Суд инквизиции особенности инквизиционного процесса

Обновлено: 25.04.2024

Возникновение и существование на протяжении многих веков специальных папских трибуналов (инквизиции) является самой позорной и мрачной страницей в истории католической церкви. У большинства современных людей деятельность инквизиторов обычно ассоциируется с «темными веками» раннего Средневековья, но не прекращалась она даже в периоды Ренессанса и Нового времени. Появление инквизиции было связано с деятельностью Доминика Гусмана (доверенного сотрудника папы Иннокентия III) и созданного им монашеского ордена.

Первыми жертвами церковных трибуналов стали катары (известные так же, как альбигойцы, от города Альби), «впавшие в ересь» жители Аквитании, Лангедока и Прованса. Название «катары» происходит от греческого слова «чистый», однако сами «отступники» обычно называли себя «добрыми людьми», а свою организацию – «Церковью любви». В XII веке на юге Франции также появилась и получила большую популярность секта вальденсов (по имени лионского купца Пьера Вальдо), которая была признана еретической на веронском соборе 1184 года. Общим для всех таких еретических сект было осуждение стяжательства иерархов официальной церкви, отрицание пышных церемоний и обрядов. Предполагают, что Учение катаров пришло в Западную Европу с Востока, и тесно связано с манихейскими сектами и гностическими учениями. Непосредственными предшественниками и «учителями» катаров, вероятно, были, византийские павликиане и болгарские богомилы. Но, вообще-то, строгого «канона» учения «добрых людей» не было, и некоторые исследователи насчитывают до 40 различных сект и течений. Общим было признание бога-творца этого Мира злым демоном, пленившим частицы божественного света, коим и являются человеческие души. Состоящая из света душа устремлена к Богу, но тело его тянется к Дьяволу. Христос же не является ни Богом, ни человеком, он – Ангел, явившийся, чтобы указать единственный путь к спасению через полное отрешение от материального мира. Проповедников катаров называли "ткачами", т.к. именно эту профессию чаще всего избирали они для натурализации на новом месте. Их можно было узнать по изможденному виду и бледным лицам. Это были "совершенные" – учителя, подвижники веры, основной заповедью которых был запрет проливать чью-либо кровь. Иерархи католической церкви забили тревогу: целые области Европы выходили из под контроля Рима из-за секты, проповедовавшей какое-то не вполне христианское смирение и воздержание. Самым страшным казался покров тайны, окружавший еретиков: "Клянись и лжесвидетельствуй, но не раскрывай тайны", – гласил кодекс чести катаров. Доверенный сотрудник папы римского Иннокентия III Доминик Гусман отправился в Лангедок, чтобы личным примером укрепить авторитет католической церкви, но "один в поле не воин: Доминик проиграл "совершенным" соревнование в аскетизме и красноречии. Озлобленный неудачей, он доложил своему патрону, что страшную ересь катаров можно сломить только военной силой и вторжение крестоносцев в Лангедок было решено. Этот недостойный поступок не помешал канонизации Доминика, но прошли века и в поэме "Орлеанская девственница" Вольтер был беспощаден, описывая адские мучения основателя ордена доминиканцев:

…Вечные мученья
Я по заслугам на себя навлек.
На альбигойцев я воздвиг гоненья,
А в мир был послан не для разрушенья,
И вот горю за то, что сам их жег.

Крестовые походы на Лангедок более известны как Альбигойские войны. Они начались в 1209 году. Вопрос примирения с официальной католической церковью первое время еще можно было решить путем денежных выплат: «добровольно раскаявшиеся» выплачивали штраф папе, люди, принужденные к «покаянию» на епископском суде, приговаривались к конфискации имущества, остальных ждал костер. Покаявшихся никогда не было слишком много. Доминик Гусман с начала военных действий стал советником военного руководителя крестоносцев Симона де Монфор.

До нашего времени дошло жуткое описание штурма альбигойского города Безье, которое оставил Цезарий Гейстербахский:

"Узнав из возгласов, что там (во взятом городе) вместе с еретиками находятся и православные, они (воины) сказали аббату (Арнольду-Амори, аббату цистерцианского монастыря Сито): "Что нам делать, Отче? Не умеем мы отличить добрых от злых". И вот аббат (а также и другие), боясь, чтобы еретики из страха смерти не прикинулись православными, а впоследствии опять не вернулись к своему суеверию, сказал, как говорят: "Бейте их всех, ибо Господь признает своих".

Несмотря на то, что силы противоборствующих сторон были не равны, лишь в марте 1244 года пал последний оплот катаров – Монсегюр.

Поначалу доминиканцы разыскивали еретиков по собственной инициативе, Но уже в 1233 г. папа Григорий IX издал буллу, которая официально возлагала на них ответственность за искоренение ересей. Более того, доминиканцам была дана власть отрешать заподозренных духовных лиц сана. Несколько позже было объявлено об учреждении постоянного трибунала, членами которого могли быть только доминиканцы. Это решение и стало началом официальной истории папской Инквизиции. Приговоры, выносимые инквизиторами, не подлежали апелляции, а действия их были настолько бесцеремонными, что вызывали законное возмущение даже у местных епископов. Их противодействие действиям инквизиторов было в то время настолько открытым, что Собор 1248 г. в специальном послании угрожал непокорным епископам недопущением в их собственные церкви, если они не будут соглашаться с приговорами доминиканцев. Лишь в 1273 г. папой Григорием X был найден компромисс: инквизиторам предписывалось действовать во взаимодействии с местными церковными властями и трений между ними больше не возникало. Допросы подозреваемых сопровождались самыми изощренными пытками, во время которых палачам дозволялось все, кроме пролития крови. Однако иногда кровь все же проливалась, и папой Александром IV в 1260 г. инквизиторам было дано разрешение отпускать грехи друг другу за любые «непредвиденные случайности».

Что касается правовой основы деятельности Инквизиции, то им стало законодательство Римской империи: римское право содержало около 60 положений, направленных против ереси. Предание огню, например, в Риме было стандартным наказанием за отцеубийство, осквернение храма, поджог, колдовство и измену. Поэтому наибольшее количество сожженных жертв оказалось на территории стран, ранее входивших в Римскую империю: в Италии, Испании, Португалии, южных областях Германии и Франции. А вот в Англии и Скандинавии действия инквизиторов не получили такого размаха, поскольку законы этих стран были взяты не из римского права. В Англии, к тому же, были запрещены пытки (это не значит, что они не применялись). Тем не менее, процессы против ведьм и еретиков в этой стране были несколько затруднены.

Как же на практике осуществлялась деятельность инквизиторов? Иногда инквизиторы прибывали в город или монастырь тайно (как об этом рассказывается в романе Умберто Эко «Имя розы»). Но чаще об их визите население оповещалось заранее. После этого тайным еретикам давалось «льготное время» (от 15 до 30 дней) в течение они могли покаяться и вернуться в лоно церкви. В качестве наказания таковым обещалась епитимья, которая обычно представляла собой публичную порку по воскресеньям на протяжении всей жизни(!). Другой формой епитимьи было паломничество. Человек, совершающий «Малое паломничество» обязан был посетить 19 местных святых мест, в каждом из которых его хлестали розгами. «Большое паломничество» предполагало путешествие в Иерусалим, Рим, Сантьяго-де-Компостелло или Кентербери. Длилось оно несколько лет. За это время дела еретика приходили в упадок и семья разорялась. Ещё одним путем заслужить прощение было участие в крестовых походах (воевать грешники должны были от двух до восьми лет). Количество еретиков в крестоносных армиях постепенно увеличивалось, и папа римский стал опасаться, что Святая земля окажется «заражена» их учениями. Поэтому такая практика скоро была запрещена. Другой весьма интересной и привлекательной (для самих инквизиторов) формой епитимьи стали штрафы. Позже в головы иерархов католической церкви пришла светлая мысль, что плату за грехи можно брать и заранее – и по дорогам Европы поехали многочисленные «торговцы небом» (так писатели-гуманисты эпохи Реформации называли продавцов печально знаменитых индульгенций).

Покончив с «добровольцами», инквизиторы начинали поиск тайных еретиков. Недостатка в доносах не отмечалось: искушение свести счеты со старыми врагами было слишком велико. Если на человека доносили два свидетеля, его вызывали на инквизиционный трибунал и, как правило, брали под арест. Пытки помогали добиваться признания практически во всех случаях. Ни общественное положение, ни всенародная слава не спасали от приговора. Во Франции, например, по обвинению в сношениях с демонами были казнены народная героиня Жанна д`Арк и ее соратник – маршал Франции барон Жиль де Ре (вошедший в легенды под прозвищем «герцог Синяя борода»). Но были и исключения из правил. Так знаменитый астроном Кеплер после многих лет тяжбы сумел доказать невиновность своей матери, обвиненной в колдовстве. Ставший прототипом доктора Фауста Агриппа Нестгеймский спас женщину, приговоренную за колдовство к сожжению на костре, обвинив в ереси самого инквизитора: настояв на повторном крещении обвиняемой, он заявил, что инквизитор своим обвинением отрицает великое таинство, которому подверглась подсудимая, и тот был даже приговорен к штрафу.

Генрих Агриппа Нестгеймский

А получившему вызов в инквизицию Мишелю Нострадамусу удалось бежать из Франции. Он совершил путешествие по Лотарингии, Италии, Фландрии, а когда инквизиторы покинули город Бордо, вновь вернулся в Прованс и даже получил пенсию от парламента этой провинции.

В Испании инквизиция поначалу действовала не более активно, чем в других странах Западной Европы. Более того, в Кастилии, Леоне и Португалии инквизиторы появились лишь в 1376 г. – на полтора столетия позже, чем во Франции. Ситуация изменилась в 1478 г., когда королева Кастилии Изабеллы и ее супруг, будущий король Арагона (с 1479 г.) Фердинанд учредили собственную инквизицию. В феврале 1482 г. великим инквизитором Испании был назначен приор монастыря в Сеговии Томас де Торквемада. Именно он стал прототипом главного героя знаменитой «Притчи о Великом Инквизиторе» романа Ф.М.Достоевского «Братья Карамазовы». В 1483 г. он был назначен главой высшего Совета инквизиции (Супремы) – генеральным инквизитором и именно ему выпала сомнительная честь стать олицетворением Инквизиции в самых мрачных ее проявлениях.

Личность Торквемады весьма противоречива: с одной стороны, он был строгим вегетарианцем, отказался от сана кардинала, всю жизнь носил грубую рясу доминиканского монаха. С другой стороны, обитал он в роскошных дворцах и народу являлся в сопровождении свиты из 50 всадников и 250 солдат. Особенностью испанской инквизицией стала ее ярко выраженная антисемитская направленность. Так, из всех осужденных инквизицией в Барселоне за период от 1488 до 1505 г.г. 99,3% были «конверсос» (насильно крещенные евреи, уличенные в исполнении обрядов иудаизма), в Валенсии между 1484-1530 г.г. таковых оказалось 91,6 %. Преследование евреев имело печальные последствия для экономики страны, король Фердинанд понимал это, но был непреклонен: «Мы идем на это, несмотря на очевидный вред для нас самих, предпочитая спасение наших душ нашей собственной выгоде», – писал он своим придворным. Преследованиям подвергались также крещенные потомки мавров (мориски). Карлос Фуэнтес писал, что в конце XV века «Испания изгнала чувственность с маврами и интеллект с евреями». Наука, культура, промышленное производство пришли в упадок, и Испания на долгие столетия превратилась в одну из наиболее отсталых стран Западной Европы. Успехи испанской королевской инквизиции в борьбе с инакомыслящими оказались настолько велики, что в 1542 г. по ее образцу была реконструирована папская инквизиция, которая отныне стала именоваться «Священная конгрегация римской и вселенской инквизиции» или просто – «Священная канцелярия». Решающий удар по испанской инквизиции был нанесен в 1808 г., когда армия наполеоновского маршала Иоахима Мюрата оккупировала эту страну. Времена изменились, но не изменились инквизиторы, которые сочли возможным арестовать секретаря Мюрата – известного филолога и воинствующего атеиста. Мюрат не понял юмора данной ситуации и, вместо того, чтобы весело посмеяться над удачной шуткой «святых отцов», отправил к ним своих лихих кавалеристов.

В непродолжительном богословском диспуте драгуны проявили себя достойными наследниками великих французских философов: они с легкостью доказали своим оппонентам и глубокую ошибочность занятой ими позиции, и абсолютную ненужность существования их архаичной организации. 4 декабря 1808 г. Наполеоном был подписан указ о запрете инквизиции и конфискации ее собственности. В 1814 г. восстановленный на испанском троне Фердинанд VII Бурбон издал указ о восстановлении инквизиции, но это было похоже на попытку реанимировать уже разложившийся труп.

В 1820 г. жители Барселоны и Валенсии разгромили помещения инквизиции. В других городах «святые отцы» также чувствовали себя весьма неуютно. 15 июля 1834 г. королевский запрет инквизиции положил конец этой агонии.

В то время, как «собственная» инквизиция монархов Испании охотилась на тайных иудеев и морисков, папская инквизиция нашла нового противника в Центральной и Северной Европе. Врагом церкви и Бога оказались ведьмы, и в некоторых деревнях и городах Германии и Австрии скоро почти не осталось женщин.

До конца XV века католическая церковь считала колдовство обманом, который сеет дьявол. Но в 1484 г. папа римский признал реальность колдовства, а Кёльнский университет в 1491 г. опубликовал предостережение, что всякое оспаривание существования колдовства повлечет за собой преследование инквизиции. Таким образом, если ранее ересью считалась вера в колдовство, то теперь таковой объявлялось неверие в него. В 1486 г. Генрих Инститорис и Яков Шпренгер издали книгу «Молот ведьм», которую одни исследователи называют «самой постыдной и непристойной во всей истории Западной цивилизации», другие – «руководством по сексуальной психопатологии».

В данном труде авторы заявили, что силы тьмы беспомощны сами по себе и способны творить зло лишь с помощью посредника, которым и является ведьма. На 500 страницах подробно рассказывается о проявлениях колдовства, различных способах установления контакта с дьяволом, описываются совокупления с демонами, приводятся формулы и рецепты экзорцизма, правила, которые необходимо соблюдать при обращении с ведьмами. Хроники тех лет просто переполнены описанием казней несчастных женщин.

Так, в 1585 г. в двух германских деревнях после визита инквизиторов в живых осталось по одной женщине. А в Трире за период с 1587 по 1593 г.г. сжигалось по одной ведьме в неделю. Последние жертвы «Молота ведьм» были сожжены в Сегедине (Венгрия) в 1739 г.

В XVI веке протестанты уничтожили вековую монополию католического духовенства на знание и трактовку священных текстов Евангелия и Ветхого Завета. В ряде стран были осуществлены переводы Библии на местные языки, стремительное развитие книгопечатания резко понизило стоимость книг и сделало их доступными широким слоям населения.

«До книгопечатания реформация была лишь расколом, – писал В. Гюго, – книгопечатание превратило её в революцию».

Стремясь предотвратить распространение идей Реформации, трибуналы инквизиции ввели новую форму цензуры. В 1554 г. появился печально знаменитый «Индекс запрещенных книг», в который вошли сочинения Эразма Роттердамского, Мартина Лютера, сказания о короле Артуре, Талмуд, 30 переводов Библии и 11 переводов Нового Завета, труды по магии, алхимии и астрологии. Последнее полное издание «Индекса» появилось в Ватикане в 1948 г. В числе запрещенных авторов оказались Бальзак, Вольтер, Гюго, отец и сын Дюма, Золя, Стендаль, Флобер и многие другие. Лишь в 1966 г. здравый смысл все же восторжествовал и «Индекс запрещенных книг» был упразднен.

Век XVIII принес инквизиции новые заботы: 25 июля 1737 г. во Флоренции состоялась тайная конференция Священной канцелярии, на которой присутствовали папа римский, три кардинала и генеральный инквизитор. Темой обсуждения стали масоны: высшие иерархи Рима были убеждены, что масонство является лишь прикрытием для новой и чрезвычайно опасной ереси. 9 месяцев спустя папа Климент XII издал первую из длинного ряда булл, посвященных осуждению масонства. Однако и на этом фронте католический Рим ожидали неудачи и поражения, тем более обидные, что к голосу руководства не прислушались сами священнослужители. Угрозы и обещания кар не действовали: в Майнце масонская ложа почти полностью состояла из духовных лиц, в Эрфурте ложу организовал будущий епископ этого города, а в Вене активными масонами стали два королевских капеллана, ректор теологического заведения и два священника. Отдельные масоны арестовывались инквизицией (например, Казанова и Калиостро), но на общей тенденции распространения «масонской заразы» это никак не отразилось.

Инквизиция под названием Конгрегация доктрины веры существует и поныне. Более того, данный департамент является самым важным в иерархии Ватикана и во всех документах указывается первым. Официальным главой Конгрегации является сам папа, а высшим должностным лицом (современным великим инквизитором) – префект этого департамента. Глава судебного отдела Конгрегации и, как минимум, двое его помощников, по традиции являются доминиканцами. Смертных приговоров современные инквизиторы, разумеется, не выносят, но не ортодоксально мыслящие христиане от церкви отлучаются до сих пор. Отец Херинг, немецкий теолог-моралист, например, счел разбирательство его дела Конгрегацией доктрины веры более унизительным, чем те четыре случая, когда он представал перед судом во времена III Рейха. Может показаться невероятным, но для того, чтобы оказаться не правоверным католиком, в наши дни достаточно открыто высказаться за контроль над рождаемостью (аборты, современные методы контрацепции), развестись, выступить с критикой деятельности местного епископа или папы (принятый в 1870 г. тезис о непогрешимости римского папы никто не отменял), выразить сомнение в возможности воскрешения из мертвых. До сих пор отрицается легитимность англиканской церкви всех прихожан которой Ватикан считает еретиками. Некоторые наиболее радикальные защитники окружающей среды из числа «зеленых» в 80-х годах ХХ века обвинялись в обожествлении природы и, следовательно, в пантеизме.

Однако время идет вперед, и в деятельности Ватикана отмечаются обнадеживающие тенденции. Так, в 1989 г. папа Римский Иоанн Павел II признал, что Галилей был прав, этот же папа от имени католической церкви публично покаялся за преступления, совершенные ею против инакомыслящих (еретиков) и православных христиан. Ходят упорные слухи о скором признании правоты Джордано Бруно. Эти события дают основания надеяться, что процессы демократизации католической церкви будут продолжены, и папская инквизиция действительно и навсегда прекратит свою деятельность.

Судопроизводство епископских судов подчинялось определенным правилам. С инквизицией это исчезло. В качестве судьи инквизитор охранял веру и карал оскорбления, нанесенные ересью Богу, а кроме того, он был еще и духовник, боровшийся за спасение душ от вечной гибели. Он стремился выполнить свою миссию, не стесняясь выбором средств. Когда обвиняемый являлся перед судилищем, от него требовали присяги, что он будет повиноваться церкви, правдиво ответит на все вопросы, выдаст всех известных ему еретиков и выполнит всякую епитимию, которую могут наложить на него. Если он отказывался дать подобную присягу, то уже этим сам себя объявлял изобличенным и закоснелым еретиком.

Инквизитор, в отличие от обыкновенного судьи, должен был не только установить факты, но и выведать самые сокровенные мысли своего пленника. Преступление, которое преследовал инквизитор, было духовным, уголовные действия виновных не подлежали его юрисдикции. Простое сомнение считалось ересью, и инквизитор должен был убедиться в том, что, внешне будучи верным католиком, подсудимый не был еретиком в глубине своего сердца. Но инквизиторы полагали, что лучше принести в жертву сто невинных, чем упустить одного виновного. В 1278 году один опытный инквизитор принимает за правило, что в областях, где ересь особенно сильна, нужно вызывать на суд каждого жителя, требовать от него отречения от ереси и подробно его допросить о нем самом и о других; малейшее подозрение в скрытности должно было привести к наказанию.

Никто, достигший возраста, в котором, по мнению церкви, он был ответственен за свои поступки, не мог отказаться от обязанности давать показания перед инквизитором. Соборы Тулузы, Безье и Альби, предписывая требовать клятву отречения от всего населения, определили этот возраст в четырнадцать лет для мужчин и в двенадцать для женщин; другие считали детей ответственными за свои поступки начиная с семилетнего возраста; некоторые определяли предельный возраст в девять с половиной лет для девочек и в десять с половиной для мальчиков. Правда, в латинских землях, где законное совершеннолетие наступало только в двадцать пять лет, никто моложе этого возраста не мог быть вызван на суд; но это препятствие обходили легко: назначали опекуна, под прикрытием которого несовершеннолетнего пытали и казнили уже с четырнадцати лет.

Отсутствие на суде по любой причине только увеличивало предполагаемую виновность; часто неявка считалась равной признанию. Еще до учреждения инквизиции розыск вошел в судебную практику духовных судов. В каноническое право было внесено положение, что в случае неявки показаний, добытых розыском, достаточно для обвинения без прений в суде. Если обвиняемый не являлся на суд до истечения установленного срока после объявления вызова в приходской церкви, то выносили обвинительный приговор в его отсутствие; отсутствие обвиняемого замещалось «присутствием Бога и Евангелия» в момент, когда читался приговор. Фридрих II в своем эдикте 1220 года объявил, следуя Латеранскому собору 1215 года, что всякий подозреваемый, который не докажет своей невиновности в течение года, должен быть осужден как еретик; это постановление было распространено и на отсутствующих, которые подлежали осуждению через год после отлучения их от церкви независимо от того, были собраны или нет доказательства против них. Человек, остававшийся год отлученным от церкви и не предпринявший усилий, чтобы заслужить снятие отлучения, считался еретиком, отрицающим таинства. Инквизиция приговаривала к пожизненной тюрьме тех, кого нельзя было обвинить в каком-либо другом преступлении, кроме уклонения от суда, даже если они и соглашались покориться инквизиции и дать отречение.

Даже в могиле нельзя было скрыться. Если осужденный посмертно приговаривался к тюрьме или другому, как считалось, легкому наказанию, то вырывали и выбрасывали его кости; если же ересь заслуживала костра, то останки торжественно сжигались. Беспощадное рвение, проявлявшееся в этих посмертных процессах, ясно сказалось в деле Арманно Понджилупо Феррарского, из-за останков которого в течение тридцати двух лет спорили епископ и инквизитор Феррары; победа в 1301 году осталась на стороне инквизиции. Обвинение против Герарда Флорентийского, умершего в 1250 году, инквизитор брат Гримальдо довел до конца в 1313 году. Опасность конфискации имущества умершего увеличивалась, когда судьей выступал полупомешанный фанатик, заранее уже видевший во всяком еретика или, того хуже, когда судьей был просто алчный человек, искавший наживы в штрафах и конфискациях.

Инквизитор не стеснялся формой, не позволял, чтобы ему мешали юридические правила и хитросплетения адвокатов; он сокращал судопроизводство, лишая обвиняемого самой обыкновенной возможности сказать слово в свою защиту, он не давал права на апелляции и отсрочки. Инквизиция облекала дело глубокою тайною даже после произнесения приговора. Если не приходилось делать объявления об отсутствующем, то даже вызов на суд человека, только подозреваемого в ереси, делался тайно. О том, что происходило после явки обвиняемого в суд, знали немногие «скромные» люди, избранные судьей и давшие присягу хранить все в тайне; даже сведущие люди, призванные дать свое заключение о судьбе обвиненного, были обязаны сохранять молчание.

Выдержки из протоколов могли сообщаться только в исключительных случаях и с крайней осторожностью.

Обычно ход инквизиционного процесса был следующим. Когда на кого-то падали подозрения в ереси, приступали к негласному расследованию и собирали все возможные свидетельства на сей счет; затем человеку приказывали явиться в суд в такой-то день и час; если казалось, что он хочет сбежать, его могли неожиданно арестовать и держать до суда под арестом. По закону вызов в суд могли повторять до трех раз, но это правило не соблюдалось. Когда преследование было основано на народной молве, в качестве свидетелей вызывали первых попавшихся; количество догадок и пустых слухов, распространенных этими свидетелями, боявшимися навлечь на себя обвинение в сочувствии к ереси, было достаточно для доказательств вины. Таким образом, можно сказать, что обвиняемого осуждали заранее. Единственным средством спастись было признать все собранные против себя обвинения, отречься от ереси и согласиться на епитимию. Если же при наличии порочащих свидетельств человек упорно отрицал свою вину и настаивал на своей верности католичеству, то его именовали закоренелым еретиком и выдавали светской власти; далее его чаще всего ждал костер. Один инквизитор XV века настаивал, что ни в коем случае ни при каких условиях обвиняемого не следует отпускать на свободу; если он раскаивается, то его следует подвергнуть пожизненному тюремному заключению.

Инквизитор старался добиться признания. Признание сопровождалось всегда изъявлением обращения и раскаяния. Инквизиция считала выдачу единомышленников доказательством чистосердечного обращения и выбивала доносы любыми средствами. Отказ кающегося еретика выдать своих друзей и близких принимался как доказательство того, что он не раскаялся, и его немедленно передавали в руки светской власти. Практическая польза этого ужасного требования ясно выразилась в деле Сорины Риго, суд над которой состоялся в Тулузе в 1254 году; ее признание дополнялось перечнем имен 169 человек, выданных ею, с указанием их места жительства.

Наиболее простым способом добиться признания был допрос обвиняемого. Инквизитор подготавливался к нему, сопоставляя и изучая все противоречивые показания, тогда как узник оставался в полном неведении о собранных против него уликах. Уменье вести допрос было главным достоинством инквизитора. Были составлены руководства, в которых содержались длинные ряды вопросов для еретиков различных сект. Развивалось особого рода тонкое искусство, состоявшее в умении расставлять сети обвиняемым, ставить их в тупик и противоречить самим себе. Случалось, однако, что невиновность или хитрость обвиняемого торжествовали над всеми усилиями инквизитора, но в этом случае инквизитор прибегал к обману и пытке. Чтобы вырвать признание у обвиняемого, инквизитор считал уже установленным тот факт, который ему следовало еще доказать, и расспрашивал о разных мелких подробностях. При этом ему рекомендовалось во время допроса перелистывать дело, как будто он ищет в нем какие-то сведения, а потом резко объявить обвиняемому, что он говорит неправду, что все происходило совсем по-другому, взять первую попавшуюся бумагу и сделать вид, что читает в ней «все, что может ввести обвиняемого в обман». Чтобы сделать эту ложь более действенной, тюремщики входили в доверие к заключенным, убеждали их скорее сознаться, всем своим видом обещая снисхождение. Затем, согласно рекомендациям, инквизитор должен был заявить, что у него есть неоспоримые доказательства и если обвиняемый сознается и назовет тех, кто ввел его в заблуждение, то его тотчас освободят. Другая, более хитрая уловка состояла в том, что с заключенным обращались мягко, подсылали к нему в камеру испытанных агентов снискать его доверие и побудить к признанию в обмен на заступничество. При этом в удобный момент являлся лично инквизитор и подтверждал эти обещания. Когда несчастный просил снисхождения за свои разоблачения, его успокаивали, говоря, что для него будет сделано даже гораздо больше, чем он просит.

При такой постановке дела видную роль играли шпионы. Испытанным агентам, проникавшим в камеру заключенного, было приказано вести его от признания к признанию, пока они не получат достаточно материала для его обвинения, но чтобы он этого не заметил. Обычно это поручали обращенным еретикам. Один из них говорил обвиняемому, что его обращение было притворное; после ряда бесед он приходил к нему позднее обычного, и дверь за ним запиралась. Завязывался откровенный разговор, а за дверью скрывались свидетели и нотариус, которые подслушивали все, что говорит жертва. Если это было возможно, пользовались услугами других заключенных, которые получали известное воздаяние за эти услуги. Но применялись также и жестокие меры. Уличенного или только подозреваемого в ереси подвергали пытке, и если видели, что физическое страдание может принудить его сознаться в ереси, то не останавливались ни перед каким мучением, чтобы «спасти его душу».

Чтобы сломить упорство заключенного, который отказывался сознаться или отречься, посылали к нему в камеру жену и детей, слезы и убеждения которых могли склонить его к признанию. Иногда заключенному резко улучшали условия содержания, с ним обращались с видимой добротой в расчете, что его решимость ослабнет, колеблясь между надеждой и отчаянием. Инквизитор последовательно применял все приемы, которые могли дать ему победу над несчастным. Одним из наиболее действенных приемов была медленная пытка бесконечными отсрочками разбора дела. Арестованный, который отказывался признаться или признания которого казались неполными, отсылался в свою камеру, и ему предоставлялось размышлять в уединении и в темноте. После многих недель или месяцев заключенного выслушивали снова; если ответы были опять неудовлетворительны, его снова запирали. Часто бывало, что между первым допросом заключенного и окончательным решением протекало три, пять, десять или даже двадцать лет, а некоторым несчастным приходилось терзаться в безвыходном отчаянии десятки лет. Когда хотели ускорить результаты и добиться признания, ухудшали положение узника и лишали его постели и пищи или же сажали на цепь в сырой яме и т. п.

Пытка противоречила не только принципам христианства и традициям церкви; даже варвары, за исключением вестготов, избегали применять пытки. Однако в 1252 году Иннокентий IV одобрил применение пытки для раскрытия ереси; правда, церковные каноны запрещали лицам духовного звания при пытке присутствовать. Но в 1256 году, когда Александр IV дал инквизиторам и их помощникам право отпускать друг другу грехи за «неправильное поведение», инквизитор и его помощники стали пытать подозреваемых сами. Пытка была скорым и действенным приемом, чтобы добиться желаемых признаний. В документах следствия пытка упоминается как дело совершенно обычное. В октябре 1317 года Иоанн XXII решил ограничить применение пыток и предписал, чтобы они применялись только с согласия епископа, — правда, если через восемь дней после обращения за разрешением применить пытку ответа от епископа не поступало, инквизитор мог действовать по своему усмотрению.

Но инквизиторы недолго мирились даже с такими незначительными ограничениями. Тонкие схоластики разъяснили, что коль скоро папа не упомянул о пытке свидетелей, то сами инквизиторы должны решать, следует пытать свидетелей или нет — ведь они могли скрывать правду. А поскольку обвиняемый обычно сам становился свидетелем по вопросу о виновности своих друзей, то его подвергали пыткам именно в качестве свидетеля, добиваясь все новых и новых разоблачений.

При этом законоведы расходились во мнениях относительно того, при каких условиях оправдывалось применение пытки в отношении обвиняемого. Одни считали, что обвиняемого, пользовавшегося хорошей репутацией, можно подвергать пытке, лишь когда против него свидетельствуют двое, а человек дурной репутации может быть подвергнут пытке на основании показаний только одного человека. Другие утверждали, что показаний одного уважаемого лица уже достаточно, чтобы приступить к пытке, какой бы репутацией ни пользовался обвиняемый. Третьи считали, что для применения пытки достаточно «народной молвы». И все законоведы считали достаточным поводом к пытке, если обвиняемый на допросе проявлял страх, запинался или менял ответы, хотя против него и не существовало никаких свидетельских показаний.

Правила, принятые инквизицией для применения пытки, были впоследствии усвоены светскими судами всего христианского мира. Пытка должна была быть умеренная, и при этом следовало тщательно избегать пролития крови. Главную роль при выборе пыток играло мнение судьи. Узнику показывали орудия пытки и убеждали признаться. Если он отказывался, его раздевали и связывали; затем снова убеждали признаваться, обещая ему снисхождение. Это часто достигало желательного эффекта. Но если угрозы и увещания не достигали цели, то пытку применяли с постепенно возрастающей жестокостью. Если обвиняемый продолжал упорствовать, то приносили новые орудия пытки и предупреждали жертву, что они будут применены; если же и после этого жертва не ослабевала, ее развязывали и назначали на другой или третий день продолжение пыток. По правилу пытка могла применяться только один раз; но достаточно было приказать не повторить, а лишь продолжить пытку, и, как бы ни был велик перерыв, ее могли продолжать бесконечно. Можно было также заявить, что добыты новые свидетельские показания, которые требуют новых пыток.

Упрямую жертву подвергали все более тяжелым пыткам. В тех случаях, когда после мучений, найденных судьями достаточными, признаний не добивались, некоторые законоведы считали, что несчастного следует признать невиновным и отпустить на свободу; другие же считали, что подозреваемого в любом случае следует оставлять в тюрьме. Чтобы обойти запрет повторных пыток, следователи применяли подряд одну за другой пытки по разным пунктам обвинения. Если же жертва признавалась прямо в камере пыток, то признание записывали, зачитывали узнику и спрашивали, правдиво ли оно. Существовало, правда, правило, предписывавшее перерыв в двадцать четыре часа между пыткой и признанием или подтверждением признания, но обычно это не исполнялось. Молчание считалось знаком согласия. Продолжительность молчания определялась судьями, которые должны были принимать во внимание возраст, пол и физическое и нравственное состояние узника. Во всех случаях признание записывалось в протокол с отметкой, что оно сделано добровольно. Если обвиняемый отрекался от своего признания, то его можно было снова подвергнуть пытке, которая считалась продолжением прежней. Так как отречение от признания представляло «помеху деятельности инквизиции», обвиняемого карали отлучением от церкви. Инквизиторы всегда считали признание правдивым, а отречение от него — клятвопреступлением, свидетельствующим, что обвиняемый нераскаянный еретик и рецидивист, которого следует выдать светским властям. Если человек сознался и затем, отпущенный на свободу с наложением на него епитимии, публично утверждал, что был вынужден к признанию страхом, то на него смотрели как на нераскаявшегося еретика-рецидивиста.

Не секрет, что для многих людей слово “инквизиция” ассоциируется со страхом, пытками и казнями; темными подземельями, где мрачные мужчины в рясах допрашивают свисающих с потолка инакомыслящих еретиков и девушек. Разумеется это всё популярные образы, которые лишь очень отдаленно похожи на реальную историческую инквизицию — организацию профессиональных церковных юристов, которые мало интересовались глупостями, вроде деревенских “ведьм” (и даже боролись с подобными крестьянскими суевериями, например, в Испании), зато были вовлечены в важнейшие религиозно-политические события своего времени.

Понять феномен инквизиции невозможно без анализа исторического бэкграунда и контекста. Да, инквизиция занималась расследованием дел, связанных с ересями, богохульством и ведовством (а также с детоубийствами). Но проблема заключается в том, что в той или иной форме законы, в уголовном порядке преследующие ереси и “колдовство” (или всё, что связано с тайными ритуалами и культами, непонятными господствующей религии и поддерживающему её государству) существовали задолго до XIII века, когда появилась инквизиция, и существовали на уровне светского, а не церковного (или религиозного), законодательства. Они были еще в языческом Риме (например законы против друидов в I веке до Р.Х. и преследования культа Диониса, а также гонения на христиан за отказ признавать императора богом), в среде иудеев (ветхозаветные законы очень строго относились к отходу от веры в Бога и языческим девиациям, а уже в I веке от Р.Х. иудеи преследовали христиан — первый мученик христианства Стефан погиб от рук иудеев, забитый камнями), в древнем Египте (борьба Эхнатона со жречеством бога Амона и наоборот, борьба последних против жречества Атона), в Персии (преследования дэвов и христиан), в государстве Селевкидов при Антиохе IV Епифане, проводившем насильственную эллинизацию населения и т.д.

После того, как христианство стало основной религией Римской империи, Кодексом Феодосия ересь была приравнена к тяжкому преступлению, за которое полагалось суровое наказание, вплоть до смертной казни. Законодательство Юстиниана сохранило такое положение дел. Но применялись эти законы в отношении гетеродоксов крайне редко, поскольку встретили противодействие со стороны римских пап и авторитетных богословов: Сириция, Гелазия I, Амвросия Медиоланского, Мартина Турского и т.д. Аврелий Августин вначале выступал против силового воздействия к еретикам, но после погромов, устроенных еретиками-донатистами в Северной Африке счёл допустимым к ним применение силы, исключая пытки и смертную казнь.

В восточной части Империи со стороны императорской власти, начиная с VI века, преследования происходили постоянно — и что характерно, преследовалось ортодоксальное христианство. Например ариане, находясь у власти, ссылали ортодоксальных епископов, лишали их постов и приходов (после их поражения на Никейском соборе они сами стали жертвами аналогичных ссылок). Жестокие преследования претерпевали христиане, не принявшие императорский эдикт “Генотикон”, принятый для объединения ортодоксов и монофизитов. За это сопротивление были казнены монахи монастыря св. Дия, был арестован папа Вигилий. В эпоху принятия в качестве государственного учения монофелитства (VII век), ортодоксы снова стали преследоваться властью. Был арестован и замучен папа Мартин I, а его единомышленнику Максиму Исповеднику с его двумя помощниками отрезали язык и отсекли правую руку. Наиболее масштабные гонения на ортодоксов были приняты государством в эпоху иконоборчества (VIII век). Верные иконопочитанию монахи бежали в Рим, патриарх Константин II был подвергнут пыткам и казнён. За ортодоксальные взгляды в это время можно было лишиться глаз, носа, языка и даже бороды и лица. В 848 году византийское государство как с судом, так и без суда и следствия казнило приверженцев павликианства (число жертв приводится разное, от 10 до 100 тысяч), а в 1110 и 1143 годы были проведены кровавые кампании против богомилов. Их ересиарх Василий был публично сожжён в Константинополе в 1111 году. Византийское государство, при этом, действовало точно так же, как и языческая Римская империя, которая преследовала в свое время друидов, христиан, иудеев, манихеев и дионисийцев.

Ирония во всей этой истории заключается в том, что именно Церковь к подобным преследованиям относилась отрицательно и именно инквизиция прекратила такие преследования без суда и следствия. Во-первых, она сама от них сильно страдала. Во-вторых, долгое время в Западной Европе ересь вообще не рассматривалась как уголовное преступление и в рамках церковного наказания за неё получали епитимию сроком на 12 лет, как за грех тщеславия. Ересь стала постепенно криминализироваться в эпоху, когда основные “варварские” королевства сложились в более-менее отчетливые государственные формы и короли стали постепенно вводить законы за ересь, чародейство и богохульство, в которых видели угрозу сплоченности общества, смуты и т.д. Не только короли, но и стихийные выступления народа, напуганного неурожаем, приводили к преследованиям людей за какое-нибудь “колдовство”. На фоне этих событий голос разума раздавался именно от церковников. Например от богослова Герхоха Райхерсбергского и епископа Вазо Льежского. Бернард Клервоский писал, что еретиков “следует улавливать с помощью аргументов, а не оружия”. Итогом церковной реакции на проблему богохульства, ереси и чародейства стало создание инквизиции в 1252 году. Именно благодаря институту инквизиции эта проблема, существовавшая тысячелетиями, была частично вырвана из рук королей и императоров и передана в руки образованных юристов и богословов, которые стали рассматривать каждый случай в рамках объективного следствия. Иными словами, вместо судов Линча люди получили независимый суд. Для независимости инквизиторов от местных властей их набирали из францисканского и доминиканского орденов, подчиненных непосредственно Святому Престолу. Разумеется, впоследствии полной независимости удержать не удалось, в частности в Испании инквизиторы были достаточно тесно связаны с короной. Тем не менее, благодаря деятельности инквизиторов была спасена не одна жизнь, особенно если дело касалось обвинений в ведовстве.

Важный момент здесь, который нельзя игнорировать — инквизиция расследовала дела, связанные только с католиками. Это значит, что иудеи, например, не попадали под её юрисдикцию. Хотя чаще всего инквизиционные процессы ассоциируют с ведьмами, в действительности инквизиторы работали, прежде всего, с людьми, которые были достаточно авторитетны и известны, чтобы своими взглядами подорвать хрупкий социальный мир Позднего Средневековья и раннего Нового времени. Например пантеисты, вроде Бруно; ученые с политическими знакомствами, вроде Галилея. Куда важнее, впрочем, была деятельность инквизиторов по подавлению религиозно-политического движения катаров в XIII веке и протестантов в XVI веке. То, что инквизиторы в своей деятельности оставались юристами, а не являлись палачами и садистами, как их рисовала Эпоха Просвещения и “Чёрная легенда”, демонстрирует судьба Райнерия Саккони — бывшего катара, который вернулся в католичество и сам стал инквизитором, а также оставил нам сведения о катарах.

Поскольку ложный тезис о садизме инквизиторов весьма популярен, в данной статье мы разберем инквизиционный процесс, рассмотрев его поэтапно. После чего станет понятно, что для того, чтобы человека, попавшего в руки инквизиторов, передали светским властям для смертной казни (инквизиторы, вопреки домыслам, не занимались казнями), нужно было очень “постараться”.

Допустим, человек попадал в руки инквизиционного трибунала. Трибунал состоял из двух инквизиторов, местного епископа (или его представителя), 12 человек, известных своим добропорядочным поведением, двух нотариев, нескольких врачей и гонцов, а с XIV века и квалификаторов, т.е. светских юристов, следивших за соответствием приговоров законодательству данной страны. Инквизитором мог стать человек не младше 40 лет, имеющий благочестивую репутацию, богословское и юридическое образование. Чтобы попасть под трибунал, на человека должен был кто-то донести. Презумпции невиновности в современном понимании у него не было. Однако не было и ничего подобного суду “троек”. Процедура судебного разбирательства инквизиторов была очень емким процессом, включавшим в себя тщательное исследование мотивов подсудимого, поиск причин, по которым он отошел от веры и впал в ересь. Это было важно, так как мотивы и причины имели значение для судьбы обвиняемого, могли стать смягчающими обстоятельствами. По всей видимости, инквизиторы разбирались с психологией человека, пытались заглянуть ему прямо в душу, испытать его. Основная цель инквизиционного процесса — не казнь и даже не наказание, а вызвать раскаяние человека, вернуть его к христианской вере. Для этого процедура инквизиции открывалась с объявления времени милосердия (tempus gratiae), периода от 15 до 40 дней, в течение которого подсудимый мог добровольно признать свои ошибки. После чего он получал епитимию и свободу.

Процесс проходил тайно, судебное разбирательство не было достоянием общественности, не раскрывалось и имя доносчиков. Нюансы такой секретности заключались в следующем: не допустить мести, не допустить популяризации ереси и не навредить репутации обвиняемого, если он окажется невиновным или раскается. Более того, не стоит думать, что инквизиторы слепо верили любому доносу, лишь бы попытать как можно больше людей — обвиняемому предлагалось назвать своих врагов и указать, по какой причине они могли бы донести на него инквизиторам. Личные враги обвиняемого могли затем быть исключены из списка свидетелей. Уже на этом этапе все могло закончится — если в ходе расследования выяснялось, что донос не что иное как лжесвидетельство, то доносчик заменял обвиняемого. Таким образом доносительство всегда было риском, особенно для тех, кто хотел оклеветать своего врага, т.е. доносы не поощрялись как меры для увеличения числа обвиняемых. Несмотря на секретность тех или иных процессов, сами руководства о том, как их вести, были открытыми. В частности, таким был Tractatus de haeresi Просперо Фариначчи. Замечу мельком, что знаменитый “Молот ведьм” не был авторитетным руководством для ведовских процессов — напротив, его автора Генриха Инститориуса (Крамера) инквизиторы осудили за те методы, которые он предлагал в книге.

Обвиняемому не сообщали, в чем именно его обвиняют. На первой стадии допроса его спрашивали, известно ли ему или догадывается ли он, по какой причине его привлекли к суду. Если ответ был “да” — то подсудимому предлагали назвать причины; тогда же он мог сразу признаться в преступлении и рассказать все подробности последнего. Если “нет” — то в ходе допроса ему постепенно давали понять, в чем он обвиняется. В случае, если понимание все равно не пришло — то виновнику сообщали сведения, которые под присягой дали свидетели. Далее, если обвиняемый продолжал настаивать на своей невиновности, ему в последний раз предлагали сказать правду. Если следовал отказ — это фиксировалось в протоколе и первый допрос заканчивался. После чего могло быть несколько вариантов: либо основания считать донос (если он был) ложью были , либо же, если нет, то допрос продолжался на следующем заседании, где обвиняемому снова предлагали сказать правду.

Здесь большое значение имели доказательства невиновности, которые обвиняемый мог предоставить инквизиторам. К таковым могла относиться непротиворечивая апология, в которой честность человека не могла быть поставлена под сомнение противоречиями и нестыковками. Инквизиторам было важно либо признание обвиняемым своей вины и раскаяние (отречение от ереси), если человек виновен; либо доказательство его невиновности, особенно если он упорно отрицает обвинения. И тут мы подходим к тому, о чем антиклерикальная пропаганда любит говорить больше всего — пыткам. Однако это, на самом деле, самый скучный этап процесса, поскольку на нём, как правило, ничего не происходило, кроме вербальных угроз.

Допрос под пыткой (in tortura) назывался “строгим испытанием” (examen rigorosum). Он был узаконен папой римским Иннокентием IV для расследования laesae maiestatis divinae в 1252 году, а формально отменен в 1819 году. При этом, услышав слова “допрос под пыткой”, многие уже представляют, как инквизитор истязает на колесе несчастного Джордано Бруно. Однако это ложная картина, о чем речь далее.

Допрос под пыткой имел три разновидости:

sopra il fatto —устанавливал факт преступного деяния и добивался признания вины.
pro ulteriori veritate et super intentione — устанавливал окончательную истину и намерения.
sopra l’intentione solamente — устанавливал только намерения. Применялся в том случае, если обвиняемый признавал вину, но не считал, что ошибался в вере (mala credenza).

Далее действовала следующая схема:

Обвиняемого спрашивали, не хочет ли он сделать какое-либо заявление касательно своего дела.
Если обвиняемый отвечал “нет”, то судья спрашивал, были ли со стороны подсудимого еретические суждения или поступки, в которых его обвиняют. Если ответ был “да” — следовало выяснение, разделяет ли обвиняемый ложную веру, которую ему приписывают. Если следовало признание вины, то допрос заканчивался.
Если обвиняемый продолжал отрицать свою вину, то следовала устная угроза пытки — verbalis perterrefactio. Она тоже имела два этапа: сначала в завуалированной форме, затем уже, если никакого эффекта не было, в прямой (comminatio realis).
Если не помогала verbalis perterrefactio, то инквизитор переходил к territio realis или vexatio. Обвиняемого просили проследовать в камеру пыток и демонстрировали ему орудия, могли связать, припугнуть, но еще не пытали.

Если не помогал vexatio, следовала настоящая пытка. Вопреки домыслам, она использовалась крайне редко, и не только в Италии, Германии или Франции, но и в Испании, где, по стереотипному мнению, инквизиция была самая суровая. Пытка должна была проходить по строгим правилам:

всегда проводилась в присутствии врача, который удостоверялся, что обвиняемый в состоянии выдержать пытку.
каждый вид пытки мог длиться не более 10 минут, а совокупно — не более одного часа.
запрещалось пытать больных, беременных, пожилых и детей.
пытка не должна была стать причиной увечья, уродства или смерти, это строго-настрого запрещалось.
пытка должна была быть temperata, т.е. умеренной, и si conserve salvo, т.е. не опасной.

Профессиональные пыточных дел мастера из светских учреждений считали пытки инквизиции бесполезными, поскольку они были слишком мягкими. И.С. Дмитриев, автор книги “Упрямый Галилей”, чей богатый материал послужил основой для этой статьи, писал, что при подвешивании за локти на веревке инквизиторы делали это без рывков и плавно, без привязанных к ногам тяжестей. Такой роскоши не могли себе позволить те несчастные, что попадались в руки светских мастеров. Если обвиняемый не признавал вину и под пытками, то его признавали невиновным. В этом случае следовало бы побеспокоиться уже доносчику. Если же признание вины наконец-то свершилось, то наступал следующий этап инквизиционного процесса — отречение от ереси, если обвиняемый был готов это сделать. Что важно — испытуемый имел возможность признать вину на всех стадиях examen rigorosum, т.е. возможность избежать самого строгого наказания была всегда и чем раньше в ходе процесса — тем легче можно было отделаться.

Наконец, процедура отречения. На самом деле это не просто отречение, а protestativo, т.е. заявление обвиняемого о том, что он никогда против истинной веры ничего не имел и желает жить и умереть праведным католиком, а к ересям испытывает ненависть. У protestativo тоже было несколько разновидностей, в зависимости от степени вины подсудимого:

) Отречение для обвиненного в de formali hearesi, т.е. закоренелой или формальной ереси.
) Отречение для слегка заподозренного в ереси, или de leviter hearesi suspecti. В этом случае подсудимому надо было отречься перед небольшим числом лиц и в тайном месте, дабы избежать ущерба репутации и унижения.
) Отречение для сильно подозреваемого в ереси, или de vehementi.
) Отречение для очень сильно подозреваемого в ереси, или de violenti. В этом и как у de vehementi случаях отречение должно было быть произнесено на родном языке публично, перед людьми, под присягой.

Наконец, если подсудимый категорически отказывался отрекаться от ереси, то он передавался в руки светской власти. Инквизиция, целью которой было добиться отречения от ереси и возвращения к истинной вере, уже ничего не могла поделать — поскольку еретик уже не считался католиком, то он не находился в юрисдикции Церкви. Теперь он попадал в руки светского правосудия, которое могло его казнить.

***
Примечание: я запрещаю полное использование данного материала без моего разрешения. Если вы увидели эту статью на другом ресурсе, имейте в виду, что она была опубликована без моего согласия. Эксклюзивно для подписчиков Economics & History и моей страницы на Medium!

Автор статьи

Куприянов Денис Юрьевич

Юрист частного права

Страница автора

Читайте также: