Какое право я имею строго судить других людей

Обновлено: 25.04.2024

Два дня спустя Марья Дмитриевна, по обещанию, прибыла со всей своей молодежью в Васильевское. Девочки побежали тотчас в сад, а Марья Дмитриевна томно прошлась по комнатам и томно все похвалила. Визит свой Лаврецкому она считала знаком великого снисхожденья, чуть не добрым поступком. Она приветливо улыбнулась, когда Антон и Апраксея, по старинной дворовой привычке, подошли к ней к ручке, и расслабленным голосом, в нос, попросила напиться чаю. К великой досаде Антона, надевшего вязаные белые перчатки, чай подал приезжей барыне не он, а наемный камердинер Лаврецкого, не понимавший, по словам старика, никаких порядков. Зато Антон за обедом взял свое: твердой стопою стал он за кресло Марьи Дмитриевны — и уже никому не уступил своего места. Давно не бывалое появление гостей в Васильевском и встревожило и обрадовало старика: ему было приятно видеть, что с его барином хорошие господа знаются. Впрочем, не он один волновался в тот день: Лемм волновался тоже. Он надел коротенький табачного цвета фрак с острым хвостиком, туго затянул свой шейный платок и беспрестанно откашливался и сторонился с приятным и приветливым видом. Лаврецкий с удовольствием заметил, что сближение между им и Лизой продолжалось: она, как только вошла, дружелюбно протянула ему руку. После обеда Лемм достал из заднего кармана фрака, куда он то и дело запускал руку, небольшой сверток нотной бумаги и, сжав губы, молча положил его на фортепьяно. Это был романс, сочиненный им накануне на старомодные немецкие слова, в которых упоминалось о звездах. Лиза тотчас села за фортепьяно и разобрала романс… Увы! музыка оказалась запутанной и неприятно напряженной; видно было, что композитор силился выразить что-то страстное, глубокое, но ничего не вышло: усилие так и осталось одним усилием. Лаврецкий и Лиза оба это почувствовали — и Лемм это понял: ни слова не сказав, положил он свой романс обратно в карман и, в ответ на предложение Лизы сыграть его еще раз, покачав только головой, значительно сказал: «Теперь — баста!» — сгорбился, съежился и отошел.

К вечеру пошли всем обществом ловить рыбу. В пруде за садом водилось много карасей и гольцов.

Марью Дмитриевну посадили на кресло возле берега, в тени, постлали ей ковер под ноги, дали лучшую удочку; Антон, как старый, опытный рыболов, предложил ей свои услуги. Он усердно насаживал червяков, шлепал по ним рукою, плевал на них и даже сам закидывал удочку, грациозно наклоняясь вперед всем корпусом. Марья Дмитриевна в тот же день отозвалась о нем Федору Иванычу следующей фразой на институтско-французском языке: «Il n'y a plus maintenant de ces gens comme ca comme autrefois» [1] . Лемм с двумя девочками отправился подальше, к самой плотине; Лаврецкий поместился возле Лизы. Рыба клевала беспрестанно; выхваченные караси то и дело сверкали в воздухе своими то золотыми, то серебряными боками; радостные восклицания девочек не умолкали; сама Марья Дмитриевна изнеженно взвизгнула раза два. Реже всех бралось у Лаврецкого и у Лизы; вероятно, это происходило оттого, что они меньше других обращали внимания на ловлю и дали поплавкам своим подплыть к самому берегу. Красноватый высокий камыш тихо шелестил вокруг них, впереди тихо сияла неподвижная вода, и разговор у них шел тихий. Лиза стояла на маленьком плоту; Лаврецкий сидел на наклоненном стволе ракиты; на Лизе было белое платье, перехваченное вокруг пояса широкой, тоже белой лентой; соломенная шляпа висела у ней на одной руке, — другою она с некоторым усилием поддерживала гнуткое удилище. Лаврецкий глядел на ее чистый, несколько строгий профиль, на закинутые за уши волосы, на нежные щеки, которые загорели у ней, как у ребенка, и думал: «О, как мило стоишь ты над моим прудом!» Лиза не оборачивалась к нему, а смотрела на воду и не то щурилась, не то улыбалась. Тень от близкой липы падала на обоих.

— А знаете ли, — начал Лаврецкий, — я много размышлял о нашем последнем разговоре с вами и пришел к тому заключению, что вы чрезвычайно добры.

— Я совсем не с тем намерением… — возразила было Лиза — и застыдилась.

— Вы добры, — повторил Лаврецкий. — Я топорный человек, а чувствую, что все должны вас любить. Вот хоть бы Лемм; он просто влюблен в вас.

Брови у Лизы — не то чтобы нахмурились, а дрогнули; это с ней всегда случалось, когда она слышала что-нибудь неприятное.

— Очень он мне был жалок сегодня, — подхватил Лаврецкий, — с своим неудавшимся романсом. Быть молодым и не уметь — это сносно; но состариться и не быть в силах — это тяжело. И ведь обидно то, что не чувствуешь, когда уходят силы. Старику трудно переносить такие удары. Берегитесь, у вас клюет… Говорят, — прибавил Лаврецкий, помолчав немного, — Владимир Николаич написал очень милый романс.

— Да, — отвечала Лиза, — это безделка, но недурная.

— А как, по-вашему, — спросил Лаврецкий, — хороший он музыкант?

— Мне кажется, у него большие способности к музыке; но он до сих пор не занимался ею как следует.

— Так. А человек он хороший?

Лиза засмеялась и быстро взглянула на Федора Иваныча.

— Какой странный вопрос! — воскликнула она, вытащила удочку и далеко закинула ее снова.

— Отчего же странный? Я спрашиваю о нем у вас как человек, недавно сюда приехавший, как родственник.

— Да. Ведь я вам, кажется, довожусь дядей?

— У Владимира Николаича доброе сердце, — заговорила Лиза, — он умен; maman его очень любит.

— А вы его любите?

— Он хороший человек; отчего же мне его не любить?

— А! — промолвил Лаврецкий и умолк. Полупечальное, полунасмешливое выражение промелькнуло у него на лице. Упорный взгляд его смущал Лизу, но она продолжала улыбаться. — Ну, и дай бог им счастья! — пробормотал он, наконец, как будто про себя, и отворотил голову.

— Вы ошибаетесь, Федор Иваныч, — сказала она, — вы напрасно думаете… А разве вам Владимир Николаич не нравится? — спросила она вдруг.

— Мне кажется, сердца-то у него и нету.

Улыбка сошла с лица Лизы.

— Вы привыкли строго судить людей, — промолвила она после долгого молчанья.

— Я? — Не думаю. Какое право имею я строго судить других, помилуйте, когда я сам нуждаюсь в снисхождении? Или вы забыли, что надо мной один ленивый не смеется. А что, — прибавил он, — сдержали вы свое обещание?

— Помолились вы за меня?

— Да, я за вас молилась и молюсь каждый день. А вы, пожалуйста, не говорите легко об этом.

Лаврецкий начал уверять Лизу, что ему это и в голову не приходило, что он глубоко уважает всякие убеждения; потом он пустился толковать о религии, о ее значении в истории человечества, о значении христианства…

— Христианином нужно быть, — заговорила не без некоторого усилия Лиза, — не для того, чтобы познавать небесное… там… земное, а для того, что каждый человек должен умереть.

Лаврецкий с невольным; удивлением поднял глаза на Лизу и встретил ее взгляд.

— Какое это вы промолвили слово! — сказал он.

— Это слово не мое, — отвечала она.

— Не ваше… Но почему вы заговорили о смерти?

— Не знаю. Я часто о ней думаю.

— Этого не скажешь, глядя на вас теперь: у вас такое веселое, светлое лицо, вы улыбаетесь…

— Да, мне очень весело теперь, — наивно возразила Лиза.

Лаврецкому захотелось взять ее обе руки и крепко стиснуть их…

— Лиза, Лиза, — закричала Марья Дмитриевна, — поди сюда, посмотри, какого карася я поймала.

— Сейчас, maman, — отвечала Лиза и пошла к ней, а Лаврецкий остался на своей раките. «Я говорю с ней, словно я не отживший человек», — думал он. Уходя, Лиза повесила свою шляпу на ветку; с странным, почти нежным чувством посмотрел Лаврецкий на эту шляпу, на ее длинные, немного помятые ленты. Лиза скоро к нему вернулась и опять стала на плот.

— Почему же вам кажется, что у Владимира Николаича сердца нет? — спросила она несколько мгновений спустя.

— Я вам уже сказал, что я мог ошибиться; а впрочем, время все покажет.

Лиза задумалась. Лаврецкий заговорил о своем житье-бытье в Васильевском, о Михалевиче, об Антоне; он чувствовал потребность говорить с Лизой, сообщить ей все, что приходило ему в душу: она так мило, так внимательно его слушала; ее редкие замечания и возражения казались ему так просты и умны. Он даже сказал ей это.

— Право? — промолвила она, — а я так думала, что у меня, как у моей горничной Насти, своих слов нет. Она однажды сказала своему жениху: тебе должно быть скучно со мною; ты мне говоришь все такое хорошее, а у меня своих слов нету.

«И слава богу!» — подумал Лаврецкий.

↑ «Теперь уже нет таких слуг, как бывало» (франц.).

Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.

— . я вовсе не настаиваю, чтобы необыкновенные люди непременно должны и обязаны были творить всегда всякие бесчинства, как вы говорите. Мне кажется даже, что такую статью и в печать бы не пропустили. Я просто-запросто намекнул, что «необыкновенный» человек имеет право. то есть не официальное право, а сам имеет право разрешить своей совести перешагнуть. через иные препятствия, и единственно в том только случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует. Вы изволите говорить, что статья моя неясна; я готов ее вам разъяснить, по возможности. Я, может быть, не ошибусь, предполагая, что вам, кажется, того и хочется; извольте-с. По-моему, если бы Кеплеровы и Ньютоновы открытия вследствие каких-нибудь комбинаций никоим образом не могли бы стать известными людям иначе как с пожертвованием жизни одного, десяти, ста и так далее человек, мешавших бы этому открытию или ставших бы на пути как препятствие, то Ньютон имел бы право, и даже был бы обязан. устранитьэтих десять или сто человек, чтобы сделать известными свои открытия всему человечеству. Из этого, впрочем, вовсе не следует, чтобы Ньютон имел право убивать кого вздумается, встречных и поперечных, или воровать каждый день на базаре. Далее, помнится мне, я развиваю в моей статье, что все. ну, например, хоть законодатели и установители человечества, начиная с древнейших, продолжая Ликургами, Солонами, Магометами, Наполеонами и так далее, все до единого были преступники, уже тем одним, что, давая новый закон, тем самым нарушали древний, свято чтимый обществом и от отцов перешедший, и, уж конечно, не останавливались и перед кровью, если только кровь (иногда совсем невинная и доблестно пролитая за древний закон) могла им помочь. Замечательно даже, что большая часть этих благодетелей и установителей человечества были особенно страшные кровопроливцы. Одним словом, я вывожу, что и все, не то что великие, но и чуть-чуть из колеи выходящие люди, то есть чуть-чуть даже способные сказать что-нибудь новенькое, должны, по природе своей, быть непременно преступниками, — более или менее, разумеется. Иначе трудно им выйти из колеи, а оставаться в колее они, конечно, не могут согласиться, опять-таки по природе своей, а по-моему, так даже и обязаны не соглашаться. Одним словом, вы видите, что до сих пор тут нет ничего особенно нового. Это тысячу раз было напечатано и прочитано. Что же касается до моего деления людей на обыкновенных и необыкновенных, то я согласен, что оно несколько произвольно, но ведь я же на точных цифрах и не настаиваю. Я только в главную мысль мою верю. Она именно состоит в том, что люди, по закону природы, разделяютсявообще на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово.Подразделения тут, разумеется, бесконечные, но отличительные черты обоих разрядов довольно резкие: первый разряд, то есть материал, говоря вообще, люди по натуре своей консервативные, чинные, живут в послушании и любят быть послушными. По-моему, они и обязаны быть послушными, потому что это их назначение, и тут решительно нет ничего для них унизительного. Второй разряд, все преступают закон, разрушители или склонны к тому, судя по способностям. Преступления этих людей, разумеется, относительны и многоразличны; большею частию они требуют, в весьма разнообразных заявлениях, разрушения настоящего во имя лучшего. Но если ему надо, для своей идеи, перешагнуть хотя бы и через труп, через кровь, то он внутри себя, по совести, может, по-моему, дать себе разрешение перешагнуть через кровь, — смотря, впрочем, по идее и по размерам ее, — это заметьте. В этом только смысле я и говорю в моей статье об их праве на преступление. (Вы припомните, у нас ведь с юридического вопроса началось). Впрочем, тревожиться много нечего: масса никогда почти не признает за ними этого права, казнит их и вешает (более или менее) и тем, совершенно справедливо, исполняет консервативное свое назначение, с тем, однако ж, что в следующих поколениях эта же масса ставит казненных на пьедестал и им поклоняется (более или менее). Первый разряд всегда — господин настоящего, второй разряд — господин будущего. Первые сохраняют мир и приумножают его численно; вторые двигают мир и ведут его к цели. И те, и другие имеют совершенно одинаковое право существовать. Одним словом, у меня все равносильное право имеют, и — vive la guerre éternelle(пер. Да здравствует вековечная война)—до Нового Иерусалима, разумеется!
— Благодарю-с. Но вот что скажите: чем же бы отличить этих необыкновенных-то от обыкновенных? При рождении, что ль, знаки такие есть? Я в том смысле, что тут надо бы поболее точности, так сказать, более наружной определенности: извините во мне естественное беспокойство практического и благонамеренного человека, но нельзя ли тут одежду, например, особую завести, носить что-нибудь, клеймы там, что ли, какие. Потому, согласитесь, если произойдет путаница и один из одного разряда вообразит, что он принадлежит к другому разряду, и начнет «устранять все препятствия», как вы весьма счастливо выразились, так ведь тут.
— О, это весьма часто бывает!
<. >
—.. но примите в соображение, что ошибка возможна ведь только со стороны первого разряда, то есть «обыкновенных» людей (как я, может быть очень неудачно, их назвал). Несмотря на врожденную склонность их к послушанию, по некоторой игривости природы, в которой не отказано даже и корове, весьма многие из них любят воображать себя передовыми людьми, «разрушителями» и лезть в «новое слово», и это совершенно искренно-с. Действительно же новых они в то же время весьма часто не замечают и даже презирают, как отсталых и унизительно думающих людей. Но, по-моему, тут не может быть значительной опасности, и вам, право, нечего беспокоиться, потому что они никогда далеко не шагают. За увлечение, конечно, их можно иногда бы посечь, чтобы напомнить им свое место, но не более; тут и исполнителя даже не надо: они сами себя посекут, потому что очень благонравны; иные друг дружке эту услугу оказывают, а другие сами себя собственноручно. Покаяния разные публичные при сем на себя налагают, — выходит красиво и назидательно, одним словом, вам беспокоиться нечего. Такой закон есть.
— Ну, по крайней мере с этой стороны, вы меня хоть несколько успокоили; но вот ведь опять беда-с: скажите, пожалуйста, много ли таких людей, которые других-то резать право имеют, «необыкновенных-то» этих? Я, конечно, готов преклониться, но ведь согласитесь, жутко-с, если уж очень-то много их будет, а?
— О, не беспокойтесь и в этом, — тем же тоном продолжал Раскольников. — Вообще людей с новою мыслию, даже чуть-чуть только способных сказать хоть что-нибудь новое, необыкновенно мало рождается, даже до странности мало. Ясно только одно, что порядок зарождения людей, всех этих разрядов и подразделений, должно быть, весьма верно и точно определен каким-нибудь законом природы. Закон этот, разумеется, теперь неизвестен, но я верю, что он существует и впоследствии может стать и известным. Огромная масса людей, материал, для того только и существует на свете, чтобы наконец, чрез какое-то усилие, каким-то таинственным до сих пор процессом, посредством какого-нибудь перекрещивания родов и пород, понатужиться и породить наконец на свет, ну хоть из тысячи одного, хотя сколько-нибудь самостоятельного человека. Еще с более широкою самостоятельностию рождается, может быть, из десяти тысяч один (я говорю примерно, наглядно). Еще с более широкою — из ста тысяч один. Гениальные люди — из миллионов, а великие гении, завершители человечества, — может быть, по истечении многих тысячей миллионов людей на земле. Одним словом, в реторту, в которой всё это происходит, я не заглядывал. Но определенный закон непременно есть и должен быть; тут не может быть случая.
<. >
— Так-с, так-с, — не сиделось Порфирию, — мне почти стало ясно теперь, как вы на преступление изволите смотреть-с, но. уж извините меня за мою назойливость (беспокою уж очень вас, самому совестно!) — видите ли-с: успокоили вы меня давеча очень-с насчет ошибочных-то случаев смешения обоих разрядов, но. меня всё тут практические разные случаи опять беспокоят! Ну как иной какой-нибудь муж, али юноша, вообразит, что он Ликург али Магомет. — будущий, разумеется, — да и давай устранять к тому все препятствия. Предстоит, дескать, далекий поход, а в поход деньги нужны. ну и начнет добывать себе для похода. знаете?
<. >
— Я должен согласиться, — спокойно отвечал он, — что такие случаи действительно должны быть. Глупенькие и тщеславные особенно на эту удочку попадаются; молодежь в особенности.
— Вот видите-с. Ну так как же-с?
— Да и так же, — усмехнулся Раскольников, — не я в этом виноват. Так есть и будет всегда. Вот он (он кивнул на Разумихина) говорил сейчас, что я кровь разрешаю. Так что же? Общество ведь слишком обеспечено ссылками, тюрьмами, судебными следователями, каторгами, — чего же беспокоиться? И ищите вора.
— Ну, а коль сыщем?
— Туда ему и дорога.
— Вы-таки логичны. Ну-с, а насчет его совести-то?
— Да какое вам до нее дело?
— Да так уж, по гуманности-с.
— У кого есть она, тот страдай, коль сознает ошибку. Это и наказание ему, — опричь каторги.
— Ну а действительно-то гениальные, — нахмурясь, спросил Разумихин, — вот те-то, которым резать-то право дано, те так уж и должны не страдать совсем, даже за кровь пролитую?
— Зачем тут слово: должны? Тут нет ни позволения, ни запрещения. Пусть страдает, если жаль жертву. Страдание и боль всегда обязательны для широкого сознания и глубокого сердца. Истинно великие люди, мне кажется, должны ощущать на свете великую грусть, — прибавил он вдруг задумчиво, даже не в тон разговора.

Тесты по литературе - отличная возможность начать неделю продуктивно и весело. Представьте, вы просыпаетесь утром в понедельник, а вас уже ждет тест. Да такой, что на него не жалко потратить свое время, а самое главное - он не испортит настроение плохим результатом. Кажется, я нашла идеальный тест для начала этой недели. Что же нас ждет сегодня? Конечно же, диалоги. Это тот самый формат, который радует нас и вопросами, и ответами.

Давайте начнем новую неделю с диалогов. Приятного чтения, дорогие книголюбы. Надеюсь, мне удалось подобрать для вас вопросы, вдохновляющие на творческий подход ко всему, что встречается на жизненном пути.

1. " - Вы ошибаетесь, ______, - сказала она, - вы напрасно думаете. А разве вам _______ не нравится? - спросила она вдруг.
- Не нравится.
- Отчего же?
- Мне кажется, сердца-то у него и нету.
Улыбка сошла с лица _______.
- Вы привыкли строго судить людей, - промолвила она после долго молчанья.
- Я? - Не думаю. Какое право имею я строго судить других, помилуйте, когда я сам нуждаюсь в снисхождении? Или вы забыли, что надо мной один ленивый не смеется. А что, - прибавил он, - сдержали вы свое обещание?
- Какое?
- Помолились вы за меня?
- Да, я за вас молилась и молюсь каждый день. А вы, пожалуйста, не говорите легко об этом".

Откуда этот диалог?

2. " - Становится свежо, - сказала ______ и вздрогнула.
_______ окутал ее в свой плащ и сказал печально:
- Я чувствую себя в вашей власти. Я раб. Зачем вы сегодня так обворожительны?
Он все время глядел на нее, не отрываясь, и глаза его были страшны, и она боялась взглянуть на него.
- Я безумно люблю вас. - шептал он, дыша ей на щеку. - Скажите мне одно слово, и я не буду жить, брошу искусство. - бормотал он сильном волнении. - Любите меня, любите.
- Не говорите так, - сказала ______, закрывая глаза. - Это страшно. А ______?
- Что _____? Почему ______? Какое мне дело до ______? Волга, луна, красота, моя любовь, мой восторг, а никакого нет ______. Ах, я ничего не знаю. Не нужно мне прошлого, мне дайте одного мгновение. один миг!"

Откуда этот диалог?

3. " - Слушай, ______, нам надо сию минуту ехать! Одевайся скорей.
______ весь сморщился, точно от невыносимой физической боли.
- Ах, не говори, _____, глупостей. Неужели ты думаешь, я поеду оправдываться и извиняться. Это значит над собой прямо приговор подписать. Не делай, пожалуйста, глупостей.
- Нет, не глупости, - возразила, _____, топнув ногой. - Никто тебя не заставляет ехать с извинением. А просто, если там нет таких дурацких кустов, то их надо посадить сейчас же.
- Подсадить. Кусты. - вытаращил глаза _______.
- Да, посадить. Если уж сказал раз неправду, - надо поправлять. Собирайся, дай мне шляпку. Кофточку. Не здесь ищешь, посмотри в шкапу. Зонтик!"

Откуда этот диалог?

4. " - Почему вы решили, что я офицер? Почему кричали мне - "офицер"?
Она блеснула глазами.
- Я думаю, решишь, если у вас кокарда на папахе. Зачем так бравировать?
- Кокарда? Ах, боже. это я. я. - Ему вспомнился звоночек. зеркало в пыли.
- Все снял. я кокарду-то забыл. Я не офицер, - сказал он, - я военный врач. Меня зовут _______. Позвольте мне узнать, кто вы такая?
- Я - ________.
- Почему вы одна?
Она ответила как-то напряженно и отводя глаза в сторону:
- Моего мужа сейчас нет. Он уехал. И матери его тоже. Я одна. Помолчав, она добавила: - Здесь холодно. Брр. Я сейчас затоплю".

Откуда этот диалог?

5. " - С величайшим удовольствием приду и очень вас благодарю за то, что вы меня полюбили. Даже, может быть, сегодня же приду, если успею. Потому, я вам скажу откровенно, вы мне сами очень понравились, и особенно когда про подвески бриллиантовые рассказывали. Даже и прежде подвесок понравились, хотя у вас и сумрачное лицо. Благодарю вас тоже за обещанные мне платья и за шубу, потому мне действительно платье и шуба скоро понадобятся. Денег же у меня в настоящую минуту почти ни копейки нет.
- Деньги будут, к вечеру будут, приходи!
- Будут, будут, - подхватил чиновник, - к вечеру, до зари еще, будут!
- А до женского пола вы, ______, охотник большой? Сказывайте раньше!
- Я, н-н-нет! Я ведь. Вы, может быть, не знаете, я ведь по прирожденной болезни моей даже совсем женщин не знаю.
- Ну коли так, - воскликнул ______, - совсем ты, _______, выходишь юродивый, и таких, как ты, Бог любит!
- И таких Господь Бог любит, - подхватил чиновник.
- А ты ступай за мной, строка, - сказал ________, и все вышли из вагона".

«В каком контексте понимать: "Не судите, да не судимы будете"? Ведь мы в день осуждаем мысленно и вслух тысячу раз. А чтобы не сделать что-то плохое, мы должны решить плохо ли кто-то и что-то сделал или же хорошо. Так где здесь грань?».

Отвечает отец Максим Каскун:

- Как сказал один из друзей Иова в Священном Писании, что: «Суждение и Осуждение близки». И преподобный Силуан эту фразу тоже повторяет и очень любит ее.

Что здесь имеется в виду? Человек должен судить что есть хорошо, а что есть плохо. Но осуждать того человека , который сделал хорошо или плохо - он не имеет права. Поэтому мы и говорим, что суждение это суждение о поступке человека . А осуждение это осуждение самого человека .

Как это понять? Допустим, мы говорим: Вот человек, который делает грех. Вот человек, который пьет. Это суждение . А если я его назову пьяницей, то это уже осуждение . Эти вещи близки, потому что по нашей греховности очень часто суждение сразу переходит в осуждение. Потому что мы не можем удержаться. А происходит это оттого что мы считаем себя выше всех. Внешне нельзя судить человека. Господь так и говорит: «Не судите по наружности, но судите судом праведным». Судите перед лицем Господним, то есть выносите суждение истинное, неспешное. Встречают по одежке - провожают по уму.

Сначала сделали суждение об одежде, то есть о внешнем проявлении человека, первое впечатление, а потом уже по уму. И мы должны так же делать. Потому что нужно судить судом праведным, то есть по внутреннему состоянию человека. И когда мы уже точно знаем, что докопались до истины, намерения этого человека, что и как было, только тогда мы можем вынести истинное суждение о поступке того или другого лица.

Сегодня суждение и осуждение близки. Поэтому, когда мы видим какой-то грех, мы должны осуждать грех, ненавидеть грех, а человека осуждать никогда нельзя . Никогда нельзя назвать человека дураком, пьяницей, грешник, блудник и т.д. Мы осуждаем его, прежде Бога выносим ему приговор. А кто мы такие? Мы можем говорить, что этот человек впал в блудный грех и молиться за него. Осудить грех, а молиться за спасение человека. А мы этого сегодня, к сожалению, не делаем. Мы не молимся друг за друга, не молимся о спасении своих окружающих. От этого и беда разливается вокруг всех нас.

Свт. Иустин Полянский

Ст. 1-2 Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить

Не судите, да не судимы будете; ибо каким судом судите, такими будете судимы, и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить (Мф. 7:1–2). Праведный суд есть дело Божие, а не человеческое: кто осуждает ближнего, тот восхищает суд Божий, и притом искажает его – судит почти всегда неправильно. «Осуждая ближнего, ты не его осуждаешь, – говорить св. Иоанн Златоуст, – но себя самого, и себя самого подвергаешь страшному суду и строгому истязанию». Да и как ты примешься врачевать ближнего, когда сам больше его нуждаешься во врачевании?! Не должен судить тот, кто сам в том же виновен, и не заботится об исправлении себя и ближнего.

Заповеди Господа и Бога нашего Иисуса Христа.

Еп. Михаил (Лузин)

Не судите, да не судимы будете

Не судите . Запрещается не простое суждение или благонамеренная и добросовестная оценка действий других людей, которая во всяком случае необходима в жизни, и особенно общественной, но осуждение образа действий ближнего, и притом осуждение не законным судом, который необходим во всяком обществе, а осуждение личное, в частных сношениях и отношениях, частные, личные, так сказать, пересуды, когда осуждение происходит по большей части из каких- либо самолюбивых и нечистых побуждений, из тщеславия, гордости и т. п. Суждения о качестве того или другого поступка ближних, даже вызванное таковым суждением действие, дозволительно, если оно основывается на истинном понимании дела и на благочестивой ревности о славе Божией. Сам Христос и Апостолы и все истинные их последователи всегда судили и осуждали действия, противные вере и благочестию, и принимали против всего, по их суждению, злого известные меры. Не о таком суждении говорит Господь, но об осуждении неправедном, самолюбивом, эгоистическом, выражаемом притом без необходимости, по личным корыстным побуждениям, и особенно людьми, которые сами порочнее, чем те, которых они судят строго (ср.: Златоуст и Феофил). Вероятно, Господь имел в виду фарисеев, которые, гордясь своей мнимой праведностью и чистотою во внешнем поведении, строго судили о действиях других людей, не зная ни их обстоятельств, ни их побуждений (например: Лк. 18:10—14), а себя не старались исправлять. «Господь сказал сие не для того, чтобы мы поступали в чем или делали что без суда, но имея в виду фарисеев и книжников, которые судили друг друга, но не исправляли сами себя» (Афанасий Великий).

Толковое Евангелие.

Блж. Августин

Это относится к тому; что говорит [апостол] в другом месте: Посему не судите никак прежде времени, пока не придет Господь, Который и осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения, и тогда каждому будет похвала от Бога (1 Кор. 4:5). Следовательно, некоторые дела - двоякие, о которых мы не знаем, с каким намерением они совершаются, поскольку они могут стать и плохими, и хорошими, которые опрометчиво судить и, в особенности, осуждать. Однако и для их суда придет время, когда Господь осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения . Так же и в другом месте тот же апостол говорит: Грехи некоторых людей явны и прямо ведут к осуждению, а некоторых открываются впоследствии (1 Тим. 5:24). Явными он называет те, о которых ясно, с каким намерением они совершаются. Они ведут к осуждению , то есть, если последовало их осуждение, оно не случайно. Однако преследуются и те [грехи], которые втайне, поскольку и они не останутся сокрыты в свое время. Так следует рассуждать и о добрых делах. Ведь он продолжает так: Равным образом и добрые дела явны; а если они не таковы, скрыться не могут (1 Тим. 5:25). Поэтому мы судим о явных делах; о скрытых же давайте предоставим судить Богу, поскольку они скрыться не могут , плохие ли они или хорошие, когда наступит время стать им явными.

В этой мнимой, или объектовой, "агрессии" личности необходимо иметь свою универсальную «Я- Концепцию». Которая помогает быть целостным, не зависеть от сторонних мнений и взглядов.

Чтобы уверенно ставить свой жизненный шаг, мне необходимо точно знать, какие права личности сопровождают меня в сегодняшнем дне.

Права личности

Итак, у меня точно есть право решать : как себя вести, как чувствовать, как говорить и выражаться. У меня точно есть право не искать поводы, чтобы оправдать своё поведение.

Я имею право - иногда поставить свою личность на первое место.
Я имею право – попросить об эмоциональной поддержке и помощи.
Я имею право – выражать протест критике, несправедливому обращению, ярлыкам и предвзятости.
Я имею право – иметь личное мнения, убеждение, высказывание.
Я имею право – совершать ошибки, исправлять их, искать решение.

Я имею право – отказаться решать чужие проблемы.
Я имею право – говорить «нет, спасибо».
Я имею право – не обращать внимание на советы.
Я имею право – побыть один, даже если кто-то против этого.
Я имею право – иметь свои чувства и переживания независимо. принимают их или нет.
Я имею право – изменить своё решение или выбрать любое другое действие.

Я имею право – выбирать.
Я имею право – прекратить разговор с тем, кто относится ко мне плохо.
Я имею право – меняться, расти, трансформироваться.
Я имею право – свободно выражать свои чувства, мысли, состояния. Не стыдиться этого.
Я имею право – устанавливать границы своей личности.
Я имею право – быть эгоистичным.
Я имею право – передумать.

Я имею право сказать:

Я не знаю.
Я не понимаю.
Мне всё равно.
Я не могу этого сделать.
"Нет" - и не испытывать при этом чувство вины.

Этот перечень прав, утверждающих личность, поможет организовать независимый каркас вашей уникальной «Я-Концепции». Внутри которой никто, кроме вас, не вправе распоряжаться вашей жизнью.

Семья, работа, улица (коммуникация и правительство, друзья и знакомые, телевидение и интернет) зачастую пытаются нам навязать псевдо-долженствования и обязанности. К которым личность, как индивидуальная единица – не имеет никакого отношения. Итак:

Я не обязан

Я точно не обязан - быть безупречным для всех окружающих.
Я точно не обязан - идти за большинством, группой, толпой.
Я точно не обязан - любить людей, приносивших мне вред.
Я точно не обязан - делать что-либо приятное неприятному мне человеку.

Я точно не обязан – извиняться за то, что в «моменте сейчас» я был самим собой.
Я точно не обязан – выбиваться из сил ради других.
Я точно не обязан – чувствовать вину за свои истинные желания.
Я точно не обязан – мириться, если ситуация для мне неприятна.
Я точно не обязан – отказаться от своей «Я-Концепции» и жертвовать внутренним миром ради кого бы то ни было.
Я точно не обязан – хранить отношения, которые стали для меня оскорбительны.

Я точно не обязан – делать больше, чем я определил для этого.
Я точно не обязан – делать что-то, что на самом деле не готов делать.
Я точно не обязан – выполнять неразумные требования и просьбы.
Я точно не обязан – отдавать то, что отдавать мне не хочется.
Я точно не обязан – расплачиваться за чужое поведение, поступки, слова.

Вы может взять в арсенал любые пункты из этой статьи.
Сформировать что-то своё универсальное.

Главное, чтобы на жизненном пути истинные желания, а с ними права и обязанности - созидали баланс, гармонию вашей неповторимой «Я-Концепции».

Автор статьи

Куприянов Денис Юрьевич

Юрист частного права

Страница автора

Читайте также: