в ст. 14 Европейской конвенции и является ключевым элементом обеспечения прав человека.

Валентина Ященко отметила, что особая практика применения ст. 14 Конвенции и обусловливает существенную разницу в размере взыскиваемой Европейским судом компенсации по делам, где устанавливается нарушение принципа недискриминации. В этой связи по словам эксперта, важное значение имеет ратификация подписанного Российской Федерацией Протокола № 12 к Конвенции (2000 г.), вступившего в силу 1 апреля 2005 г.

Так, ссылаясь на ст. 1 Протокола № 12 к Конвенции, адвокат указывает, что пользование любым правом, признанным законом, должно быть обеспечено без какой бы то ни было дискриминации по признаку пола, расы, цвета кожи, языка, религии, политических или иных убеждений, национального или социального происхождения, принадлежности к национальным меньшинствам, имущественного положения, рождения или любого иного обстоятельства. «Протокол № 12 идет дальше и заполняет важный пробел, способствуя равенству сквозь общий запрет дискриминации, расширяя сферу действия запрета дискриминации, гарантируя равное обращение при пользовании любым правом, т.е. вводит общий запрет на дискриминацию. (дело Сейдич и Финци против Боснии и Герцеговины)», – подчеркивает Валентина Ященко.

По мнению юриста Николая Зборошенко, выводы ЕСПЧ вряд ли существенно повлияют на практику национальных судов РФ, но могут воодушевить потенциальных заявителей на обращение с жалобами в Суд. Он отметил, что максимальный размер компенсации в данном деле более чем вдвое превысил размер компенсации в деле по жалобе Константина Маркина. Он также посчитал важным, что ЕСПЧ через призму довольно старого Постановления по делу «Менчинская против России» в очередной раз осветил проблему чрезмерного участия прокуроров в гражданском процессе, не обусловленного защитой интересов более слабой стороны. «В целом Суд в данном деле лишь подтвердил свои ранние правовые позиции», – заметил Николай Зборошенко.

Адвокат АП Московской области, медиатор Ирина Клопова считает, что ЕСПЧ методично подчеркивает свою многолетнюю позицию о необходимости соблюдения баланса между сложившимися в обществе стереотипами о роли мужчины и женщины в воспитании малолетнего ребенка и необходимостью искоренить дискриминацию по принципу пола.

По мнению адвоката, допустимое ограничение в силу занимаемой должности в полиции на выход мужчины в отпуск по ходу за ребенком, безусловно, возможно, но в конкретном случае основано на дискриминационных принципах, поскольку такое ограничение связано исключительно с полом сотрудника полиции, а не со спецификой занимаемой им должности, необходимостью оперативности в действиях самого сотрудника. Так, Ирина Клопова поясняет: например, Александр Михайлов занимал должность аудитора в отделе внутреннего аудита Управления внутренних дел Санкт-Петербурга, и здесь говорить об эффективности и оперативности действий сотрудника полиции и невозможности его замены говорить не приходится.

Ирина Клопова отметила, что, давая оценку обстоятельствам дела с учетом положений Конвенции, ЕСПЧ применил дифференцированный подход к оценке медицинской составляющей вопроса. «Безусловно, это постановление станет основой для внесения изменений в ведомственные акты, однако, на мой взгляд, критически не повлияет на законодательство РФ в целом. Предполагаю, что Министерство внутренних дел пойдет по пути дифференцирования списка должностей, при поступлении на которые сотрудники полиции мужского пола будут иметь возможность выхода в отпуск по уходу за ребенком», – заключила Ирина Клопова.

По мнению одной из экспертов «АГ», ключевые выводы Европейского Суда касаются вопросов, связанных с применением российскими судами ст. 37 и 45 Семейного кодекса. Другой добавил, что в рассматриваемом случае заявительница не представила доказательств упущенной выгоды или финансовых потерь, связанных с вторжением в ее право частной собственности, поэтому ей была присуждена только компенсация морального вреда.

7 декабря Европейский Суд вынес Постановление по делу «Годлевская против России» по жалобе россиянки на нарушение ее прав арестом и изъятием недвижимости, приобретенной ею во время действия брачного договора с режимом раздельной собственности, в связи с исполнением обвинительного приговора, вынесенного ее бывшему мужу.

В 1996 г. Людмила Годлевская вышла замуж за гражданина Г. Спустя четыре года они заключили брачный договор, по условиям которого имущество, приобретенное каждым супругом после его подписания на собственные деньги, является его личной собственностью. В 2004 г. женщина стала работать бухгалтером на екатеринбургском заводе, где трудился ее супруг, который позднее стал директором этого предприятия. В 2009 г. они уволились с завода и заняли руководящие должности в других организациях. В течение нескольких последующих лет Людмила Годлевская купила две квартиры в Москве и комнату в Екатеринбурге.

В мае 2011 г. было возбуждено уголовное дело по факту хищения имущества завода. На следующий год Г. были предъявлены обвинения в хищении заводского имущества в период 2004–2009 гг. В октябре 2014 г. суд вынес решение о прекращении уголовного дела в связи с истечением сроков давности преступления.

Далее завод подал гражданский иск. По ходатайству истца суд наложил арест на принадлежащую Людмиле Годлевской недвижимость, приобретенную в 2011–2014 гг., в соответствии со ст. 115 УПК РФ. При этом суд принял во внимание наличие брачного договора, но указал, что стоимость недвижимости значительно превышает общую сумму зарплат обоих супругов в отсутствие иных официальных источников дохода. Апелляция оставила решении об аресте имущества в силе.

В 2015 г. супруги развелись по обоюдному согласию. Спустя два года суд признал Г. виновным в хищении заводского имущества стоимостью свыше 42 млн руб. и назначил ему наказание в виде двух лет лишения свободы условно. Поскольку гражданский иск завода был удовлетворен, в своем приговоре суд распорядился изъять у Людмилы Годлевской две столичные квартиры и комнату в Екатеринбурге для возмещения материального ущерба.

Людмила Годлевская безуспешно пыталась обжаловать приговор в части изъятия недвижимости со ссылкой на то, что она покупала ее за счет продажи ранее принадлежащих ей акций, транспортных средств и иной недвижимости, а бывший муж не давал ей никаких денег на приобретение жилья. Тем не менее вышестоящие инстанции отказали, отметив, что хищение заводского имущества произошло во время брака, хотя заявительница и не являлась ни обвиняемой, ни гражданским ответчиком по уголовному делу. При этом областной суд счел, что представленных женщиной доказательств было достаточно для того, чтобы сделать вывод о том, что спорная недвижимость была куплена на ее деньги, однако это обстоятельство однозначно не свидетельствует о том, что для приобретения использовались исключительно законные денежные средства, тогда как ст. 115 УПК позволяет налагать арест на имущество третьих лиц, если последнее было получено преступным путем. В судебных актах также отмечалось, что Людмила Годлевская не воспользовалась защитой своих прав во время разбирательства по уголовному делу, а наличие брачного договора между не препятствует возмещению ущерба за счет имущества супругов согласно ч. 2 ст. 45 Семейного кодекса. Впоследствии Верховный Суд не стал рассматривать кассационную жалобу заявительницы.

После того как приговор вступил в силу, Людмила Годлевская пыталась в судебном порядке добиться освобождения имущества от ареста, вновь указывая на то, что спорная недвижимость была ее собственностью, так как приобреталась исключительно на ее деньги, а приговором суда не был установлен факт финансирования Г. таких покупок. Тем не менее суды отказались удовлетворять ее требования. В августе 2018 г. судебные приставы наложили арест на недвижимость во исполнение обвинительного приговора.

В жалобе в Европейский Суд Людмила Годлевская сослалась на нарушение ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод, защищающей право собственности. По словам заявительницы, купленное ею жилье не могло быть предметом конфискации, так как оно приобреталось исключительно на ее личные денежные средства и по условиям режима раздельной собственности согласно брачному договору, заключенному задолго до уголовного преследования ее бывшего супруга. В жалобе также указывалось, что конфискация имущества была продиктована лишь фактом того, что она была замужем за осужденным. В связи с этим она просила присудить ей компенсацию морального вреда в размере 5 тыс. евро, возместить упущенную выгоду на сумму 3,7 млн руб. в связи с арестом жилья и невозможностью сдать его в аренду, а также компенсировать судебные расходы свыше 21 тыс. евро.

В контраргументах Правительство РФ указало на обоснованный и законный характер ареста и изъятия недвижимости заявительницы со ссылкой на то, что спорное жилье было приобретено на похищенные средства. Российская сторона добавила, что наличие брачного договора супругов не имело юридического значения для рассматриваемого случая.

Сохранение после приговора ареста имущества лиц, не связанных с осужденными, противоречит Конституции

Конституционный Суд признал неконституционность положений УПК, позволяющих после вступления приговора в законную силу сохранять в целях обеспечения гражданского иска арест, наложенный в рамках производства по уголовному делу на имущество лица, не являющегося обвиняемым

ЕСПЧ добавил, что ч. 2 ст. 45 СК РФ разрешает арест и продажу имущества, если общее имущество супругов было приобретено за счет средств от преступной деятельности, чего не было в рассматриваемом деле заявительницы. Он также подчеркнул: национальные суды сочли, что собственных средств заявительницы все же хватало для приобретения спорного жилья, а в их судебных актах не упоминался факт того, что похищенные средства были источником финансирования покупки недвижимости. Таким образом, ЕСПЧ выявил нарушение ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции и присудил заявительнице компенсацию морального вреда в размере 5 тыс. евро. При этом Суд отказался возместить судебные расходы и упущенную выгоду за их недоказанностью.

Адвокат КА «Якупов и партнеры» Дмитрий Симбирёв, представляющий интересы заявительницы в Европейском Суде, отметил, что комментируемое постановление ЕСПЧ – это первое вынесенное против РФ решение, в котором Европейский Суд дал оценку положениям ст. 45 Семейного кодекса РФ, которые регулируют обращение взыскания на общее имущество супругов на основании приговора, а также оценил значение наличия брачного договора для возможности обращения взыскания.

Адвокат АБ г. Москвы «Инфралекс» Ирина Зимина отметила, что ключевые выводы Европейского Суда касаются вопросов, связанных с применением российскими судами ст. 37 и 45 Семейного кодекса. «ЕСПЧ отмечает в своем постановлении, что в силу положений ч. 2 ст. 45 СК РФ взыскание может быть обращено исключительно на общее имущество супругов по общим обязательствам супругов, а также по обязательствам одного из супругов, если судом установлено, что всё полученное по обязательствам одним из супругов было использовано на нужды семьи или же если приговором суда установлено, что общее имущество супругов было приобретено или увеличено за счет средств, полученных одним из супругов преступным путем», – подчеркнула она.

Она отметила, что ЕСПЧ обосновывает свои выводы тем, что в процессе рассмотрения дела было установлено, что Людмила Годлевская приобретала квартиры на свои собственные средства, происхождение которых она подтвердила, что задолго до совершения ее супругом противоправных действий между ним и Годлевской был заключен брачный договор, в котором был определен режим раздельной собственности, а также что спорные квартиры не входят в состав имущества, нажитого супругами совместно в период брака, а являются личной собственностью женщины. «Никаких “значительных улучшений”, увеличивающих стоимость спорных квартир, со стороны ее супруга произведено не было; заявительница не была осуждена за совершение противоправных деяний совместно со своим супругом. В результате ЕСПЧ сделал вывод о том, что у российских судов отсутствовали достаточные юридические основания для обращения взыскания на имущество Годлевской», – указала Ирина Зимина.

Эксперт по работе с Европейским Судом Антон Рыжов отметил, что право на уважение частной собственности занимает промежуточное положение между фундаментальными свободами личности и социально-экономическими правами. «К рассмотрению подобных дел об изъятии или лишении собственности ЕСПЧ подходит крайне осторожно и обращает внимание сразу на несколько ключевых аспектов. Во-первых, вторжение в это право со стороны властей должно основываться на конкретных и понятных нормах законодательства, предусматривающих гарантии заинтересованного лица против любых злоупотреблений. Во-вторых, у любого изъятия или отчуждения имущества должна быть четкая цель, имеющая общественную значимость. Наконец, такое вторжение должно быть соразмерным и сбалансированным, что в большинстве случаев означает равноценное и справедливое возмещение стоимости отчуждаемого имущества и понесенных убытков», – пояснил он.

По словам юриста, в рассматриваемом деле Суду фактически было достаточно остановиться лишь на первом аспекте, т.е. на анализе законности вторжения в само право. «ЕСПЧ проанализировал те нормы УПК и Семейного кодекса, на которые опирались российские суды, когда лишали заявительницу ее имущества. При этом небезынтересно заметить, что Суд нашел себе сторонника в лице Конституционного Суда, который истолковал применимые нормы УПК в том же самом ключе. То есть на деле национальным судам в этом деле просто-напросто нужно было придерживаться позиции КС РФ, чего они не сделали. Также ЕСПЧ убедительно показал, почему российские суды неправильно применили и нормы Семейного кодекса. Обращает на себя и тот факт, что заявительница не представила доказательств упущенной выгоды или финансовых потерь, связанных с вторжением в ее право частной собственности. Обычно это самая весомая доля в компенсационных суммах Страсбургского суда по таким делам. Поэтому в итоге ЕСПЧ присудил ей только компенсацию морального вреда», – заметил Антон Рыжов.

Автор статьи

Куприянов Денис Юрьевич

Юрист частного права

Страница автора

Читайте также: