Нижестоящие суды допускали ошибки при определении объекта или предмета преступления

Обновлено: 25.04.2024

Конституционный Суд Российской Федерации в составе Председателя В.Д. Зорькина, судей К.В. Арановского, А.И. Бойцова, Н.С. Бондаря, Г.А. Гаджиева, Ю.М. Данилова, Л.М. Жарковой, С.М. Казанцева, С.Д. Князева, А.Н. Кокотова, Л.О. Красавчиковой, С.П. Маврина, Н.В. Мельникова, Ю.Д. Рудкина, В.Г. Ярославцева,

заслушав заключение судьи А.И. Бойцова, проводившего на основании статьи 41 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" предварительное изучение запроса Воронежского областного суда,

1. Согласно части первой статьи 389.24 "Отмена приговора или изменение иного судебного решения в сторону ухудшения положения осужденного, оправданного, лица, в отношении которого уголовное дело прекращено" УПК Российской Федерации обвинительный приговор, определение, постановление суда первой инстанции могут быть изменены в сторону ухудшения положения осужденного не иначе как по представлению прокурора либо жалобе потерпевшего, частного обвинителя, их законных представителей и (или) представителей.

Как следует из представленных материалов, приговором Семилукского районного суда Воронежской области от 31 октября 2018 года гражданин Х. осужден по пункту "б" части второй статьи 165 "Причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием" УК Российской Федерации к двум годам лишения свободы условно с испытательным сроком полтора года и на основании пункта 3 части первой статьи 27 УПК Российской Федерации освобожден от наказания вследствие акта об амнистии.

Приговор обжалован стороной защиты в суд апелляционной инстанции со ссылкой на несоответствие изложенных в нем выводов фактическим обстоятельствам уголовного дела, установленным судом первой инстанции, и с требованием оправдать осужденного по предъявленному обвинению. Установив по итогам рассмотрения дела в судебном заседании, что потерпевшему был причинен реальный материальный ущерб (а не ущерб в виде упущенной выгоды - составообразующий признак вмененного Х. преступления), судья судебной коллегии по уголовным делам Воронежского областного суда пришел к заключению, что фактические обстоятельства дела указывают на наличие оснований для квалификации действий осужденного как более тяжкого преступления, и принял решение об отмене приговора районного суда и возвращении дела прокурору в соответствии с пунктом 6 части первой статьи 237 УПК Российской Федерации для устранения препятствий его рассмотрения судом (апелляционное постановление от 30 января 2019 года).

Президиум Воронежского областного суда рассмотрел в судебном заседании кассационную жалобу адвоката осужденного, оспаривавшего на основе собранных по делу доказательств виновность Х. и полагавшего необходимым прекратить производство по делу в соответствии с пунктом 1 части первой статьи 27 УПК Российской Федерации ввиду его непричастности к совершению преступления либо в соответствии с пунктом 3 части первой статьи 24 того же Кодекса в связи с истечением срока давности уголовного преследования, а также кассационное представление заместителя прокурора Воронежской области, в котором ставился вопрос об отсутствии в содеянном признаков более тяжкого преступления и о том, что вопреки разъяснениям, содержащимся в пунктах 16 и 17 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 ноября 2012 года N 26 "О применении норм Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, регулирующих производство в суде апелляционной инстанции", суд апелляционной инстанции принял решение, ухудшающее положение осужденного по отношению к приговору суда первой инстанции, хотя ни прокурор, ни потерпевший приговор не обжаловали. Усомнившись в конституционности части первой статьи 389.24 УПК Российской Федерации, как препятствующей суду апелляционной инстанции, усмотревшему основания для изменения квалификации содеянного в неблагоприятную для осужденного сторону, отменить приговор и возвратить дело прокурору при отсутствии представления прокурора или жалобы потерпевшего, суд кассационной инстанции приостановил производство по делу Х. и направил запрос в Конституционный Суд Российской Федерации (постановление от 19 июня 2019 года).

В своем запросе заявитель просит признать данную норму уголовно-процессуального закона противоречащей в том числе статьям 18, 118 (часть 2), 120 (часть 1) и 123 (часть 3) Конституции Российской Федерации в той мере, в какой она не допускает принятия судом апелляционной инстанции по собственной инициативе решения о возвращении уголовного дела прокурору в связи с наличием оснований для предъявления более тяжкого обвинения.

2. Конституция Российской Федерации гарантирует каждому не подлежащее ограничению право на судебную защиту его прав и свобод (статья 46, часть 1; статья 56, часть 3), в рамках которой возможно обжалование в суд решений и действий (бездействия) любых государственных органов, включая судебные. Из ее статьи 50 (часть 3), закрепляющей право осужденного за преступление на пересмотр приговора вышестоящим судом в порядке, установленном федеральным законом, вытекает обязательность предоставления каждому, в отношении кого выдвинуто обвинение в преступлении, права на рассмотрение его дела как минимум двумя судебными инстанциями. В свою очередь, законодатель может предусмотреть процедурные особенности производства в каждой из этих инстанций.

Указанные конституционные нормы - в их взаимосвязи со статьей 49 (часть 1) Конституции Российской Федерации, согласно которой каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда, и с учетом положений о праве на пересмотр приговора, содержащихся в пункте 5 статьи 14 Международного пакта о гражданских и политических правах, статье 2 Протокола N 7 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод, - предполагают законодательное обеспечение осужденному возможностей для защиты своих прав и интересов при рассмотрении дела в суде второй инстанции. Объем конкретных правомочий, которые предоставляются ему в этих целях, связан как с пределами компетенции суда второй инстанции, так и с правилами рассмотрения дел на этой стадии судопроизводства и содержанием тех прав, которыми наделены другие участники процесса.

Закрепляя на основе Конституции Российской Федерации порядок проверки судебных актов по жалобам заинтересованных лиц, законодатель, пределы усмотрения которого при определении системы и полномочий судебных инстанций, последовательности и процедуры обжалования, оснований для отмены ошибочных судебных актов вышестоящей судебной инстанцией достаточно широки, должен исходить из конституционных целей и ценностей, общепризнанных принципов и норм международного права и международных обязательств Российской Федерации (постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 10 декабря 1998 года N 27-П, от 26 февраля 2010 года N 4-П, от 30 ноября 2012 года N 29-П, от 20 октября 2015 года N 27-П и др.).

3. Процессуальные нормы, регламентирующие возвращение уголовного дела прокурору со стадии рассмотрения его в суде первой инстанции, включая вопрос о повороте обвинения к худшему, уже были предметом оценки Конституционного Суда Российской Федерации. Так, в Постановлении от 2 июля 2013 года N 16-П Конституционный Суд Российской Федерации, касаясь производства в суде первой инстанции, отметил, что, поскольку признание виновным в совершении преступления составляет исключительную компетенцию судебной власти, суд должен иметь возможность самостоятельно, независимо от чьей бы то ни было воли, по своему внутреннему убеждению оценить обстоятельства находящегося в его производстве дела, не вторгаясь в функцию обвинения, и выбрать подлежащую применению норму права, равно как обязан вынести на этой основе правосудное решение по делу при соблюдении процедуры, гарантирующей реализацию процессуальных прав участников судопроизводства.

Соответственно, когда в ходе судебного разбирательства (которое, как следует из статьи 252 УПК Российской Федерации, проводится только по предъявленному обвинению, а изменение обвинения в судебном разбирательстве в сторону ухудшения не допускается) суд обнаружит нарушение требований процессуальных норм, препятствующее рассмотрению им дела, в том числе ввиду несоответствия квалификации инкриминируемого обвиняемому преступления обстоятельствам, указанным в обвинительном заключении, обвинительном акте или обвинительном постановлении, ограничение права суда на выбор нормы уголовного закона, подлежащей применению, или на возвращение дела прокурору (как по ходатайству стороны, так и по собственной инициативе) на основании части первой статьи 237 УПК Российской Федерации ставит предстоящее решение суда в зависимость от решения, обоснованность которого как раз и составляет предмет судебной проверки и которое принимается органами уголовного преследования, в частности входящими в систему исполнительной власти. Такое ограничение является неправомерным вмешательством в осуществление судебной власти, самостоятельность которой находится под защитой Конституции Российской Федерации, прежде всего ее статей 10 и 120 (часть 1).

Во исполнение данного Постановления Федеральным законом от 21 июля 2014 года N 269-ФЗ "О внесении изменений в статьи 236 и 237 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации" в часть первую статьи 237, регламентирующую возвращение судом по ходатайству стороны или по собственной инициативе уголовного дела прокурору для устранения препятствий его рассмотрения, введен пункт 6, предусматривающий полномочие принять такого рода решение и в случае выявления судом обстоятельств, которые указывают на наличие оснований для квалификации действий обвиняемого как более тяжкого преступления.

4. Специфика апелляционного производства - следующей за постановлением приговора отдельной стадии уголовного процесса, на которой проверяется не только законность, но и обоснованность и справедливость приговора, - состоит в ординарном, по существу, порядке рассмотрения уголовного дела с соблюдением, в силу статьи 389.13 УПК Российской Федерации, установленных главой 35 того же Кодекса (с изъятиями, предусмотренными его главой 45.1) общих условий судебного разбирательства, включая запрет на поворот предъявленного обвинения к худшему непосредственно решением суда. Уголовно-процессуальное законодательство, как отмечал Конституционный Суд Российской Федерации, предполагает недопустимость изменения обвинения в сторону, ухудшающую положение осужденного, иначе как посредством отмены апелляционной инстанцией приговора и направления дела прокурору (определения от 15 января 2015 года N 129-О и от 14 января 2016 года N 15-О). Нормативной основой такого движения дела на апелляционной стадии служат положения пункта 5 статьи 389.15, пункта 7 части первой и части третьей статьи 389.20, части третьей статьи 389.22 УПК Российской Федерации, по смыслу которых выявление указанных в части первой и пункте 1 части первой.2 статьи 237 того же Кодекса обстоятельств является основанием для отмены обвинительного приговора или иного решения суда первой инстанции с возвращением дела прокурору, в том числе в случае, когда фактические обстоятельства свидетельствуют о наличии оснований для квалификации содеянного как более тяжкого преступления.

4.1. Отправление правосудия только судом, не зависящим от органов законодательной и исполнительной власти, на основе состязательности и равноправия сторон судопроизводства (статьи 10 и 118; статья 120, часть 1; статья 123, часть 3, Конституции Российской Федерации) предполагает разрешение судом дела на основании поступающих к нему обращений, а потому переход дела в инстанционном порядке на апелляционную стадию уголовного процесса может быть инициирован по жалобе сторон уголовно-правового конфликта (осужденного, оправданного, потерпевшего, частного обвинителя) и соединенного с ним гражданско-правового спора (гражданского истца и гражданского ответчика в части, касающейся гражданского иска), защитников, законных представителей и представителей соответствующих лиц либо по представлению должностных лиц, уполномоченных от имени государства осуществлять уголовное преследование (государственного обвинителя или вышестоящего прокурора), и по обращениям иных лиц, пользующихся правом апелляционного обжалования в той части, в которой обжалуемое судебное решение затрагивает их права и законные интересы (статья 389.1 УПК Российской Федерации). Тем самым апелляционные жалобы и представления относятся к числу обязательных элементов механизма возбуждения апелляционного производства, причем несогласие уполномоченного их принести лица с принятым судом первой инстанции решением должно быть выражено в письменной форме и содержательно соответствовать нормативно установленным требованиям (статья 389.6 УПК Российской Федерации), несоблюдение которых препятствует рассмотрению дела, а невыполнение требований судьи по устранению недостатков обращения влечет его признание неподанным, а приговора или иного судебного решения - необжалованным и вступившим в законную силу.

В системной связи с таким порядком деятельности суда на апелляционной стадии, инициируемой при наличии процессуального волеизъявления сторон в форме подачи жалобы или представления, находится правило о недопустимости поворота к худшему (non reformatio in pejus), означающее применительно к этой стадии запрет изменять или отменять приговор нижестоящего суда непосредственно решением апелляционной инстанции по неблагоприятным для подсудимого основаниям по его жалобе или жалобе, поданной в его интересах. Согласно статье 389.24 УПК Российской Федерации обвинительный приговор, определение, постановление суда первой инстанции могут быть изменены в сторону ухудшения положения осужденного не иначе как по представлению прокурора либо жалобе потерпевшего, частного обвинителя, их законных представителей или представителей (часть первая), а оправдательный приговор может быть отменен с передачей уголовного дела на новое судебное разбирательство не иначе как по представлению прокурора либо жалобе потерпевшего, частного обвинителя, их законных представителей или представителей на незаконность и необоснованность оправдания (часть вторая).

Указанное регулирование обусловлено необходимостью обеспечить права на судебную защиту, на обжалование в суд решений государственных органов и на пересмотр приговора вышестоящим судом (статья 46, части 1 и 2; статья 50, часть 3, Конституции Российской Федерации) надлежащими гарантиями их беспрепятственного осуществления в условиях реальной свободы обжалования. Эта свобода, помимо прочего, предполагает отсутствие у стороны защиты причин опасаться того, что инициированная ею процедура апелляционного производства тем или иным образом приведет к принятию судебного акта, ухудшающего положение подсудимого по сравнению с обжалуемым актом. Наличие подобных опасений значимым образом осложняло бы принятие стороной защиты решения об обжаловании не вступившего в законную силу приговора, вызывая своего рода "охлаждающий эффект" ("chilling effect") в стремлении реализовать данное право либо даже вынуждая отказаться от его реализации. В таких условиях риск возможного изменения положения подсудимого в неблагоприятную для него сторону после проверки приговора, проведенной по его же жалобе, мог бы стать фактором, препятствующим реализации им конституционного права на обжалование приговора и рассмотрение его дела как минимум двумя судебными инстанциями.

4.2. Вытекающее из статьи 389.24 УПК Российской Федерации правило о запрете поворота к худшему, как направленное на недопущение негативных последствий, которые могли бы наступить для инициатора апелляционного обжалования приговора, должно соблюдаться - в силу своей конституционно-правовой значимости в контексте охраняемого Конституцией Российской Федерации права на судебное обжалование - и в случае отмены апелляционной инстанцией приговора нижестоящего суда с возвращением уголовного дела прокурору ввиду установления оснований для квалификации содеянного как более тяжкого преступления, хотя допустимость подобного изменения положения лица в неблагоприятную для него сторону лишь по представлению прокурора либо по жалобе потерпевшего, частного обвинителя, их законных представителей или представителей названной нормой специально не оговорена.

Из того же исходит и Пленум Верховного Суда Российской Федерации, ориентирующий суды в постановлении от 27 ноября 2012 года N 26 "О применении норм Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, регулирующих производство в суде апелляционной инстанции" на то, что с учетом требований части первой статьи 389.24 УПК Российской Федерации суд апелляционной инстанции может принять решение, ухудшающее положение осужденного по отношению к приговору суда первой инстанции, не иначе как по представлению прокурора или жалобе потерпевшего, частного обвинителя, их законных представителей или представителей, причем не вправе выходить за пределы доводов жалобы или представления (абзац третий пункта 16).

Следовательно, часть первая статьи 389.24 УПК Российской Федерации, рассматриваемая в системе действующего правового регулирования, не может расцениваться как допускающая принятие судом апелляционной инстанции по собственной инициативе решения об отмене не оспоренного прокурором, потерпевшим или другими участниками судопроизводства, представляющими сторону обвинения, приговора суда первой инстанции и о возвращении уголовного дела прокурору по мотиву необходимости предъявить подсудимому более тяжкое обвинение. Иное истолкование данной нормы, предполагающее возможность возвращения уголовного дела прокурору в связи с наличием оснований для изменения обвинения на более тяжкое невзирая на инициирование процедуры апелляционного пересмотра дела стороной защиты в отсутствие представления прокурора, жалобы потерпевшего или других участников процесса со стороны обвинения, означало бы существенное ограничение процессуальных гарантий права на судебную защиту и обжалование в суд решений любых государственных органов, включая судебные, а также права каждого осужденного за преступление на пересмотр приговора вышестоящим судом в порядке, установленном федеральным законом, что не отвечало бы предписаниям статей 46 (части 1 и 2), 50 (часть 3) и 123 (часть 3) Конституции Российской Федерации.

Исходя из изложенного и руководствуясь пунктом 2 статьи 43 и частью первой статьи 79 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации", Конституционный Суд Российской Федерации

1. Признать запрос Воронежского областного суда не подлежащим дальнейшему рассмотрению в заседании Конституционного Суда Российской Федерации, поскольку для разрешения поставленного заявителем вопроса не требуется вынесения предусмотренного статьей 71 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" итогового решения в виде постановления.

2. Определение Конституционного Суда Российской Федерации по данному запросу окончательно и обжалованию не подлежит.

Ситникова Александра Ивановна, профессор кафедры уголовного права Юго-Западного государственного университета, доктор юридических наук, доцент.

Статья посвящена проблемам квалификации деяний при наличии субъективных ошибок, относящихся к объективным признакам состава преступления: объекту посягательства, его социальным свойствам, предмету преступления, характеру совершаемых действий (бездействия), развитию причинной связи, последствиям, личности потерпевшего.

Ключевые слова: фактическая ошибка, квалификация преступлений, юридическая сущность объекта, ошибка в личности, не связанная с объектом, ошибка в личности, связанная с объектом, ошибка в последствиях, ошибка в характере совершаемых действий, ошибка в развитии причинной связи.

Qualification of Actions related to Actual Errors

Sitnikova Aleksandra I., Professor of the Criminal Law Department of the South-West State University, Doctor of Law, Assistant Professor.

The article is devoted to the problems of qualification of acts in the presence of subjective errors related to the objective elements of a crime: the object of infringement, its social properties, the subject of crime, the nature of the committed action (inaction), development of causality, consequences, the personality of the victim.

Key words: actual error, qualification of crimes, legal entity object, an error in the person, not associated with the object, the error in the identity associated with the object, the error in the consequences, the error in the nature of action, mistake in the development of a causal link.

Уголовный кодекс Российской Федерации не содержит нормативных предписаний о квалификации преступлений при наличии фактической ошибки, относящейся к объекту и объективной стороне состава преступления. Вопрос об ошибке решается в уголовно-правовой литературе и правоприменении.

В юридической литературе субъективные ошибки определяются по-разному. Одни авторы определяют ошибки как заблуждение субъекта относительных фактических и юридических признаков содеянного, другие - как неправильное представление субъекта о фактических и юридических свойствах совершенного деяния, третьи - как неверную оценку лицом своего поведения . Г.В. Назаренко дает троякую формулировку субъективной ошибки:

  • во-первых, ошибка - это интеллектуальный промах субъекта, т.е. частная форма заблуждения, которая определяет характер и содержание интеллектуально-волевых процессов во время совершения деяния;
  • во-вторых, ошибка представляет собой заблуждение, которое порождает неправильное представление о содеянном и неверную оценку своего деяния в целом или отдельных его признаков;
  • в-третьих, ошибка касается фактических или юридических признаков содеянного .

В теории и на практике сложным является вопрос юридической оценки содеянного при наличии фактической ошибки в объекте, средствах, характере совершаемых действий (бездействия), в последствиях и развитии причинной связи.

Ошибка в объекте - это заблуждение лица в отношении социальной и юридической сущности объекта посягательства. При ошибке в юридической сущности объекта умыслом субъекта охватывается один объект, а фактически совершается посягательство на другой неоднородный объект. Например, субъект, ошибочно считая потерпевшую женой судьи, применил к ней неопасное для жизни и здоровья насилие, требуя, чтобы судья вынес оправдательный приговор. Фактически совершенное деяние содержит в себе признаки преступления против личности, предусмотренного ст. 115 УК РФ. Однако умысел субъекта был направлен на причинение вреда другому объекту - интересам правосудия. При данном виде ошибки квалификация осуществляется по направленности умысла и фактически наступившим последствиям, т.е. по совокупности оконченного деяния, причинившего фактический вред объекту, и неоконченного деяния (покушения), учитывающего направленность умысла, - по ч. 3 ст. 30, ч. 3 ст. 296 и ст. 115 УК РФ.

При ошибке в социальных свойствах объекта имеет место покушение на так называемый негодный объект или отсутствующий объект. Например, субъект, полагая, что имеет дело со спящим человеком, с целью лишения его жизни фактически стреляет в тулуп, который лежит на постели. В таком случае содеянное квалифицируется как покушение на преступление, которое охватывалось умыслом субъекта, т.е. по ч. 3 ст. 30, ст. 105 УК РФ.

Ошибка в предмете - это заблуждение виновного лица относительно уголовно значимых свойств предмета посягательства. Ошибка в предмете имеет уголовно-правовое значение в двух случаях:

  • во-первых, если предмет имеет особые свойства и является обязательным признаком состава преступления, как, например, оружие, взрывчатые вещества, боеприпасы, наркотики и психотропные вещества;
  • во-вторых, если предмет в силу своей ценности и социальной значимости является квалифицирующим признаком, как, например, предметы и документы, имеющие особую историческую, культурную, художественную или научную ценность .

При ошибке в предмете квалификация осуществляется по содержанию и направленности умысла как покушение на то преступление, которое охватывалось умыслом виновного лица. Так, в случае кражи из выставочного зала картины, которая не представляла художественной ценности, содеянное квалифицируется как покушение на кражу предмета, представляющего особую ценность, по ч. 3 ст. 30, ст. 164 УК РФ. При этом дополнительная квалификация по ст. 158 УК РФ не требуется, так как в случае совершения кражи чужого имущества без признаков художественной ценности ущерб причиняется чужой собственности, как и при хищении, предусмотренном ст. 164 УК РФ, т.е. объект является однородным.

Если ошибка в предмете связана с ошибкой в объекте преступления, то содеянное следует квалифицировать по совокупности преступлений: как покушение на преступление, которое охватывалось умыслом субъекта, и как оконченное преступление, объектом которого выступают общественные отношения, которым фактически причинен вред. Например, в случае кражи обычных лекарственных препаратов из аптеки вместо наркотиков содеянное надлежит квалифицировать по ч. 3 ст. 30, ч. 1 ст. 229 и п. "б" ч. 2 ст. 158 УК РФ как покушение на хищение наркотиков и кражу с незаконным проникновением в хранилище.

Ошибка в личности потерпевшего - это заблуждение, в результате которого субъект причиняет вред потерпевшему лицу. Различают две разновидности таких ошибок: во-первых, ошибка в личности, не связанная с ошибкой в объекте; во-вторых, ошибка в личности, связанная с ошибкой в объекте . В первом случае ошибка в личности на квалификацию не влияет. Например, субъект, посягая на жизнь беременной женщины, причиняет смерть другой беременной женщине. Во втором случае, когда ошибка в личности связана с ошибкой в объекте, квалификация меняется, например, субъект, желая посягнуть на жизнь сотрудника правоохранительного органа, лишил жизни постороннее лицо, т.е. вместо посягательства на порядок управления (ст. 317 УК) совершил посягательство на жизнь другого человека (ст. 105 УК). Содеянное в таких случаях следует квалифицировать как покушение на преступление, которое охватывалось умыслом, и оконченное преступление, причинившее реальный ущерб объекту уголовно-правовой охраны, т.е. по ч. 3 ст. 30, ст. 317 и ст. 105 УК РФ, поскольку в данном случае посягательство совершено на один объект, а фактически ущерб причинен другому объекту.

См.: Назаренко Г.В. Теоретические основы квалификации преступлений. С. 27 - 30.

Ошибка в свойствах потерпевшего, хотя и не связана с ошибкой в объекте, влияет на квалификацию, так как умысел направлен на причинение вреда лицу, которое имеет особые свойства (беременность либо беспомощность), например, субъект, совершая убийство, ошибочно полагает, что потерпевшая находится в состоянии беременности.

В науке и на практике уголовно-правовая оценка таких действий имеет неоднозначное толкование. В частности, С.В. Бородин квалифицирует содеянное как оконченное убийство с отягчающим признаком по п. "г" ч. 2 ст. 105 УК РФ , Э.Ф. Побегайло рассматривает содеянное как покушение на жизнь заведомо беременной женщины и убийство , Л.А. Андреева усматривает в деянии оконченное преступление и квалифицирует его по ч. 1 ст. 105 УК РФ , А.Н. Попов оценивает посягательство как покушение на убийство заведомо беременной женщины по ч. 3 ст. 30, п. "г" ч. 2 ст. 105 УК РФ .

См.: Бородин С.В. Преступления против жизни. СПб., 2003. С. 138.
См.: Уголовное право России: учебник для вузов: в 2 т. Т. 2. Особенная часть / под ред. А.Н. Игнатова, Ю.А. Красикова. М., 1998. С. 28.
См.: Андреева Л.А. Квалификация убийств, совершенных при отягчающих обстоятельствах. СПб., 1998. С. 15.
См.: Попов А.Н. Убийства при отягчающих обстоятельствах. СПб., 2003. С. 342.

Изучение дел данной категории показывает, что в правоприменительной практике отсутствует единый подход. В свое время Президиум Верховного Суда РФ рекомендовал судам квалифицировать данное преступление по ч. 1 ст. 105 УК РФ и указал, что квалификация действий в качестве покушения на убийство является излишней . При ошибке в свойствах потерпевшей в рамках одного объекта Президиум Верховного Суда РФ учел только фактически наступивший результат - смерть потерпевшей. Такой подход Верховного Суда РФ следует одобрить и поддержать, поскольку он исключает не просто квалификационную фикцию, а двойную квалификационную фикцию, имеющую место в рассмотренных выше доктринальных воззрениях на квалификацию убийства мнимо беременной женщины, которую субъект ошибочно считал беременной.

Бюллетень Верховного Суда РФ. 2005. N 1. С. 21; Ситникова А.И. Правоприменительные фикции при ошибке субъекта в свойствах потерпевшей // Юридический мир. 2007. N 4. С. 29 - 31.

Первая квалификационная (правоприменительная) фикция связана с тем, что совершенное убийство квалифицируется как покушение на жизнь заведомо беременной женщины. В действительности совершается оконченное убийство женщины, а не покушение на убийство. Вторая фикция заключается в том, что в качестве потерпевшей реально выступает небеременная женщина, а в квалификационной записи фигурирует беременная женщина. Следует признать, что сложная (двойная) фикция дает возможность интегрировать направленность умысла и направленность действий при квалификации посягательства, обусловленного наличием ошибки в свойствах потерпевшего в рамках одного объекта.

Сложная (двойная) фикция - это квалификационный прием, который отчуждает правоприменителя от правомерных интересов граждан и создает искусственную правовую среду, не соответствующую действительности.

Однако необходимо отметить, что Верховный Суд РФ во всех редакциях Постановления Пленума от 27 января 1999 г. N 1 "О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)" в целях правильного применения законодательства не дал судам никаких разъяснений в отношении квалификации убийства женщины при ошибке в свойствах потерпевшей.

Ошибка в характере совершаемых действий (бездействия) - это заблуждение субъекта относительно отсутствия или наличия общественной опасности в совершаемых действиях. При отсутствии общественной опасности в совершаемых действиях уголовная ответственность исключается. При ошибке в характере совершаемых действий содеянное надлежит квалифицировать как покушение на то преступление, которое охватывалось умыслом виновного . Например, лицо ошибочно полагает, что сбывает наркотики, но реально продает лекарственные препараты, которые не отнесены к наркотикам. В таком случае содеянное следует квалифицировать по ч. 3 ст. 30, ч. 1 ст. 228.1 УК РФ.

См.: Якушин В.А. Субъективное вменение и его значение в уголовном праве. Тольятти, 1998. С. 267.

Ошибка в средствах совершения преступления - это заблуждение относительно использованных средств и орудий преступления ввиду их негодности. Посягательство с использованием негодных средств образует покушение . Например, в случае использования с целью убийства безвредного препарата вместо яда содеянное квалифицируется по ч. 3 ст. 30, ст. 105 УК РФ.

См.: Якушин В.А. Ошибка и ее уголовно-правовое значение. Казань, 1988. С. 78.

Ошибка в последствиях представляет собой заблуждение субъекта относительно качественной либо количественной характеристики фактически наступивших последствий . Ошибка в качестве наступивших последствий заключается в заблуждении субъекта относительно характера общественно опасных последствий. Например, субъект поджигает чужой дом, чтобы его уничтожить, но в действительности этого результата достичь не удается. Если дом получает повреждения, действия виновного квалифицируются как покушение на уничтожение чужого имущества по ч. 3 ст. 30, ч. 1 ст. 167 УК РФ. В случае если повреждения отсутствуют, лицо уголовной ответственности не подлежит, так как совершенные им действия являются приготовлением к преступлению небольшой тяжести.

Заблуждение субъекта относительно количественной характеристики на квалификацию не влияет, если размер вреда находится в пределах ошибки. Однако если умысел субъекта направлен на хищение в крупном размере, а фактически ущерб оказался меньше, то содеянное следует квалифицировать как покушение на хищение в крупном размере, так как субъекту не удалось реализовать умысел в полном объеме. Например, субъект проник в кассу, вскрыл сейф, из которого рассчитывал изъять около миллиона рублей. Однако в сейфе оказалось 10 тысяч рублей. Для уголовно-правовой оценки содеянного необходимо применить ч. 3 ст. 30, п. "в" ч. 3 ст. 158 УК РФ.

Ошибка в развитии причинной связи - это неправильное понимание субъектом причинно-следственной зависимости между совершенным деянием и наступившими последствиями. Например, субъект наносит удар потерпевшему свинчаткой по голове и, считая его мертвым, сбрасывает тело с моста в воду. В действительности смерть наступила не от удара по голове, а в результате утопления. В данном случае последствие в виде смерти потерпевшего является результатом не умышленных, а неосторожных действий.

Действия виновного по направленности умысла могут быть квалифицированы как покушение на убийство и причинение смерти по неосторожности, т.е. по ч. 3 ст. 30, ст. 105 и ст. 109 УК РФ. Однако предпочтительней квалифицировать содеянное по ст. 105 УК РФ. Однозначная уголовно-правовая оценка призвана исключить правоприменительную фикцию, которую в первом варианте фиксирует квалификационная запись (два преступления вместо одного).

Разновидностью ошибки в развитии причинной связи является так называемое отклонение в действии , которое вызывает иные последствия, чем предусматривались умыслом субъекта. Например, виновный совершил выстрел в жертву, но попал в его жену, от чего та скончалась на месте. В данном случае имеет место совокупность преступлений: покушение на убийство одного лица и причинение смерти по неосторожности другому лицу - ч. 3 ст. 30, ст. 105 и ст. 109 УК РФ.

См.: Тяжкова И.М. Указ. раб. С. 356.

Таким образом, ошибочное представление лица о фактических обстоятельствах содеянного не может не учитываться при квалификации его действий. Причем при наличии фактической ошибки правоприменитель обязан соотносить субъективное представление лица о содеянном с объективными признаками совершенных действий. Объективно совершенное деяние и субъективное восприятие лица фактических обстоятельств содеянного имеет важное значение для квалификации любого преступного посягательства.

Литература

  1. Андреева Л.А. Квалификация убийств, совершенных при отягчающих обстоятельствах. СПб., 1998. С. 15.
  2. Бородин С.В. Преступления против жизни. СПб., 2003. С. 138.
  3. Бюллетень Верховного Суда РФ. 2005. N 1. С. 21.
  4. Назаренко Г.В. История вины и виновного вменения в уголовном праве // Российский следователь. 2011. N 17. С. 37 - 40.
  5. Назаренко Г.В. Теоретические основы квалификации преступлений. М., 2010. С. 26 - 27.
  6. Попов А.Н. Убийства при отягчающих обстоятельствах. СПб., 2003. С. 342.
  7. Ситникова А.И. Правоприменительные фикции при ошибке субъекта в свойствах потерпевшей // Юридический мир. 2007. N 4. С. 29 - 31.
  8. Тяжкова И.М. Субъективная сторона преступления // Курс уголовного права. Общая часть. Т. 1. Учение о преступлении: учебник для вузов / под ред. Н.Ф. Кузнецовой, И.М. Тяжковой. М., 1999. С. 353.
  9. Уголовное право России: учебник для вузов: в 2 т. Т. 2. Особенная часть / под ред. А.Н. Игнатова, Ю.А. Красикова. М., 1998. С. 28.
  10. Якушин В.А. Ошибка и ее уголовно-правовое значение. Казань, 1988. С. 78.
  11. Якушин В.А. Проблемы субъективного вменения в уголовном праве. М., 1998. С. 243 - 244.
  12. Якушин В.А. Субъективное вменение и его значение в уголовном праве. Тольятти, 1998. С. 267.

Мы используем файлы Cookie. Просматривая сайт, Вы принимаете Пользовательское соглашение и Политику конфиденциальности.

В статье рассматривается вопрос о квалификации посягательств на отсутствующего потерпевшего или предмет преступления. С этой целью проводится ретроспективный анализ положений теории уголовного права и уголовного законодательства досоветского и советского периода. Предложено выделять абсолютно отсутствующего потерпевшего или предмет преступления, когда действия лица не являются преступными, и относительно отсутствующего потерпевшего или предмета преступления, когда действия виновного следует квалифицировать как покушение на совершение желаемого им преступления.

В теории уголовного права устоявшимся считается мнение, что объектом преступления выступают общественные отношении как типизированные устойчивые связи между их субъектами. Поэтому посягательство на отсутствующего потерпевшего и предмет преступления признается преступным. Так, в процессе ссоры с Пановым Грунтман ударил его молотком в висок, в результате чего наступила смерть потерпевшего. Через некоторое время в вагончик, где лежал труп Панова, зашел Строганов и, увидев лежащего на кровати Панова, испытывая к нему неприязненные чувства, ударил его топором по голове. Строганов был осужден по ст. 15 и ст. 103 УК РСФСР (ч. 3 ст. 30, ч. 1 ст. 105 УК РФ) .

Дело N 04-12. Архив Новгородского областного суда за 1995 г. Пример взят из Малинин В.Б., Парфенов А.Ф. Объективная сторона преступления: Монография. СПб., 2004. С. 134.

В досоветский период в теории уголовного права и на практике такие действия оценивались по иному. Так, В. Спасович, выделяя такой признак преступления, как противозаконность, отмечал, что он выражается в том, что преступление представляет собой посягательство на чье-либо право, т.е. в отрицании известной обязанности, а так как право и обязанность предполагают, по крайней мере, всегда отношения между двумя лицами, то преступление должно содержать в себе посягательство на известные общественные отношения. При этом он использовал термин "посягательство", а не "нарушение", т.к. посягательство охватывает не только совершение правонарушения, но и покушение на правонарушение и приготовление к правонарушению . По мнению В.С. Прохорова, в данном случае речь идет об отношениях между купцом и покупателем. Такое понимание общественных отношений "далеко от марксистско-ленинского понимания природы общественных отношений, главное в котором заключается в том, что в мнимом хаосе бесчисленных действий людей, в бесконечно возникающих и распадающихся связях и отношениях была выявлена система, объективная форма, в которой отливаются человеческие действия и интегрируют общество в целостную систему" .

Спасович В. Учебник уголовного права. Том I. СПб., 1863. С. 84.
Прохоров В.С. Преступление и ответственность. ЛГУ, 1984. С. 35.

Рассмотрение общественных отношений как отношений между конкретными субъектами влияло на квалификацию при ошибке в наличии предмета и потерпевшего. Поэтому, по мнению В. Спасовича, удар кинжалом в мертвого человека, когда субъект полагал, что человек жив, преступлением не является. Подобных взглядов придерживались все дореволюционные правоведы, рассматривавшие объект преступления в единстве формальной (нарушение норм права) и материальной (посягательство на определенное благо) сторон. При отсутствии хотя бы одной из них о преступлении не могло быть речи. Поэтому ненаказуемым признавалось посягательство на несуществующее материальное благо . В комментарии к ст. 9 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных в редакции 1885 г. указывалось, что посягательство, направленное на мнимый объект или такой, который не мог быть предметом преступления, не подлежит уголовному преследованию. Отсутствие предмета преступления только тогда служило основанием освобождения лица от уголовного преследования, когда предмет не существовал в действительности или был безусловно негодный, т.е. не имел тех свойств и качеств, лишение которых было целью предпринятых действий. В то же время случайное отсутствие той вещи, на которую было направлено действие, не лишало его преступного характера. Поэтому взлом замка в риге с целью кражи находящегося там хлеба, которого на момент проникновения не было, является покушением на кражу со взломом . При этом учитывая, что согласно ст. 114 Уложения 1885 г. покушение на преступление наказывалось менее строго, чем оконченное преступление, при ошибке в личности потерпевшего действовало правило, сформулированное в ст. 1456: "Кто, имея намерение нанести кому-либо смерть, вместо того лица по ошибке или иному случаю лишит жизни другого, тот подвергается тому же самому наказанию, которому он должен подвергнуться, если бы умертвил того, на жизнь кого имел умысел". Поэтому лицо, задумавшее убить отца и вместо него по ошибке убившее другого человека, подлежало наказанию как отцеубийца. Но это положение относилось только к убийству и не распространялось на другие преступления в случае ошибки . Таким образом, в статье было сформулировано правило, что действия виновного, допустившего ошибку в объекте, при совершении убийства следует квалифицировать не по наступившим последствиям, а в зависимости от направленности умысла.

Розин Н.Н. Конспект лекций по уголовному праву. Томск, 1904. С. 130, 288 - 289.
Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. Издано Н.С. Таганцевым. СПб., 1912. С. 20 - 21.
Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. С. 21, 829.

В последующем в Уголовном уложении 1903 г. правило квалификации при посягательстве на "отсутствующий" или "негодный" объект получило законодательное закрепление. Так, в ст. 47 отмечалось: "Не почитается преступным деяние, направленное на предмет, не существующий или очевидно негодный для учинения того рода преступного деяния, которое замышлено". На основании этого нельзя говорить об убийстве лица, находящегося в это время в другом городе, так как не может быть нападения на личность. Но выстрел в комнату, который не привел к ожидаемым преступником последствиям только потому, что жертва стояла в стороне, являлся наказуемым покушением .

Уголовное уложение 1903 г. СПб., 1904. С. 90 - 92.

В советский период, когда общественные отношения, выступавшие в качестве объекта преступления, стали рассматриваться как абстрактные устойчивые типизированные связи между субъектами, посягательства на отсутствующего потерпевшего и предмет преступления получили иную уголовно-правовую оценку. Так, по мнению Т.Л. Сергеевой, при ошибочном изъятии имущества, которое не обладало никакой ценностью, ответственность должна наступать за покушение на хищение государственного или общественного имущества . В то же время, по мнению Н.Д. Дурманова, не согласного с позицией Т.Л. Сергеевой и предложившего термин "нереальный" объект, в тех случаях, когда отсутствуют определенные свойства предмета, на который осуществляется посягательство, состава преступления нет . Представляется, что в данном случае речь должна идти об отсутствующем предмете и потерпевшем. Таким образом, Н.Д. Дурманов придерживался позиции дореволюционных авторов о квалификации посягательства на "отсутствующий" или "негодный" объект. Следует обратить внимание на то, что Т.Л. Сергеева рассматривала вопрос именно о посягательстве на государственное или общественное имущество, то есть о посягательстве на государственную или общественную собственность. Представляется, что основной причиной признания непосредственным объектом преступления общественных отношений явилось стремление государства обосновать наличие состава преступления при причинении вреда его интересам либо при наличии такой угрозы.

Сергеева Т.Л. Уголовно-правовая охрана социалистической собственности в СССР. М., 1954. С. 33.
Дурманов Н.Д. Стадии совершения преступления по советскому уголовному праву. М., 1955. С. 154 - 158.

По этому поводу интересными представляются результаты анкетирования 100 сотрудников правоприменительных органов (следователей Следственного комитета при Генеральной прокуратуре Российской Федерации, следователей и дознавателей МВД России), которым были заданы два вопроса: 1. Как Вы считаете, являются ли общественно опасными такие действия, как выстрел в труп, если субъект полагал, что стреляет в живого человека с целью его убийства? 2. Если указанные выше действия являются общественно опасными, укажите, в чем выражается их общественная опасность, кому в этом случае причиняется вред. На первый вопрос положительно ответили 89 человек и только 11 отрицательно. Из 89 человек, ответивших положительно, 38 затруднились ответить, кому причиняется вред и в чем выражается общественная опасность указанных действий, 5 человек отметили, что общественная опасность указанных действий выражается в наличии прямого умысла у лица и что вред причиняется обществу, 14 человек не отметили, в чем выражается общественная опасность действий, указав, что вред причиняется жизни и здоровью потерпевшего, 33 человека указали, что общественная опасность выражается в наличии у лица умысла на убийство, не указав, кому причиняется вред. Таким образом, квалификация выстрела в труп как покушение на убийство основывается на широком понимании общественных отношений как абстрактных типизированных устойчивых связей. Такое понимание общественных отношений как объекта преступления ведет к необоснованно широкому применению норм уголовного права и нарушению принципа законности. Представляется, что следует выделять ситуации с абсолютно (безусловно) отсутствующим потерпевшим или предметом, например выстрел в труп, и ситуации с относительно (условно) отсутствующим потерпевшим или предметом, когда они являются выражением соответствующих общественных отношений, выступающих объектом преступления, например, проникновение в помещение с целью хищения имущества, которого на момент хищения не оказалось. В первом случае действия виновного нельзя признавать преступлением в силу того, что они являются лишь обнаружением умысла, а во втором случае действия виновного следует квалифицировать как покушение на преступление, которое он желал совершить.

Мы используем файлы Cookie. Просматривая сайт, Вы принимаете Пользовательское соглашение и Политику конфиденциальности.

Суд указал, что в таких случаях необходимо ставить этот вопрос на обсуждение сторон и определить обстоятельства, имеющие значение для разрешения спора, даже если стороны на некоторые из них не ссылались, а также распределить обязанности по доказыванию этих обстоятельств


Один из экспертов отметил, что Верховный Суд совершенно справедливо напомнил нижестоящим инстанциям о том, что правосудие в России строится на принципах состязательности и равноправия участников судебного разбирательства. Второй указал, что случаи несогласия судов с классификацией правоотношений, предложенной сторонами, нередки, а потому определение имеет практическую ценность.

Сергей Робул обратился в Калининский районный суд г. Санкт-Петербурга с иском к Сергею Митину о взыскании долга по договору займа, процентов за пользование чужими денежными средствами и судебных расходов. Он указал, что 3 февраля 2011 г. ответчик взял у него в долг 774 тыс. руб. на срок до востребования, о чем была составлена расписка. 7 марта 2018 г. Сергей Робул направил должнику требование о возврате денежных средств в тридцатидневный срок с момента получения этого требования, однако деньги возвращены не были и на претензию от 13 марта 2018 г. Сергей Митин не ответил.

Уточнив исковые требования, Сергей Робул просил взыскать с ответчика сумму основного долга – 774 тыс. руб., проценты за пользование чужими денежными средствами в размере более 20 тыс. руб. и почти 10 тыс. руб. в качестве компенсации судебных расходов.

Взыскивая в пользу истца заявленные им суммы, Калининский районный суд г. Санкт-Петербурга исходил их того, что представленная расписка не подтверждает факт заключения именно договора займа, однако полученные ответчиком денежные средства являются его неосновательным обогащением и подлежат взысканию в пользу истца. Апелляция и кассация оставили решение первой инстанции в силе, согласившись с такими выводами.

Сергей Митин обратился в Верховный Суд, который, изучив кассационную жалобу, напомнил, что в силу ст. 39 ГПК предмет и основание иска определяет истец, а суд в соответствии с ч. 3 ст. 196 данного Кодекса принимает решение по заявленным требованиям.

Высшая инстанция сослалась на п. 5 Постановления Пленума ВС РФ от 19 декабря 2003 г. № 23 «О судебном решении», согласно которому суд принимает решение только по заявленным истцом требованиям. Выйти за пределы заявленных требований (разрешить требование, которое не заявлено, удовлетворить требование истца в большем размере, чем оно было заявлено) суд имеет право лишь в случаях, прямо предусмотренных федеральными законами. Заявленные требования рассматриваются и разрешаются по основаниям, указанным истцом, а также по обстоятельствам, вынесенным судом на обсуждение в соответствии с ч. 2 ст. 56 ГПК РФ.

В то же время, заметил ВС, в п. 9 Постановления Пленума Верховного Суда от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» разъяснено, что в соответствии со ст. 148 ГПК на стадии подготовки дела к судебному разбирательству суд выносит на обсуждение вопрос о юридической квалификации правоотношения для определения того, какие нормы права подлежат применению при разрешении спора. По смыслу ч. 1 ст. 196 данного Кодекса суд определяет, какие нормы права следует применить к установленным обстоятельствам. Суд также указывает мотивы, по которым не применил нормы права, на которые ссылались лица, участвующие в деле. В связи с этим ссылка истца в исковом заявлении на не подлежащие применению в данном деле нормы права сама по себе не является основанием для отказа в удовлетворении заявленного требования.

ВС указал, что в п. 6 Постановления Пленума Верховного Суда от 24 июня 2008 г. № 11 «О подготовке гражданских дел к судебному разбирательству» также разъяснено, что при определении закона и иного нормативного правового акта, которым следует руководствоваться при разрешении дела, и установлении правоотношений сторон следует иметь в виду, что они должны определяться исходя из совокупности данных: предмета и основания иска, возражений ответчика относительно иска, иных обстоятельств, имеющих юридическое значение для правильного разрешения дела. Поскольку основанием иска являются фактические обстоятельства, то указание истцом конкретной правовой нормы в обоснование иска не является определяющим при решении судьей вопроса о том, каким законом следует руководствоваться при разрешении дела.

Верховный Суд обратил внимание на то, что по настоящему делу истец предъявил требования о взыскании с ответчика денежной суммы и процентов, в обоснование которых ссылается на факт передачи этой денежной суммы ответчику. Данные правоотношения он полагал займом и ссылался в обоснование иска на положения ст. 809 и 811 ГК. Первая инстанция посчитала, что к данным правоотношениям подлежат применению нормы гл. 60 Гражданского кодекса о неосновательном обогащении ответчика в связи с недоказанностью факта заключения сторонами договора займа.

Высшая инстанция отметила, что в соответствии со ст. 12 ГПК РФ правосудие по гражданским делам осуществляется на основе состязательности и равноправия сторон. Согласно п. 2 ст. 56 данного Кодекса суд определяет, какие обстоятельства имеют значение для дела, какой стороне надлежит их доказывать, выносит обстоятельства на обсуждение, даже если стороны на какие-либо из них не ссылались.

«В силу данных норм процессуального права и с учетом приведенных выше разъяснений Пленума Верховного Суда Российской Федерации суд, придя к выводу о квалификации спорных правоотношений как неосновательного обогащения, обязан был поставить этот вопрос на обсуждение сторон и определить обстоятельства, имеющие значение для разрешения спора, даже если стороны на некоторые из них не ссылались, а также распределить обязанности по доказыванию этих обстоятельств», – посчитал ВС.

Верховный Суд заметил, что согласно материалам дела эти требования закона судом выполнены не были. При этом в кассационной жалобе Сергей Митин указал, что вследствие этого нарушения он был лишен возможности заявить свои возражения против взыскания неосновательного обогащения и представить соответствующие доказательства.

Таким образом, ВС отменил решения нижестоящих инстанций и направил дело на новое рассмотрение в Калининский районный суд г. Санкт-Петербурга.

По его мнению, подобные случаи имеют место в судебной практике, хотя и не носят массовый характер. «Общепринятой является практика, при которой судья, рассматривающий дело и полагающий, что к отношениям, возникшим между сторонами, следует применить иные нормы, отличные от тех, на которые ссылается истец, разъясняет ему право уточнить требования. Процессуально это реализуется через подачу заявления об изменении предмета или основания иска в порядке ч. 1 ст. 39 ГПК РФ», – подчеркнул юрист.

Адвокат КА «Объединенная коллегия адвокатов Чувашской Республики» Сергей Ванюков отметил, что ВС предлагает судам в случае несогласия с юридической квалификацией правоотношений сторон, предложенной истцом, не отказывать в иске, а в рамках подготовки к судебному заседанию предложить свою квалификацию правоотношений сторон и вынести ее на обсуждение, определив обстоятельства, имеющие значение для разрешения спора и распределив при этом бремя доказывания между сторонами.

«Такой подход, с одной стороны, обеспечивает процессуальную экономию времени, а с другой – позволяет снизить требования к юридической квалификации сторон», – указал он. Сергей Ванюков отметил, что случаи несогласия судов с классификацией правоотношений, предложенной сторонами, нередки, а потому определение Верховного Суда имеет практическую ценность.

Автор статьи

Куприянов Денис Юрьевич

Куприянов Денис Юрьевич

Юрист частного права

Страница автора

Читайте также: