Неопределенность правовой нормы конституционный суд

Обновлено: 25.04.2024

Напомню, что 28 апреля апреля Конституционный Суд признал неконституционными ст. 15 и 1064 ГК РФ, указав, что при взыскании судебных издержек частным обвинителем в случае прекращения уголовного преследования из-за декриминализации деяния, указанные статьи не обеспечивают необходимую правовую определенность. Как я уже указывал ранее, это вызывает некоторые вопросы, учитывая, что и Верховный Суд РФ, и сам Конституционный Суд РФ полагают, что компенсация издержек в указанном случае проводится по правилам УПК РФ, а значит, эти нормы вообще не подлежали применению к соответствующим правоотношениям (п. 5.1 Постановления Пленума ВС РФ от 19.12.2013 N 42, Определение КС РФ, Определение КС РФ). Статьи ГК РФ были по ошибке применены в деле заявителя Ангарским городским судом, а кассационные жалобы на его решение не были переданы на рассмотрение областного суда и ВС РФ.

Как указывает КС РФ в своем постановлении, эта ошибка допускалась судами неоднократно и по другим делам. Статьи ГК РФ, в отличие норм УПК РФ, не предусматривают возможности оценки судом разумности размера взыскиваемых судебных издержек. На практике это приводит к тому, что частные обвинители, взыскивающие понесенные ими расходы на представителя в порядке ГК РФ, получают их в полном размере, в отличие от частных обвинителей, взыскивающих их в процедуре, предусмотренной ст. 132 УПК РФ (им издержки взыскиваются в «разумном» размере). В результате Конституционный Суд по существу приходит к следующему выводу: то, что ст. 15 и 1064 ГК РФ не предусматривают возможности ограничения размера взыскиваемых издержек «разумными» пределами, нарушает принципы равенства и верховенства закона.

На первый взгляд, такое решение кажется едва ли не абсурдным. Странно искать какие-то механизмы для урегулирования ситуации в нормах, которые для таких ситуаций вовсе не предназначены. ГПК РФ, например, не содержит необходимый гарантий прав подсудимого, но он и не предназначен для слушания уголовных дел. Это не делает его неконституционным, это делает его неприменимым. Не смешал ли КС РФ эти понятия?

Видимо, в вопросе применимости КС РФ решил полностью положиться на обычные суды: если они применяют, значит нормы применимы, а значит в свете конкретных дел может быть рассмотрен и вопрос об их конституционности. Что бы ни думал сам КС РФ о том, какая норма права подлежала применению, значение имеет лишь то, какую норму применяют по делам обычные суды. В этом есть смысл, поскольку лишь при таком подходе КС РФ может оказывать необходимое влияние. В противном случае при несогласии со сложившейся судебной практикой ему пришлось бы просто отойти в сторону и сказать: «Норма конституционна, просто они применяют ее там, где не следует». Вместо этого Конституционный Суд говорит: «Я проверю конституционность того, как применяется норма в конкретной ситуации, даже если она там применяется неправильно». Видимо именно так надо понимать давно знакомое нам из актов КС РФ выражение: «по смыслу, придаваемому им правоприменительной практикой в системе действующего правового регулирования».

Но как тогда разграничить компетенцию КС РФ и обычных судов? Исправление ошибок применения материального и процессуального права - задача апелляции и кассации, а не конституционного контроля. Представим себе, что решение о применении ст. 15 и 1064 ГК РФ по делу гражданина Музыки А.Н. было бы единственным в своем роде. Вправе ли был бы КС РФ признать эти нормы неконституционными?

С одной стороны, нормы применены в определенном смысле и результаты применения не соответствуют Конституции. С другой стороны, мы имеем дело с обычной ошибкой правоприменения. Слишком многие нормы можно признать неконституционными, если ориентироваться на смысл, который придается им судами в отдельных делах. Вполне очевидно, что такая деятельность лежала бы за пределами компетенции КС РФ, являлась бы его вторжением в компетенцию обычных судов. Если одного решения недостаточно, и под «правоприменительной практикой» следует понимать некоторый массив судебных решений, реализующих одно и то же толкование нормы, каковы необходимые свойства этого массива: насколько объемным он должен быть и из каких решений состоять?

Думается, что никакого четкого ответа на вопрос о том, после достижения какого порога судебную практику следует считать сформировавшейся, дать невозможно. В своей практической деятельности, анализируя судебную практику в интересах клиента, мы делаем вывод об этом, интуитивно подводя итог проанализированному. Думается, что так же будет действовать и Конституционный Суд. Однако при подведении своего итога мы придаем большое значение наличию разъяснений высшей судебной инстанции. Указания Пленума ВС РФ по какому-либо вопросу для нас, как правило, достаточно для того, чтобы считать практику склоняющей к предложенному ВС РФ решению. Должен ли КС РФ размышлять подобным образом?

В рассматриваемом нами деле Пленум ВС РФ дал судам указание, что при прекращении уголовного дела процессуальные издержки возмещаются за счет средств федерального бюджета (за исключением случая, предусмотренного ч. 9 ст. 132 УПК РФ). Решение, принятое Ангарским городским судом по делу заявителя, явно не соответствует этой позиции. В этой связи не правильно ли будет сказать, что чистота практики должна обеспечиваться силами той системы, в которой она формируется. Иными словами, это задача вышестоящих судов общей юрисдикции и только их - обеспечивать единообразное применение норм права внутри системы.

На мой взгляд, такой подход заслуживал бы поддержки. Правоприменение не становится качественнее от того, что над каждым правоприменителем стоит проверяющий. У ВС и КС разные компетенции, и они по возможности не должны пересекаться. В деле по заявлению Музыки А.Н. КС РФ не только вторгся в компетенцию Верховного Суда, но и позвал на помощь законодателя там, где в этом не было никакой необходимости. Обязывая законодателя четко указать в законе, применяется ли в таких делах УПК РФ или ГК РФ, Конституционный Суд по существу исходил из неспособности Верховного Суда обеспечить чистоту судебной практики внутри системы судов общей юрисдикции.

Отдельного упоминания стоит то, что оказанная КС РФ «помощь» в какой-то мере даже играет против стабильности судебной практики. Если раньше суды общей юрисдикции могли достаточно уверенно сказать, что применять для взыскания издержек при декриминализации деяния нужно УПК РФ, то, ознакомившись с комментируемым постановлением КС РФ, этого уже не скажешь. Постановление содержит противоречивые высказывания и до внесения законодателем изменений в законы допускает оба варианта - и применение УПК РФ, и применение ГК РФ. Иными словами, если ранее была какая-то центральная линия, то стараниями КС РФ она оказалась размыта.

У этого, впрочем, может иметься следующее объяснение. При рассмотрении дела в Конституционном Суде в пользу применения ГК РФ выступал «полномочный представитель Правительства РФ в КС РФ и ВС РФ». Возможно, эта позиция отражает недовольство исполнительной власти тем, чтобы понесенные издержки взыскиваются за счет средств федерального бюджета. Возложение на законодателя обязанности устранить правовую неопределенность позволит пересмотреть этот подход. В таком контексте постановление КС РФ выглядит вполне логичным. Это объяснило бы и то, почему КС РФ решил вторгнуться в компетенцию Верховного Суда, и то, что он потребовал действий от законодателя там, где можно было обойтись простым наведением порядка в судебной практике.

Принцип формальной определенности закона является одной из основополагающих конституционных ценностей, смысл которой заключается в том, что участник правоотношений при применении того или иного нормативного акта должен не только однозначно понимать норму права, но и предвидеть последствия своего поведения.

Конституционный Суд РФ неоднократно указывал законодателю на необходимость соблюдать принцип правовой определенности, однако в силу объективных причин избавить весь законодательный массив от нарушения этого принципа – задача практически недостижимая.

Нарушен ли режим?
С правовой неопределенностью закона столкнулся и наш доверитель. При проведении проверки соблюдения иностранными гражданами режима пребывания на территории РФ (микрорайон Кучино городского округа Балашиха) ему вменили состав правонарушения, предусмотренный ч. 3 ст. 18.8 КоАП РФ.

Нарушение указанного режима заключалось в том, что он находился без разрешительных документов на территории с регламентированным посещением, то есть в местности, на которой иностранное лицо может находиться только при наличии у него специального документально подтвержденного разрешения. Следует обратить внимание на то, что действующее законодательство не содержит положений, которые уточняли бы, где иностранный гражданин может получить такое разрешение, в каком порядке и что является основанием для его получения.

Нашему доверителю, в соответствии с санкцией ч. 3 ст. 18 КоАП РФ, был назначен административный штраф в размере 5000 руб. с административным выдворением за пределы территории РФ.

Перечень территорий с регламентированным посещением для иностранных граждан утвержден Постановлением Правительства РФ от 4 июля 1992 г. № 470. В п. 13 названы районы Московской области. Стоит отметить, что данный пункт Перечня с момента издания нормативного акта не изменялся, несмотря на то, что либо некоторых населенных пунктов уже не существует, либо они сменили свое название.

«Район …, ограниченный линией» – именно так обозначаются территории, на которых запрещено находиться иностранным гражданам без специального разрешения. Для наглядности приводим выдержку из постановления: «часть района Мытищинского, ограниченная с юга Московской кольцевой автодорогой и линией совхоз Нагорное – Бородино – Волково – Перловка». В идеале, прочитав данную норму, мы должны четко понять, где иностранному гражданину нельзя находиться без специального разрешения, а где можно. Однако, согласитесь, сделать это весьма затруднительно.

Необходим лицензионный договор
Во исполнение указанного постановления Комитету по геодезии и картографии Министерства экологии и природных ресурсов РФ (правопреемник – Росреестр) было поручено издать в необходимом количестве административные карты территории РФ и Московской области с отображением территорий с регламентированным посещением для иностранных граждан.

Задавшись целью узнать судьбу таких карт и изучить их содержание, мы в интересах доверителя направили запрос в Росреестр, который в своем ответе указал, что для ознакомления с административными картами необходимо заключить лицензионный договор, поскольку таковые являются объектами авторских прав, а также уплатить вознаграждение. Таким образом, единственной возможностью понять, где и как проходят территории с регламентированным посещением, является заключение лицензионного договора.

Ради эксперимента мы попробовали, используя карту Московской области и следуя территориальным обозначениям, содержащимся в Перечне территорий с регламентированным посещением, самостоятельно изобразить такие территории, однако получилось это только применительно к Одинцовскому району, поскольку в других районах многие указатели, названные в Перечне, либо вовсе отсутствуют на современной карте, как, например, Перловка Мытищинского района, либо являются устаревшими, как, например, совхоз Нагорное.

Соединяя населенные пункты между собой, мы использовали прямые линии, а потому есть вероятность того, что некоторые территории, не попавшие внутрь трапеции, в частности д. Крюково, п. ВНИИССОК Одинцовского района, являются территориями с регламентированным посещением. Более точно ответить на этот вопрос можно, только обратившись к административным картам, хранящимся в Росреестре.

Усмотрев в таком положении дел несоблюдение принципа правовой определенности закона, мы обратились с жалобой в Конституционный Суд РФ.

Перечень не содержит точного обозначения территорий
В своей жалобе мы просили признать п. 1 ст. 11 Федерального закона от 25 июля 2002 г. № 115-ФЗ «О правовом положении иностранных граждан в Российской Федерации», ч. 3 ст. 18.8 КоАП РФ, п. 13 Перечня территорий РФ с регламентированным посещением для иностранных граждан не соответствующими Конституции РФ в той мере, в какой они, не позволяя с необходимой точностью определить границы территорий с регламентированным посещением для иностранных граждан и затрудняя тем самым исполнение такими гражданами правил передвижения в Российской Федерации, допускают привлечение их к административной ответственности за нарушение режима пребывания на соответствующей территории.

По заключению судьи К.В. Арановского, проводившего предварительное изучение нашей жалобы, несмотря на то, что физические лица не поименованы в перечне лиц, обладающих правом на обращение в Конституционный Суд РФ с запросом о проверке конституционности нормативных актов Правительства РФ, жалоба нашего доверителя является допустимой, поскольку имеется прямая нормативная связь постановления Правительства РФ с оспариваемым в том числе Федеральным законом от 25 июля 2002 г. № 115-ФЗ и указанные акты подлежат применению в неразрывном единстве.

Конституционный Суд РФ в своем определении обратил внимание на то, что любые ограничения прав и свобод человека и гражданина, о которых говорится в ч. 3 ст. 55 Конституции РФ, в том числе касающиеся правового режима пребывания на территории РФ иностранных граждан, должны быть конституционно обоснованы и ясно установлены, чтобы обеспечить не только правовую определенность в регламентации обязательных условий пребывания таких лиц в России, но и предсказуемость ответственности за нарушение такого режима.

По поводу оспариваемого постановления Правительства РФ, устанавливающего Перечень территорий с регламентированным посещением, Конституционный Суд РФ указал, что данный Перечень действительно не содержит точного обозначения территорий, а потому не позволяет участникам правоотношений реально представить, пребывание в какой конкретно местности требует получения специального разрешения.

Но в силу того, что нашему доверителю вменялось нахождение в микрорайоне Кучино городского округа Балашиха, наименование которого включено в Перечень («часть района Балашихинского, ограниченная с запада линией Никольское – Трубецкое – Балашиха – Кучино – Томилино (за исключением Горьковского шоссе)»), то это, по мнению Конституционного Суда РФ, давало возможность иностранному лицу отнести такую территорию к территории с регламентированным посещением независимо от проведенных по ним границ и от их изображения на карте, а потому предполагаемое заявителем нарушение конституционных прав нельзя связать непосредственно с недоступностью картографической информации или с неясностью обозначения территории на карте и на местности.

Значимость выводов Конституционного Суда РФ
Считаем, что определение КС РФ, вынесенное по делу нашего доверителя, является очень важным в силу следующего.

Во-первых, Конституционный Суд РФ признал то обстоятельство, что Перечень территорий с регламентированным посещением, утвержденный постановлением Правительства РФ, не обладает достаточной правовой определенностью и может повлечь за собой при определенных условиях наступление непредсказуемой для иностранного гражданина административной ответственности, что является недопустимым с точки зрения принципа формальной определенности закона.

Во-вторых, Конституционный Суд РФ, комментируя довод заявителя о недоступности картографической информации, признал такой факт, однако при этом указал на вступивший 1 января 2017 г. в законную силу Федеральный закон от 30 декабря 2015 г. № 431-ФЗ «О геодезии, картографии и пространственных данных и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации», который предусматривает не только установление требований в отношении картографических работ и их результатов, но и меры по информационному обеспечению в области геодезии и картографии. По мнению судей КС РФ, новый закон дает иностранным гражданам надежду на внесение большей точности в описание территорий с регламентированным посещением и на доступность карт.

В-третьих, Конституционный Суд РФ дал понять, что в случае если иностранному гражданину будет вменяться административное правонарушение в виде нахождения на территории с регламентированным посещением, но при этом такая территория не будет конкретно поименована в Перечне (например, лицу будет вменяться правонарушение, связанное с пересечением линий), то такое лицо будет иметь большие шансы в КС РФ.

Закончить свою статью хотелось бы словами великого цивилиста Иосифа Алексеевича Покровского, который писал: «Одно из первых и самых существенных требований, которые предъявляются к праву развивающейся человеческой личностью, является требование определенности правовых норм. Всякая неясность в этом отношении противоречит самому понятию правопорядка и ставит человека в весьма затруднительное положение: неизвестно, что исполнять и к чему приспособляться. Логически это право на определенность правовых норм есть одно из самых неотъемлемых прав человеческой личности…»

Эксперты «АГ» позитивно оценили постановление Суда. Один из них согласился, что когда КС не видит оснований считать тот или иной вариант регулирования более конституционно обоснованным, то он обязан оставить этот вопрос Федеральному Собранию. Другой заключил, что примененная КС методология к вопросу необходимости конституционного вмешательства в законодательную и правоприменительную практику имеет хорошие перспективы.

Конституционный Суд вынес постановление по делу о проверке конституционности ч. 3 ст. 43 Закона об охоте и о сохранении охотничьих ресурсов, согласно которой проведение мероприятий по защите охотничьих ресурсов от болезней в закрепленных охотничьих угодьях обеспечивается юридическими лицами и индивидуальными предпринимателями, заключившими охотхозяйственные соглашения.

Поводом для рассмотрения дела стала жалоба Спортивно-охотничьего клуба «Румелко-Спортинг», которой предшествовала следующая ситуация.

Постановлением Губернатора Тверской области от 25 марта 2014 г. в связи с выявлением бешенства среди диких животных был введен карантин с установлением поголовной вакцинации всех восприимчивых к бешенству животных. По результатам внеплановой выездной проверки соблюдения законодательства в области ветеринарии при проведении противоэпизоотических мероприятий, направленных на ликвидацию бешенства среди животных, Спортивно-охотничьему клубу «Румелко-Спортинг» было выдано предписание об устранении нарушений ветеринарно- санитарных правил и требований законодательства о ветеринарии, выразившихся в уклонении от исполнения обязанности по вакцинации диких животных в закрепленных за данной некоммерческой организацией охотничьих угодьях. В дальнейшем организация была признана виновной в совершении административного правонарушения, предусмотренного ч. 81 ст. 19.5 КоАП РФ и оштрафована на 700 тыс. руб.

Арбитражный суд подтвердил законность привлечения организации к административной ответственности, решение было оставлено без изменений вышестоящими судебными инстанциями. В обоснование вывода о наличии у Спортивно-охотничьего клуба обязанности проводить вакцинацию диких животных против бешенства в закрепленных охотничьих угодьях арбитражные суды сослались, помимо прочего, на то, что в соответствии с ч. 3 ст. 43 Закона об охоте и о сохранении охотничьих ресурсов такая обязанность без каких-либо изъятий возлагается на лиц, заключивших охотхозяйственные соглашения; ipso jure ими были отклонены доводы заявителя о том, что приобретение вакцины для проведения противоэпизоотических мероприятий должно осуществляться за счет средств федерального бюджета. Вместе с тем суды снизили административный штраф в два раза.

По мнению заявителя, оспариваемое им законоположение противоречит Конституции в той мере, в какой оно в системе действующего правового регулирования по смыслу, придаваемому правоприменительной практикой, позволяет возлагать обязанность по приобретению лекарственных средств ветеринарного назначения для проведения противоэпизоотических мероприятий по защите охотничьих ресурсов от болезней в закрепленных охотничьих угодьях на частных лиц, заключивших охотхозяйственные соглашения, безосновательно освобождая государство от бремени финансирования соответствующих публично значимых функций.

Рассмотрев дело, Конституционный Суд отметил, что наделение юридических лиц и индивидуальных предпринимателей, заключивших охотхозяйственные соглашения, широкими возможностями по самостоятельному осуществлению избранного ими вида деятельности сопряжено с обращенными к ним императивными требованиями бережного отношения к охотничьим ресурсам и сохранения их биологического разнообразия. В то же время это не означает возложения на них всей ответственности за проведение соответствующих мероприятий на территории закрепленных охотничьих угодий и не освобождает от участия в них органы государственной власти.

«При определении порядка и условий осуществления мероприятий по сохранению охотничьих ресурсов федеральный законодатель, опираясь на конституционный принцип приоритета публичных экологических интересов, исходит из того, что на федеральных органах государственной власти и органах государственной власти субъектов Российской Федерации лежит генеральная ответственность за организацию и проведение соответствующих мероприятий на всей территории Российской Федерации, а на юридических лицах и индивидуальных предпринимателях, заключивших охотхозяйственные соглашения, – отдельная обязанность по обеспечению проведения мероприятий по сохранению охотничьих ресурсов и среды их обитания в границах закрепленных за ними охотничьих угодий», – указал Конституционный Суд.

КС также отметил, что системный анализ нормативных положений, определяющих правовой режим участия юрлиц и ИП, заключивших охотхозяйственные соглашения, в защите охотничьих ресурсов, воспринимается как ими, так и органами власти, по сути, без каких-либо возражений, за исключением вопроса о том, на ком лежит непосредственная обязанность приобретения ветеринарных препаратов. При этом Суд указал, что в правоприменительной, в том числе судебной, практике этот вопрос не получил однозначного разрешения.

Отмечается, что интерпретация порядка проведения противоэпизоотических мероприятий как предполагающего приобретение ветеринарных препаратов компетентными органами государственной власти основывается на взаимосвязанных положениях законодательства об охоте и о сохранении охотничьих ресурсов и законодательства о ветеринарии.

Как указал КС, поскольку ст. 3 Закона о ветеринарии относит обеспечение проведения противоэпизоотических мероприятий против заразных и иных болезней животных лекарственными средствами к полномочиям Российской Федерации, не устанавливая при этом каких-либо исключений, предполагается, что и в случае организации и осуществления таких мероприятий в закрепленных охотничьих угодьях приобретение необходимых ветеринарных препаратов должно согласно п. 4 ст. 5 названного Закона обеспечиваться за счет средств федерального бюджета.

Именно таким образом механизм финансового обеспечения приобретения необходимых ветеринарных препаратов понимается и Правительством России. В письме полномочного представителя Правительства в КС РФ отмечается, что закупка и организация доставки необходимых лекарственных средств осуществляются Минсельхозом России в соответствии с доведенными лимитами бюджетных ассигнований; приемка, хранение и надлежащее использование указанных средств при проведении противоэпизоотических мероприятий возлагаются на органы исполнительной власти субъектов РФ. «Юридические лица и индивидуальные предприниматели, заключившие охотхозяйственные соглашения, при проведении противоэпизоотических мероприятий в закрепленных за ними охотничьих угодьях не должны нести расходов по приобретению ветеринарных препаратов – они лишь обязаны обеспечить их своевременное применение, в том числе посредством добавления в корм диким животным», – цитирует КС письмо Михаила Барщевского.

Аналогичной логики, добавил Суд, придерживаются и некоторые судебные органы, например Кашинский городской суд Тверской области, который, в отличие от арбитражных судов, подтвердивших правомерность привлечения заявителя жалобы как юридического лица к административной ответственности, в связи с той же ситуацией решением от 9 октября 2014 г. удовлетворил жалобу директора этой некоммерческой организации и отменил постановление о его привлечении к административной ответственности по ч. 2 ст. 10.6 «Нарушение правил карантина животных или других ветеринарно-санитарных правил» КоАП РФ. «При этом суд общей юрисдикции исходил из того, что в силу ст. 3 и 5 Закона Российской Федерации “О ветеринарии” лекарственные средства для вакцинации диких животных в закрепленных охотничьих угодьях должны предоставляться юридическим лицам и индивидуальным предпринимателям, заключившим охотхозяйственные соглашения, исполнительными органами государственной власти субъектов Российской Федерации», – отметил Конституционный Суд.

Однако подобный взгляд разделяется далеко не всеми правоприменителями. Сторонники противоположной точки зрения основываются на том, что наличие у субъектов охотхозяйственной деятельности обязанности по обеспечению проведения в закрепленных охотничьих угодьях мероприятий по защите охотничьих ресурсов от болезней с неизбежностью подразумевает и всю полноту их ответственности за вакцинацию диких животных. Отвергая возможность применения данной нормы в нормативном единстве со ст. 3 и 5 Закона о ветеринарии, они ссылаются на то, что она устанавливает в отношении закрепленных охотничьих угодий специальные правила проведения мероприятий, в том числе противоэпизоотических, по защите охотничьих ресурсов (диких животных), вследствие чего лекарственное обеспечение проведения соответствующих мероприятий оказывается за пределами полномочий органов государственной власти.

В качестве аргумента в пользу возложения обязанности приобретать ветеринарные препараты на юридические лица и индивидуальных предпринимателей приводятся также положения Закона об охоте и о сохранении охотничьих ресурсов, устанавливающие платность пользования охотничьими ресурсами и закрепляющие в качестве целей заключения охотхозяйственных соглашений привлечение инвестиций в охотничье хозяйство, а также ст. 18 Закона о ветеринарии, возлагающая ответственность за здоровье, содержание и использование животных, включая осуществление ветеринарных мероприятий, обеспечивающих предупреждение болезней животных, на их владельцев.

Конституционный Суд также указал, что двойственный подход к интерпретации оспариваемого законоположения в правоприменительной практике дополнительно осложняется, как следует из полученного в рамках рассмотрения данного дела письма заместителя председателя ВС РФ, отсутствием устоявшегося понимания его нормативного содержания у Верховного Суда, что делает поддержание непротиворечивого правового режима лекарственного обеспечения проведения противоэпизоотических мероприятий по защите охотничьих ресурсов в закрепленных охотничьих угодьях еще более затруднительным.

Как отметил Суд, единство мнений относительно действительного юридического значения ч. 3 ст. 43 Закона об охоте и о сохранении охотничьих ресурсов отсутствует и у органов государственной власти, наделенных полномочиями по принятию, одобрению, подписанию и обнародованию федеральных законов. «Так, если полномочные представители палат Федерального Собрания убеждены в необходимости приобретения ветеринарных препаратов для проведения противоэпизоотических мероприятий по защите охотничьих ресурсов в закрепленных охотничьих угодьях государственными органами за счет средств бюджета, поскольку это прямо включено законом в их компетенцию, то полномочный представитель Президента Российской Федерации, напротив, полагает, что приобретать необходимые ветеринарные препараты обязаны юридические лица и индивидуальные предприниматели, заключившие охотхозяйственные соглашения, поскольку иное не соответствовало бы приоритету публичных интересов в сфере охраны окружающей среды и не отвечало бы повышенной экологической ответственности субъектов охотхозяйственной деятельности», – указал КС.

Конституционный Суд напомнил, что в случаях, когда толкование нормы права официальными актами государственных, в том числе судебных, органов не устраняет – вследствие фактической легализации правоприменительной практикой различных вариантов ее интерпретации – неясности правового регулирования, при решении вопроса о том, какой из этих вариантов предпочтителен для определения прав и обязанностей участников соответствующих правоотношений, необходимо руководствоваться конституционными принципами равенства и справедливости, а также требованиями формальной определенности правовых норм, с тем чтобы избежать отступления от универсальных начал законодательного регулирования и правоприменения, вытекающих из Конституции РФ.

«Но если взаимоисключающие варианты толкования одной и той же нормы (продиктованные, помимо прочего, различиями в ее понимании при сопоставлении с другими нормами) оказываются не лишенными разумного юридического обоснования, укладывающегося в конституционные рамки законодательного усмотрения, а единая судебная практика применения такой нормы не сформирована, уяснить ее подлинное содержание даже с помощью обращения к конституционным целям и принципам удается не всегда. В подобной ситуации наиболее корректным, если не единственно возможным способом выявления реального содержания и значения установленного законодателем правового регулирования является – во исполнение принципа разделения властей (ст. 10 Конституции Российской Федерации) – законодательное уточнение нормативных положений, неясность (неоднозначность) которых, не преодолимая средствами юридического толкования, создает серьезные препятствия для полноценного обеспечения равенства перед законом и судом в процессе их применения», – заключил Суд.

Таким образом, КС РФ пришел к выводу о несоответствии оспариваемой нормы Конституции, а также постановил отменить судебные решения, вынесенные в отношении заявителя жалобы в рамках данного дела.

При этом, во избежание наступления негативных экологических последствий Суд установил специальный порядок исполнения постановления: законодателю надлежит незамедлительно принять меры по устранению неопределенности нормативного содержания ч. 3 ст. 43 Закона об охоте и о сохранении охотничьих ресурсов, а до внесения необходимых изменений приобретение лекарственных средств ветеринарного назначения для проведения противоэпизоотических мероприятий по защите охотничьих ресурсов от болезней в закрепленных охотничьих угодьях должно осуществляться органами власти за счет бюджетных средств.

По мнению руководителя конституционной практики Адвокатской конторы «Аснис и партнеры», адвоката Дмитрия Кравченко, постановление КС в целом довольно сбалансированно. «Мне сложно оценивать вывод о том, что оба варианта регулирования являются конституционно оправданными, – для этого нужно глубже погружаться в вопросы регулирования охоты и ветеринарии. Но если этот вывод действительно обоснован, то КС совершенно правильно оставил его на усмотрение законодателя, предусмотрев при этом механизм временного устранения неопределенности. Государственная власть в России делится на ветви, и когда КС не видит оснований считать тот или иной вариант регулирования более конституционно обоснованным, он не только вправе, но и в целом обязан оставить этот вопрос Федеральному Собранию», – заключил Кравченко.

Адвокат АП Архангельской области, к.ю.н. Владимир Цвиль отметил, что, исходя из идеи верховенства права и принципов правового государства, юридическая норма должна иметь определенное содержание и исключать возможность двоякого толкования. Поэтому неопределенность нормы – дефект конституционного уровня, что делает соответствующую проблему подведомственной Конституционному Суду.

«Такие проблемы зачастую являются предметом рассмотрения КС, который, как правило, дисквалифицирует неконституционный смысл нормы, тем самым оставляя возможность лишь одного единственного варианта истолкования – того, который соответствует Конституции. Но в данном случае, как установил КС, оба возможных варианта отвечают конституционным принципам, а потому Суд не мог дисквалифицировать ни один из этих вариантов. В таком случае, как справедливо отметил КС, если оба содержания отвечают требованиям конституционной законности, то правом исправления этого дефекта обладает только законодатель. Роль же КС в таких случаях сводится к сигнализированию о наличии соответствующего дефекта. Такой механизм взаимодействия ветвей власти основан на принципе ее разделения, понимаемом не как разъединение, а как “симфония” власти, где все органы, осуществляя свою роль, составляют единое целое», – отметил эксперт.

Он добавил, что примененная Конституционным Судом методология «неконституционности двух конституционных, но противоречивых вариантов истолкования нормы» развивает институт судебно-конституционного нормоконтроля. «В условиях, когда в силу обширной практики КС очевидные конституционные дефекты встречаются крайне редко, такая методология к вопросу необходимости конституционного вмешательства в законодательную и правоприменительную практику имеет хорошие перспективы», – заключил Владимир Цвиль.

Суд заметил, что он не является вышестоящей инстанцией по отношению к другим судам судебной системы РФ, в том числе к Верховному Суду, и не уполномочен оценивать их решения с точки зрения фактической обоснованности

Один из экспертов подметил, что КС РФ может освободить ВС от исполнения обязанностей, но не вправе обязать Верховный Суд возбудить надзорное производство и пересмотреть какие-либо решения. Второй указал, что в ГПК и АПК предусмотрена возможность обжалования акта апелляции любыми лицами, чьи права были затронуты судебным актом, в том числе судьей, и отсутствие аналогичной нормы в УПК должно было стать основанием для рассмотрения жалобы Конституционным Судом.

Конституционный Суд вынес Определение № 1095-О от 23 апреля, в котором указал заявителю на неподведомственность ему вопроса о признании практики Верховного Суда неконституционной.

Как ранее писала «АГ», бывший судья Владимир Дорофеев жаловался в Конституционный Суд на то, что ст. 295 и 298 УПК не соответствуют Конституции, поскольку по смыслу, придаваемому им правоприменительной практикой, запрещают судье в установленные законом периоды отдыха выезжать за пределы места своего проживания (пребывания), а ч. 1 ст. 401.2 и ч. 1 ст. 412.1 Кодекса противоречат Конституции в той мере, в какой позволяют отказывать судьям, чьи полномочия были досрочно прекращены, в доступе к правосудию, что выражается в непризнании их права обжаловать решения об отмене принятых ими судебных актов. Тогда КС Определением от 6 декабря 2018 г. № 3105-О отказал в принятии жалобы к рассмотрению.

Между тем в особом мнении судья Юрий Данилов указал, что данное Судом истолкование спорных положений не разделяется правоприменительной практикой

Во вновь поданной в Конституционный Суд жалобе Владимир Дорофеев попросил признать правоприменительную практику ВС по истолкованию и применению ст. 298 УПК, по бездействию в части неисполнения определений Конституционного Суда от 25 октября 2018 г. № 2741-О и от 6 декабря 2018 г. № 3105-О не соответствующей Конституции и ст. 6 Закона о Конституционном Суде. Также бывший судья попросил обязать Верховный Суд возбудить надзорное производство по его жалобе, признать незаконными и отменить решения Дисциплинарной и Апелляционной коллегий ВС, принять решение в соответствии с КАС РФ, на основании чего отменить решение квалификационной коллегии судей Ростовской области, оставленное в силе решением Высшей квалификационной коллегии судей при Верховном Суде, о привлечении его к дисциплинарной ответственности с досрочным прекращением полномочий судьи и лишением шестого квалификационного чина, мотивированные тем, что Владимир Дорофеев после объявления перерыва для отдыха при вынесении им приговора выезжал за пределы месторасположения суда и при этом высказывал свое мнение по данному делу третьим лицам, чем нарушил тайну совещательной комнаты.

Изучив материалы жалобы, Конституционный Суд не нашел оснований для принятия ее к рассмотрению. Он напомнил, что своим Определением № 3105-О/2018 отказал в принятии к рассмотрению жалоб Владимира Дорофеева на нарушение его конституционных прав ст. 295 и 298, ч. 1 ст. 401.2 и ч. 1 ст. 412.1 УПК, поскольку они не отвечали требованиям Закона о Конституционном Суде, в соответствии с которыми жалоба признается допустимой. При этом КС пришел к выводу, что оспариваемые законоположения конституционных прав бывшего судьи не нарушают, а проверка правильности их применения в его конкретном деле требует исследования фактических обстоятельств и не относится к компетенции Конституционного Суда.

КС заметил, что действует в пределах своей компетенции и по смыслу п. 3 ч. 1 ст. 3 и ст. 96, 97 Закона о Конституционном Суде по жалобам граждан на нарушение конституционных прав и свобод проверяет конституционность закона, примененного в конкретном деле. При этом Конституционный Суд принимает решение по делу, оценивая как буквальный смысл рассматриваемого акта, так и смысл, придаваемый ему официальным и иным толкованием или сложившейся правоприменительной практикой, а также исходя из его места в системе правовых актов (ч. 2 ст. 74 Закона).

«Вместе с тем правоприменительная практика сама по себе не является предметом рассмотрения Конституционного Суда Российской Федерации, а служит лишь одним из подтверждений наличия или отсутствия правовой неопределенности оспариваемых норм, обусловливающих данную практику», – подчеркнуто в определении. Таким образом, подчеркнул КС, рассмотрение вопроса о соответствии Конституции правоприменительной практики ВС РФ как таковой в части истолкования и применения им ст. 298 УПК в его подведомственность не входит.

Суд отметил, что Владимир Дорофеев оспаривает законность и обоснованность решений Верховного Суда, а также квалификационных коллегий судей, настаивая на их пересмотре. Однако, указал КС, исходя их положений ч. 1 ст. 120, ст. 125 Конституции и ст. 3 Закона о Конституционном Суде, он не является вышестоящей инстанцией по отношению к другим судам судебной системы РФ, в том числе к Верховному Суду, и не уполномочен оценивать их решения с точки зрения фактической обоснованности, тем более предопределяя их отмену и конкретное содержание.

В комментарии «АГ» профессор кафедры судебной власти факультета права НИУ ВШЭ, заслуженный юрист РФ, федеральный судья в отставке Сергей Пашин назвал определение КС «удручающе логичным». «Действительно, между Конституционным и Верховным судами РФ установлен баланс, который позволяет этим органам считать себя равновеликими, не поднадзорными друг другу. В 2016 г. КС РФ даже оказал Верховному Суду любезность за счет граждан, позволив председателю ВС не вносить в Президиум представления о новых обстоятельствах, если признанные ЕСПЧ нарушения принципов справедливого правосудия не помешали вынесению законного приговора (Определение КС РФ от 14 января 2016 г. № 14-О и др.). КС может освободить партнера по правосудию от исполнения обязанностей, но не вправе обязать Верховный Суд возбудить надзорное производство и пересмотреть какие-либо решения», – указал Сергей Пашин.

Он отметил, что Конституционный Суд не вдается в вопросы факта и использует данные о неконституционной правоприменительной практике не для ее непосредственного пресечения, а лишь как одно «из подтверждений наличия или отсутствия правовой неопределенности оспариваемых норм». «В этой цитате из Определения № 1095-О заключен глубокий смысл, позволяющий сохранить равновесие и приязнь между конституционным и прочим судопроизводством. В России “законы святы, да судьи – супостаты”, поэтому важны не столько слова, написанные на бумаге, сколько то понимание, которое придают им исполнители, ссылаясь на узаконения. КС РФ же предпочитает ограничиваться сопоставлением текстов. Видимость вместо сути, камень вместо хлеба. Поэтому у Владимира Дорофеева, к несчастью, не было ни малейшего шанса добиться удовлетворения своего обращения», – указал федеральный судья в отставке.

Он добавил, что закон РСФСР 1991 г. о КС позволял рассматривать жалобы, если права заявителя нарушались неконституционными «обыкновениями правоприменительной практики», в том числе основанной на постановлениях Пленума ВС. «К этой разумной норме стоило бы вернуться в процессе реформирования конституционного судопроизводства», – посчитал Сергей Пашин.

Старший юрист INTELLECT Анатолий Зазулин указал, что в данном случае у заявителя не было иного способа защиты своих прав, кроме как просить признать правоприменительную практику Верховного Суда неконституционной. «Бывший судья уже обращался в Конституционный Суд с просьбами о признании неконституционными самих ст. 295, 298 и иных норм УПК РФ. Заявления не были приняты к рассмотрению в том числе потому, что они предполагают гарантии правовой защиты не для суда, а сторон уголовного процесса, следовательно, права судьи ими не нарушаются, – отметил эксперт. – Более того, позиция квалификационной коллегии, лишившей заявителя статуса судьи, основывалась на апелляционном определении, которым был отменен вынесенный им приговор. При этом сам судья не мог опровергнуть доводы о нарушении им тайны совещательной комнаты в апелляции, так как не являлся стороной уголовного дела. На этом же основании суды отказались пересматривать акт апелляции. Таким образом, возник сбой судебной машины: суды вынуждены были ориентироваться на преюдициальное апелляционное определение, обжаловать которое сам судья не мог».

Анатолий Зазулин заметил, что ГПК и АПК предусмотрена возможность обжалования акта апелляции любыми лицами, чьи права были затронуты судебным актом, в том числе судьей. По его мнению, отсутствие аналогичной нормы в УПК должно было стать основанием для рассмотрения жалобы Конституционным Судом и стимулировать законотворческую инициативу.

Действующее процессуальное законодательство, базирующееся на конституционных принципах верховенства закона, равенства, судебной защиты прав и свобод, предусматривает такой самостоятельный вид деятельности судебных органов, как контроль за законностью актов органов власти. Наличие данной судебной функции позволяет заинтересованным лицам обратиться в суд с требованием о признании нормативно-правового акта недействующим.

Оценка законности нормативно-правового акта представляет собой нетривиальную процедуру, требующую высокого уровня юридической квалификации и подготовки. Данный тезис наглядно демонстрирует судебная практика. Несмотря на значительное количество вынесенных решений по спорам о признании нормативно-правовых актов недействующими по мотиву неопределенности их положений, на сегодняшний день невозможно констатировать наличие единообразного подхода к оценке правовых актов.

В каких случаях суды считают формулировки неопределенными и допускающими множественность толкования? Рассуждения по данному вопросу, проиллюстрированные примерами судебной практики, — в обзоре юристов группы по разрешению споров компании Deloitte Legal.

Особенность проверки законности как предмета судебной деятельности связана с вмешательством судебной власти в компетенцию законодательных и исполнительных органов. Именно поэтому основания для признания незаконности нормативно-правовых актов строго ограничены и включают в себя:

нарушение порядка принятия НПА (в том числе порядка опубликования);
противоречие нормативному правовому акту, имеющему большую юридическую силу;
нарушение оспариваемым нормативным правовым актом компетенции другого органа власти;
неопределенность содержания.

Из всех указанных вариантов особое внимание на себя обращает неопределенность содержания нормативного акта.

Оценка ясности и определенности нормативного текста – наиболее нетривиальная задача, представляющая собой интеллектуальную деятельность, направленную на выявление смысла положений нормативно-правового акта посредством использования различных способов толкования (телеологического, филологического, систематического, логического, исторического и др.). Необходимость соответствия нормативного текста указанным требованиям неоднократно подчеркивал Конституционный Суд Российской Федерации (далее – КС РФ), придавший данным критериям общеправовое значение[1]. Европейский Суд по правам человека указывает на необходимость ясности нормативных источников и их точности до той степени, чтобы позволить лицу вести себя соответствующим образом[2].

Верховный Суд Российской Федерации (далее – ВС РФ) в принятом 25 декабря 2018 года Постановлении Пленума № 50 «О практике рассмотрения судами дел об оспаривании нормативных правовых актов и актов, содержащих разъяснения законодательства и обладающих нормативными свойствами» (далее – ПП ВС № 50) также предписывает решать вопрос об определенности нормативного акта в процессе проверки его содержания. Последствием оценки нормативного акта как неоднозначного является признание его недействующим полностью или в части с указанием мотивов принятого решения (п. 35).

Таким образом, требование тождественного понимания текста нормативно-правовых источников исходит как от правотворческих органов (в нормах закона), так и от правоприменительных (в постановлениях КС РФ, решениях ЕСПЧ, постановлениях Пленума ВС РФ, решениях по конкретным делам).

Необходимость соблюдения требований ясности и определенности обусловлена в том числе утилитарными соображениями противодействия коррупции. Действующее законодательство прямо относит к коррупциогенным факторам нормы, устанавливающие для правоприменителя необоснованную широту дискреционных полномочий, отсутствие или неполноту административных процедур, а также юридико-лингвистическую неопределенность[3].

Сложность процедуры оценки законности нормативно-правовых актов наглядно демонстрирует судебная практика, в которой на сегодняшний день выделяется самостоятельная категория споров, связанных с признанием нормативно-правовых актов недействующими по мотиву неопределенности их положений.

В рассматриваемой разновидности споров выделяются несколько групп оснований для квалификации нормативного акта как неясного и неопределенного.

1. Нарушение системности законодательства

Дело о максимальном годовом доходе

Архангельское областное собрание приняло закон, по которому в случае превышения годового дохода индивидуального предпринимателя, применяющего патентную систему налогообложения, над установленным в этом законе максимальным размером налоговая база признается равной установленному законом максимальному размеру потенциально возможного к получению предпринимателем годового дохода.

Заявительница, оказывавшая услуги по присмотру и уходу за детьми и больными на основе патента, потребовала признать указанное правило регионального закона недействующим, ссылаясь на его противоречие гл. 26.5 Налогового кодекса Российской Федерации (далее – НК РФ). Использованный в НК РФ термин «потенциально возможный к получению годовой доход», не совпадал с определением «годовой доход», содержавшимся в оспариваемой норме. Суд пришел к выводу о противоречии нормы регионального законодательства положениям НК РФ, мотивировав его тем, что использование в тексте оспариваемой нормы понятия «годовой доход» вместо содержащегося в ст. 346.47 НК РФ понятия «потенциально возможный к получению годовой доход» дает правоприменителю основания для применения этой нормы к более широкому кругу отношений вопреки воле законодателя и не обеспечивает ее единообразного толкования.

2. Неопределенность формулировок

Неопределенность требований к конкурсу

Административный истец оспаривал положения правил проведения конкурса на право заключения договора на установку и эксплуатацию рекламной конструкции с использованием имущества, находящегося в муниципальной собственности. Неясность и двусмысленность формулировок, по мнению заявителя, была связана с отсутствием указания на конкретные критерии архитектурно-художественного оформления места размещения рекламной конструкции и праздничного оформления.

Удовлетворяя требования заявителя, ВС РФ указал, что отсутствие конкретных параметров архитектурно-художественного оформления места размещения рекламной конструкции и праздничного оформления допускает необоснованно широкие пределы дискреции конкурсной комиссии при принятии решения по результатам конкурса.

Сложные формулы и коэффициенты расчета

Акционерное общество «Русские краски» оспаривало принятые региональным правительством Порядок взимания платы за сверхнормативный сброс сточных вод и Порядок корректировки размера платы за сверхнормативный залповый сброс загрязняющих веществ. Формулы и применяемые в этих документах коэффициенты носили сложный и запутанный характер, в связи с чем хозяйствующие субъекты не могли точно рассчитать сумму, подлежащую уплате. Кроме того, заявитель отмечал, что оспариваемые документы не соответствуют вышестоящему акту – постановлению Правительства Российской Федерации от 31 декабря 1995 г. № 1310 «О взимании платы за сброс сточных вод и загрязняющих веществ в системы канализации населенных пунктов».

Признавая недействующим отдельные положения постановления Правительства Ярославской области, ВС РФ подчеркнул, что «механизм действия закона должен быть понятен субъектам соответствующих правоотношений прежде всего из содержания конкретного нормативного положения».

3. Неопределенность содержания

Несоблюдение требования формальной определенности

В данном решении Верховный Суд РФ пришел к выводу, что отдельное положение постановления правительства Самарской области не соответствует требованиям формальной определенности, поскольку оно не позволяет определить, в каких случаях при рассмотрении заявления о предоставлении земельного участка проводится его осмотр (во всех или выборочно), каковы критерии выбора для осмотра участка, каков порядок проведения такого осмотра уполномоченным органом. Также установлены такие цели осмотра, как «установление фактического использования испрашиваемого земельного участка», не предусмотренные земельным законодательством в качестве условий их предоставления гражданам. На этих основаниях оспариваемое положение было признано недействующим.

Проблемы в процедуре оспаривания

Детальный анализ решений судов позволяет почувствовать некоторые отрицательные моменты в текущем состоянии процедуры оспаривания нормативных актов.

1. Отсутствие алгоритма оценки

Актуальная судебная практика обнаруживает проблему отсутствия четкого и последовательного алгоритма оценки законности, что может являться причиной принятия судами диаметрально противоположных решений при наличии одних и тех же либо схожих посылок.

Например, Конституционный суд Республики Карелия в постановлении от 17 декабря 2008 года, оценивая Методику определения размера арендной платы за муниципальное имущество, указал, что использованное в ней словосочетание «как правило»[4] влечет возможность неоднозначного толкования этого пункта и допускает неопределенность в правовом регулировании.

Однако иную оценку тому же выражению дал ВС РФ в решении от 27 июля 2011 года по делу № ВКГПИ11-50, анализируя формулировки, содержащиеся в порядке и условиях профессиональной переподготовки по одной из гражданских специальностей военнослужащих – граждан РФ по контракту. Использованная в указанном акте фраза «военнослужащие проходят профессиональную переподготовку, как правило, с таким расчетом, чтобы она заканчивалась до дня исключения военнослужащего из списков личного состава воинской части», по мнению суда, направлена на детализацию установленного для военнослужащих права, а потому является допустимой юридической техникой, не создающей неопределенность.

2. Сложности применения филологического (грамматического) толкования

Отдельные затруднения испытывают суды, прибегая к филологическому (грамматическому) способу толкования нормативных актов.

Решение Хабаровского краевого суда от 3 июня 2014 г. по делу № 3-32/2014

Признано неопределенным использование терминов «на переправах и наплавных мостах» в Правилах охраны жизни людей на водных объектах Хабаровского края. Данные термины с позиции суда являются общими понятиями, под которые подпадает множество объектов, а в Правилах, в свою очередь, не раскрывается их содержание и не описывается, что они означают «для целей настоящего нормативного правового акта».

Дело касалось оспаривания Закона Брянской области от 11 мая 2006 года № 29-З «Об отходах производства и потребления». Суд указал, что термины «сортировка» и «переработка» отходов отсутствуют в федеральном законодательстве, а потому «оспариваемая норма не соответствует требованиям формальной определенности, что недопустимо, поскольку неопределенность содержания законодательного регулирования порождает ее неоднозначное толкование и, следовательно, произвольное применение».

Арбитражный суд Ивановской области от 17 мая 2012 г. по делу № А17-121/2012

В указанном решении суд, напротив, пришел к выводу, что термин «взвешенное вещество», содержащийся в правилах приема сточных вод абонентов в систему коммунальной канализации города, является определенным, поскольку он «не является правовой нормой и, следовательно, не порождает неопределенность его правового понимания. Понятие указанного словосочетания содержится в толковых словарях и должно применяться в соответствии с правилами русского языка».

Вывод

Таким образом, в настоящее время отсутствует единая методология при проведении оценки определенности формулировок, составляющих текст нормативно-правовых актов. В одних случаях суды жестко придерживаются позиции о необходимости раскрытия терминов, используемых в тексте нормативного источника, – либо в самом акте, либо в вышестоящих источниках (как правило, федеральном законе). Однако в других аналогичных ситуациях суды полагают достаточным для ясности и определенности нормативного акта наличия описания терминов, содержащихся в нем, в толковых словарях.

Такая разница в подходах не согласуется с требованием единообразия судебной практики и правовой определенности, в связи с чем на сегодняшний день мы можем говорить о недостаточной реализации возложенной на суды задачи по осуществлению нормоконтроля для сглаживания противоречий между нормативными источниками и создания стройной и ясной системы нормативно-правовых актов.

Процедура оспаривания ― в нескольких слайдах

Юристы Deloitte Legal подготовили наглядную презентацию, описывающую основные этапы процедуры оспаривания нормативных правовых актов. Вы можете их скачать ― они приложены в виде презентации к этой заметке.

[2] Постановление ЕСПЧ от 28 октября 2003 года "Дело "Ракевич (Rakevich) против Российской Федерации" (жалоба N 58973/00), см. также: постановление Европейского суда по делу "Санди Таймс" против Соединенного Королевства (N 1)" (Sunday Times v. United Kingdom (N 1)) от 26 апреля 1979 г., Series A, N 30, § 49.

[3] См.: Федеральный закон от 25 декабря 2008 года № 273-ФЗ "О противодействии коррупции", Федеральный закон от 17 июля 2009 года № 172-ФЗ "Об антикоррупционной экспертизе нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов", Методика проведения антикоррупционной экспертизы нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов, утвержденная постановлением Правительства Российской Федерации от 26 февраля 2010 года № 96.

[4] Словосочетание «как правило» использовалось в следующем контексте: «площади, сдаваемые Арендатором с согласия Арендодателя в субаренду или для осуществления совместной деятельности с иным юридическим и физическим лицом, как правило, не могут превышать 70% площадей Арендатора».

Автор статьи

Куприянов Денис Юрьевич

Юрист частного права

Страница автора

Читайте также: