Что входит в понятие государственной собственности еспч

Обновлено: 28.04.2024

Практика Европейского Суда по правам человека

Постановление Европейского Суда по жалобе N 63508/11 "Поняева и другие против России" (вынесено 17 ноября 2016 г., вступило в силу 24 апреля 2017 г.), которым установлено нарушение статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. (далее - Конвенция), выразившееся в непропорциональном вмешательстве в имущественные права заявителей ввиду вынесения судами решений об аннулировании регистрации права собственности заявителей - добросовестных приобретателей на квартиры (со ссылкой на незаконную приватизацию соответствующих жилых помещений предыдущими собственниками), истребовании квартир из их владения, признании права собственности публично-правовых образований на спорное недвижимое имущество и выселении из него заявителей.

Заявители ссылались на то, что они были лишены права собственности на имущество в нарушение требований статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции.

Рассматривая вопрос приемлемости жалобы, Европейский Суд напомнил, что "понятие "имущество", закрепленное в первом абзаце статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции, имеет автономное значение, которое не ограничивается владением материальными благами и не зависит от формальной классификации данного полномочия в национальном законодательстве. Наряду с материальными благами, в качестве "имущественных прав" и, соответственно, "имущества" для целей настоящего положения могут рассматриваться и некоторые иные права и интересы. В каждом случае представляется необходимым рассмотреть вопрос о том, имеется ли у заявителя, с учетом всей совокупности обстоятельств конкретного дела, значительный интерес, находящийся под защитой статьи 1 Протокола N 1" (пункт 34 постановления).

Суд установил, что "в то время, когда первая заявительница была законным владельцем и обладала правом собственности в отношении квартиры, которая составляла ее "имущество" в значении статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции, вторая и третья заявительницы не являлись собственниками квартиры и жили там только на основании родственных связей с первой заявительницей, т.е. в качестве ее дочерей" (пункт 35 постановления).

Европейский Суд отметил, что он "не исключает того, что лицо, наделенное правом использования жилого помещения и не являющееся его собственником, может обладать определенным имущественным правом или интересом в отношении указанного помещения, признаваемым в национальном законодательстве, и такой интерес будет рассматриваться в качестве "имущества", находяще[го]ся под защитой статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции. Однако, по общему правилу, право проживания в конкретном помещении, не находящемся в собственности заявителя, не относится к "имуществу" по смыслу указанного положения" (пункт 36 постановления).

Суд заключил, что "что в своих замечаниях заявители не представили ссылки на какие-либо положения национального законодательства или фактические обстоятельства дела, на основании которых Суд мог бы прийти к выводу о том, что предоставленное второй и третьей заявительницам право проживания в квартире свидетельствует [о] наличии у них "имущества" по смыслу статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции. Таким образом. заявители не могут утверждать, что положения указанной статьи применимы в отношении них. Из этого следует, что поданная второй и третьей заявительницами жалоба несовместима ratione materiae с положениями Конвенции по смыслу пункта 3 статьи 35 Конвенции и должна быть отклонена в соответствии с пунктом 4 статьи 35 Конвенции" (пункт 37 постановления).

"Ввиду обстоятельств, связанных с гарантируемыми в договоре правами и свободами", предметный критерий.

Изучая вопрос исчерпания внутригосударственных средств правовой защиты, Суд отметил, что "никаких дополнительных мер, предусмотренных российским законодательством, направленных против такого решения, которые теоретически могли бы привести к восстановлению права собственности заявителя, предпринято не было. [В]озможность подачи иска о возмещении убытков при данных обстоятельствах не лишила бы заявителя статуса жертвы для целей жалобы по статье 1 Протокола N 1 к Конвенции. Эта возможность также не могла рассматриваться как необходимая для соблюдения правила исчерпания внутригосударственных средств правовой защиты по смыслу пункта 1 статьи 35 Конвенции. [Л]юбое возмещение убытков, которое первая заявительница могла бы получить от продавцов квартир, могло быть принято во внимание только для целей оценки пропорциональности вмешательства и морального ущерба, если нарушение статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции было бы выявлено судом, и если справедливая компенсация была бы присуждена согласно статье 41 Конвенции" (пункт 40 постановления).

Рассматривая жалобу по существу, Европейский Суд отметил, что "сложность рассматриваемых фактических и правовых вопросов в рассматриваемом деле не позволяет отнести его в одну из категорий, указанных во втором предложении первого пункта или во втором пункте статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции. Таким образом [необходимо рассматривать] ситуацию в свете общего правила, установленного первым пунктом статьи 1 Протокола N 1" (пункт 47 постановления).

Суд также установил, что "[в] отношении законности лишения права собственности первой заявительницы на квартиру и принимая во внимание ее доводы о том, что национальные суды не смогли установить предварительное условие, позволившее городу Москве восстановить право собственности на квартиру, Суд не может исключать возможности, что в настоящем деле могло иметь место существенное нарушение национального законодательства" (пункт 50 постановления).

Европейский Суд подчеркнул, что "право первой заявительницы было аннулировано, так как сделка, в результате которой квартира была приватизирована третьими лицами, являлась мошеннической. [О]пределение условий и процедур, на основании которых происходит отчуждение государственных активов в пользу частных лиц, по мнению государства имеющих на это право, и контроль соблюдения этих условий относится к исключительной компетенции государства. К исключительной компетенции государства также относится легализация передачи права собственности на квартиру посредством процедуры регистрации, специально разработанной для обеспечения дополнительной безопасности приобретателя права. При наличии такого большого количества управляющих органов, предоставивших разрешение на передачу права собственности на квартиру, в обязанности первой заявительницы или третьих лиц не входила оценка риска лишения права собственности в связи с недостатками, которые должны были быть исключены посредством процедур, специально для этого разработанных. Заблуждение властей не может оправдать последующее наказание первой заявительницы" (пункт 53 постановления).

Суд отметил, что "первая заявительница была лишена права на квартиру без материальной компенсации, и что государство не предложило ей жилья взамен. В отношении довода Властей, что убытки заявительницы могли бы быть возмещены, если бы она подала иск к продавцам квартиры о возмещении убытков, Суд признает, что данная возможность ей доступна. Вместе с тем, в конкретных обстоятельствах данного дела ясно, что возмещение убытков нельзя перенести на более поздний срок, что касается лица, допустившего мошенничество, так как уголовное расследование длится с 2006 года, а лицо, причастное к совершению преступления, не установлено. С учетом того, что рассматриваемые события произошли в 2004 году, шансов установить лицо, причастное к совершению преступления, на данном этапе практически нет. Довод Властей может толковаться только в качестве предположения того, что заявительница переложит свое чрезмерное индивидуальное бремя на других добросовестных приобретателей квартиры, и Суду сложно понять, как это поможет улучшить баланс между общественным интересом и необходимостью защищать права физических лиц" (пункт 55 постановления).

Европейский Суд пришел к выводу, что "государственные власти не обеспечили надлежащую экспертную оценку в отношении законности операций с недвижимым имуществом и проверить наличие противоречащих интересов в отношении недвижимого имущества. Вместе с тем, первая заявительница не должна нести риска пересмотра права собственности на квартиру в результате бездействия органов государственной власти при проведении процедур, направленных на предотвращение мошеннических действий при регистрации сделок с объектами недвижимого имущества. [О]шибки или упущения со стороны органов государственной власти должны толковаться в пользу потерпевших лиц. Другими словами, ответственность за последствия ошибки государственного органа должно нести государство, и эти упущения нельзя исправлять за счет лиц, чьи интересы они затрагивают. [Л]ишение первой заявительницы права собственности на квартиру и передача права собственности на квартиру городу Москве являлись для заявительницы непропорциональным и чрезмерным бременем. Соответственно, по настоящему делу было допущено нарушение статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции (пункты 56 - 57 постановления).

См. также поступившие в Верховный Суд Российской Федерации постановления Европейского Суда по правам человека, содержащие констатацию нарушения статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции, выразившееся в непропорциональном вмешательстве в имущественные права заявителей ввиду вынесения судами решений об аннулировании регистрации права собственности заявителей - добросовестных приобретателей на квартиры, истребовании квартир из их владения, признании права собственности публично-правовых образований на спорное недвижимое имущество и выселении из него заявителей.

Постановление по жалобе N 49529/10 "Николаевы против России" (вынесено и вступило в силу 6 июня 2017 г.); N 31788/06 "Аленцева против России" (вынесено 17 ноября 2016 г., вступило в силу 24 апреля 2017 г.); N 75737/13 "Андрей Медведев против России" (вынесено 13 сентября 2016 г., вступило в силу 13 декабря 2016 г.); N 59391/12 "Анна Попова против России" (вынесено 4 октября 2016 г., вступило в силу 4 января 2017 г.); N 50775/13 "Кириллова против России" (вынесено 13 сентября 2016 г., вступило в силу 30 января 2017 г.); N 7359/14, 69173/14 "Лунина и Мухамедова против России" (вынесено и вступило в силу 13 июня 2017 г.); N 47724/07, 58677/11, 2920/13, 3127/13 и 15320/13 "Пчелинцева и другие против России" (вынесено 17 ноября 2016 г., вступило в силу 24 апреля 2017 г.); N 63508/11 "Ноняева и другие против России" (вынесено 17 ноября 2016 г., вступило в силу 24 апреля 2017 г.); N 20578/08, 21159/08, 22903/08, 24519/08, 24728/08, 25084/08, 25558/08, 25559/08, 27555/08, 27568/08, 28031/08, 30511/08, 31038/08, 45120/08, 45124/08, 45131/08, 45133/08, 45141/08, 45167/08 и 45173/08 "Томина и другие против России" (вынесено 1 декабря 2016 г., вступило в силу 24 апреля 2017 г.); N 18561/10 "Клименко против России" (вынесено и вступило в силу 2 мая 2017 г.), N 59291/13, 14636/14 и 14582/15 "Зимонин против России" (вынесено и вступило в силу 16 мая 2017 г.).

Право собственности является одним из фундаментальных прав человека, оно признаётся и защищается не только национальным правом каждого отдельного государства, но и на наднациональном уровне. Важное место в системе международных договоров, защищающих право собственности, занимает Конвенция о защите прав человека и основных свобод[1](неофициальное название –Европейская конвенция по правам человека).

Конвенция была принята в 1950 году и вступила в силу 3 сентября 1953 года. Её главным положением, содержащим гарантию имущественных прав физических и юридических лиц, является статья 1 Протокола № 1[2], которая сформулирована следующим образом: «Каждое физическое или юридическое лицо имеет право беспрепятственно пользоваться своим имуществом. Никто не может быть лишен своего имущества, иначе как в интересах общества и на условиях, предусмотренных законом и общими принципами международного права.Предыдущие положения ни в коей мере не ущемляют права государства обеспечивать выполнение таких законов, какие ему представляются необходимыми для осуществления контроля за использованием собственности в соответствии с общими интересами или для обеспечения уплаты налогов или других сборов или штрафов».

Анализ прецедентной практики Европейского суда по правам человека (далее – ЕСПЧ) показывает, что используемое в тексте Протокола понятие «имущество» (possessions) обладает автономным значением и не ограничивается только правом собственности на материальные объекты. Суд, в частности, признал, что гарантии ст. 1 Протокола № 1 распространяются и на такие специфические объекты, как:

суммы, присуждённые окончательным и обязательным судебным или арбитражным решением[3];

право на возмещение экспортного НДС[4];

право на возмещение излишне уплаченного налога[5];

лицензии на осуществление хозяйственной деятельности или оказание определенных услуг[6];

клиентуру и деловые связи фирмы[7];

доменное имя[8];

право на акцию[9];

право на занятие рыбным промыслом[10] и другие.

Понятие «имущество» (possessions) обладает автономным значением и не ограничивается только правом собственности на материальные объекты.

Все эти объекты, по мнению ЕСПЧ, могут быть уподоблены праву собственности и составляют экономические активы. Каждый из этих частных примеров не будет рассмотрен отдельно, в данной статье будет лишь выделены некоторые общие закономерности, отражающие специфический подход ЕСПЧ.

Итак, по смыслу ст. 1 Протокола № 1 можно выделить две основные категории имущества: 1) «имеющееся в наличии имущество»(existingpossessions) – сюда входят в основном вещи, т.е. объекты права собственности в их классическом понимании; 2) так называемые «активы» (assets), в том числе требования, в отношении которых заявитель может доказать, что он имеет «правомерное ожидание» приобретения эффективного права распоряжения имуществом (legitimateexpectation).

Важно отметить, что требование не может считаться «правомерным ожиданием», если оно имеет условный характер. Так, ст. 1 Протокола № 1 не гарантирует право на приобретение имущества путём наследования[11]. Данныйподход был применен ЕСПЧ в деле «Маркс против Бельгии», где ЕСПЧ указал, что ст. 1 Протокола № 1 защищает уже существующее имущество лица и не может гарантировать право на приобретение имущества ни по завещанию, ни каким-либо другим образом[12].

Отдельного внимания заслуживает дело «Буцев против России», где ЕСПЧ в качестве «правомерного ожидания» рассматривал требование исполнить вступившее в законную силу судебное решение[13].

Таким образом, под понятие «имущество» подпадают не только вещи (в классическом их понимании), но всякое иное имущество, обладающее определенной экономической ценностью (экономические активы). Более того, этим понятием охватываются также и объекты, которые по российскому праву достаточно проблематично отнести к имуществу, но которые обладают бесспорной экономической ценностью.

Кроме того, имущество не обязательно должно принадлежать лицу на праве собственности. Это может быть и иное законное право (например, имущество может принадлежать лицу на основании договора аренды, что было указано Судом в деле «Иатридис против Греции»[14]).

Имущество не обязательно должно принадлежать лицу на праве собственности. Это может быть и иное законное право.

При этом, необходимо понимать, что такойрасширительный подход ЕСПЧ к кругу объектов, подпадающих под защиту ст. 1 Протокола № 1, не говорит о новом, отличном от классического, понимании права собственности, а доказывает лишь прогрессивный подход ЕСПЧ к понятию «имущество». Однако ряд авторов в своих работах приходят к выводу, что автономная концепция права собственности, сформированная в практике ЕСПЧ, не совпадает с понятиями, принятыми в национальных правовых системах. В частности, такая позиция высказана В.В. Старженецким в его работе «Россия и Совет Европы: право собственности»[15], в которой автор предлагает распространить право собственности на любые частные права, имеющие имущественный характер, в том числе вещные, обязательственные права и права членства[16]. Стоит отметить, что данный подход подвергся критике в научном сообществе. Так, М.А. Рожкова указала, что смешение права собственности (юридического правоотношения) с его объектами (имуществом) является ошибочным: «В результате подобного смешения создается впечатление, что содержанием ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции охватывается только то имущество, которое находится у частного лица на праве собственности»[17].

Европейский суд по правам человека – единственный орган, уполномоченный официально толковать и разъяснять формулировки положений Конвенции и Протоколов к ней. Реализуя эту компетенцию, он тем самым расширяет границы действия Конвенции и наполняет её положения новым смыслом. Таким образом, анализ решений Европейского Суда, в том числе в вопросах, касающихся прав собственности, имеет непосредственный практический интерес для конкретного и эффективного применения Европейской Конвенции в каждом государстве-участнике, в том числе в Российской Федерации.

Автор: Дарья Киселёва

[1] Конвенция о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 г., Рим.

[2] Протокол № 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 20 марта 1952 г., Париж.

[3]Stran Greek refineries and StratisAndreadis v. Greece, Application N 13427/87. European Court of Human Rights, Judgment of 9 December 1994.

[4]Intersplav v. Ukraine, Application N 803/02. European Court of Human Rights, Judgment of 5 December 2006.

[5]Buffalo SRL v. Italy, Application N 38746/97. European Court of Human Rights, Judgment of 3 July 2003.

[6]Tre TraktorerAktiebolag v. Sweden, Application N 10873/84. European Court of Human Rights, Judgment of 7 July 1989;Capital Bank AD v. Bulgaria, Application N 49429/99. European Court of Human Rights, Judgment of 24 November 2005.

[7]Van Marle and others v. Netherlands, Application N 8543/79. European Court of Human Rights, Judgment of 26 June 1986.

[8]Paeffgen GmbH (I — IV) v. Germany, Applications N 25379/04, 21688/05, 21722/05, 21770/05. European Court of Human Rights, Decision of 18 September 2007.

[9]Sovtransavto Holding v. Ukraine, Applications N48553/99. European Court of Human Rights, Judgment of 25 July 2002.

[10]Posti and Rahko v. Finland, Applications N 27824/95. European Court of Human Rights, Judgment of 24 September 2002.

[11]Jantner v. Slovakia, Application № 39050/97. European Court of Human Rights, Judgment of 4 March 2003. Par.27.

[12]Marckx v. Belgium, Application № 6833/74. European Court of Human Rights, Judgment of 13 June 1979. Par.50.

[13]Butsev v. Russia, Application № 1719/02. European Court of Human Rights, Judgment of 22 September 2005.

[14]Iatridis v. Greece, Application № 31107/96. European Court of Human Rights, Judgment of 25 March 1999. Par.54.

[15]Старженецкий В.В. Россия и Совет Европы: право собственности. М., 2004. С. 46.

В соответствии с ч. 1 ст. 32 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее – Конвенция)[1] Европейский суд по правам человека (далее – ЕСПЧ) обладает компетенцией по вопросам, касающимся толкования и применения положений Конвенции и Протоколов к ней. При разъяснении судам общей юрисдикции порядка применения общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Верховный Суд Российской Федерации указал, что Российская Федерация как участник Конвенции признает юрисдикцию ЕСПЧ по вопросам толкования и применения положений Конвенции и Протоколов к ней обязательной [2].Однако необходимо обратить особое внимание на позицию Конституционного Суда Российской Федерации (далее – КС РФ), согласно которой при возникновении сомнений о возможности исполнения решений ЕСПЧ, вынесенных не в пользу Российской Федерации, уполномоченные органы вправе обратиться в КС РФ с запросом о толковании положений Конституции Российской Федерации в целях устранения противоречий Конституции международных обязательств Российской Федерации [3] .Таким образом, применение положений Конвенции и Протоколов к ней неразрывно связано с использованием практики ЕСПЧ по вопросу толкования основных прав и свобод, однако такие положения не должны противоречить Конституции Российской Федерации.

Положения ст. 8 Конвенции обеспечивают право каждого на уважение его жилища и недопустимости произвольного вмешательства публичных властей в реализацию данного права

Исключение составляют законные вмешательства необходимые «в демократическом обществе в интересах национальной безопасности и общественного порядка, экономического благосостояния страны, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья или нравственности или защиты прав и свобод других лиц». Таким образом, представляется, что анализ подходов ЕСПЧ к понятию «жилище» весьма актуален и позволит понять, насколько существующий российский подход к объектам жилищных правоотношений соответствует европейскому подходу.

Следует отметить, что сам ЕСПЧ указывает на то, что на сегодняшний день необходимо говорить о сформировавшийся вне зависимости от толкования национального законодательства аутентичной концепции «жилища», понимание которого, прежде всего, зависит от фактических связей с конкретным местом проживания[4]. Рассмотрим, на наш взгляд, наиболее значимые подходы ЕСПЧ, выраженные в ходе разрешения различных спорных ситуаций.

Так, разрешая вопрос о правомерности действий должностных лиц о призвании права владения и пользования жилым помещением по договору найма жилого помещения прекращённым, Суд исходил из того, что сам по себе факт длительного отсутствия заявителя в оспариваемом жилом помещении не говорит о том, что заявитель теряет связь с ним: оставление в спорной квартире мебели, личных вещей, а также отсутствие намерений навсегда покинуть это помещение свидетельствует о том, что заявитель воспринимает указанное помещение как жилище[5].

Как уже было отмечено ранее, в соответствии с практикой ЕСПЧ понятие «жилище» охватывает и нежилые помещения. Так, в деле «Нимитц против Германии» адвокатская контора заявителя также может быть жилищем, в случае, если невозможно провести чёткое разграничение между ведением деятельности в спорном помещении и личной жизнью человека[6].

Однако не все помещения, в которых граждане пребывают в период длительного времени, признаются «жилищем» по смыслу Конвенции. Так, в деле «Лево и Фийон против Франции»[8] ЕСПЧ указал, что обособленные от жилых помещений строения, в которых содержатся свиньи на свиноферме, не могут рассматриваться как жильё заявителя, потому что эксплуатация указанных помещений осуществляется лишь в ходе реализации своих профессиональных функций и не связана с личной и семейной жизнью заявителя. Таким образом, строения, входящие в домовладение, но не входящие в жилой дом, не могут рассматриваться как жильё. Аналогичная позиция содержится и в определении Конституционного Суда Российской Федерации[9].

Можно заключить, что на сегодняшний день в практике ЕСПЧ установилось широкое понимание «жилища», и к нему относятся как дома, квартиры, так и нежилые помещения. Тем не менее, представляется, что российский законодатель, связывающий жилое помещение с критерием пригодности, т.е. соответствия установленным санитарным и техническим правилам и иным требованиям законодательства[10], а не с фактическим проживанием и пребыванием граждан, не готов к восприятию широкого европейского подхода к понятию «жилище».

Автор: Надежда Лущ

[1] Конвенция о защите прав человека и основных свобод (заключена в Риме 4 ноября 1950 г.) // СПС «КонсультантПлюс».

[2] Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 10 октября 2003 г. № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации». П. 10 // СПС «КонсультантПлюс».

[3]Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 14 июля 2015 г. № 21-П «По делу о проверке конституционности положений статьи 1 Федерального закона «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней», пунктов 1 и 2 статьи 32 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации», частей первой и четвертой статьи 11, пункта 4 части четвертой статьи 392Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации, частей 1 и 4 статьи 13, пункта 4 части 3 статьи 311 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации, частей 1 и 4 статьи 15, пункта 4 части 1 статьи 350 Кодекса административного судопроизводства Российской Федерации и пункта 2 части четвертой статьи 413 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросом группы депутатов Государственной Думы» // СПС «КонсультантПлюс».

[4] Постановление Европейского суда по правам человека от 18 ноября 2004 г. «Дело Прокопович (Prokopovich) против Российской Федерации». П. 36 // СПС «КонсультантПлюс».

[5] Информация о постановлении Европейского суда по правам человека от 29 июля 2014 г. по делу «Белич (Belich) против Хорватии» (жалоба № 59532/00) // СПС «КонсультантПлюс».

[6] Постановление Европейского суда по правам человека от 16 декабря 1992 г. «Нимитц (Niemietz) против Германии» // СПС «КонсультантПлюс».

[7] Постановление Европейского суда по правам человека от 18 ноября 2004 г. «Дело Прокопович (Prokopovich) против Российской Федерации» // СПС «КонсультантПлюс».

[8] Информация о решении Европейского суда по правам человека от 6 сентября 2005 г. по делу «Лево и Фийон (LeveauandFillon) против Франции» (жалоба № 63512/00, 63513/00) // СПС «КонсультантПлюс».

[9] Определение Конституционного Суда Российской Федерации от 12 мая 2005 г. № 166–О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданки Котовой Светланы Евгеньевны на нарушение ее конституционных прав пунктом 10 статьи 5 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» // СПС «КонсультантПлюс».

В соответствии с ч. 1 ст. 32 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее – Конвенция)[1]Европейский суд по правам человека (далее – ЕСПЧ) обладает компетенцией по вопросам, касающимся толкования и применения положений Конвенции и Протоколов к ней. При разъяснении судам общей юрисдикции порядка применения общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Верховный Суд Российской Федерации указал, что Российская Федерация как участник Конвенции признает юрисдикцию ЕСПЧ по вопросам толкования и применения положений Конвенции и Протоколов к ней обязательной[2].Однако необходимо обратить особое внимание на позицию Конституционного Суда Российской Федерации (далее – КС РФ), согласно которой при возникновении сомнений о возможности исполнения решений ЕСПЧ, вынесенных не в пользу Российской Федерации, уполномоченные органы вправе обратиться в КС РФс запросом о толковании положений Конституции Российской Федерациив целях устранения противоречий международных обязательств Российской Федерации Конституции, имеющей высшую юридическую силу[3].Таким образом, применение положений Конвенции и Протоколов к ней неразрывно связано с использованием практики ЕСПЧ по вопросу толкования основных прав и свобод, однако такие положения не должны противоречить Конституции Российской Федерации.

Следует отметить, что сам ЕСПЧ указывает на то, что на сегодняшний день необходимо говорить о сформировавшийся вне зависимостиот толкованиянационального законодательства аутентичной концепции «жилища», понимание которого, прежде всего, зависит от фактических связей с конкретным местом проживания[4]. Рассмотрим, на наш взгляд, наиболее значимые подходы ЕСПЧ, выраженные в ходе разрешения различных спорных ситуаций.

Так, разрешая вопрос о правомерности действий должностных лиц о призвании права владения и пользования жилым помещением по договору найма жилого помещения прекращённым, Суд исходил из того, что сам по себе факт длительного отсутствия заявителя в оспариваемомжилом помещении не говорит о том, что заявитель теряет связь с ним: оставление в спорной квартире мебели, личных вещей, а также отсутствие намерений навсегда покинуть этопомещение свидетельствует о том, что заявитель воспринимает указанное помещение как жилище[5].

Однако не все помещения, в которых граждане прибывают в период длительного времени, признаются «жилищем» по смыслу Конвенции. Так, в деле «Лево и Фийон против Франции»[8] ЕСПЧ указал, что обособленные от жилых помещений строения, в которых содержатся свиньи на свиноферме, не могут рассматриваться как жильё заявителя, потому что эксплуатация указанных помещений осуществляется лишь в ходе реализации своих профессиональных функций и не связано с личной и семейной жизнью заявителя. Таким образом, строения, входящие в домовладение, но не входящие в жилой дом, не могут рассматриваться как жильё. Аналогичная позиция содержится и в определении Конституционного Суда Российской Федерации[9].

Таким образом, на сегодняшний день в практике ЕСПЧ установилось широкое понимание «жилища» и к нему относятся как дома, квартиры, так и нежилые помещения.Тем не менее, представляется, что российский законодатель, связывающий жилое помещение с критерием пригодности, т.е. соответствия установленным санитарным и техническим правилам и иным требованиям законодательства[10], а не с фактическим проживанием и пребыванием граждан, не готов к восприятию широкого европейского подхода к понятию «жилище».

Автор: Надежда Лущ

Статья 1 Протокола № 1 Конвенции о защите прав человека и основных свобод гарантирует защиту имущественных прав граждан. Однако не любое вмешательство государства в имущественную сферу лиц означает нарушение положения. На какие критерии обращает внимание ЕСПЧ при рассмотрении дел по статье 1 Протокола № 1, рассказывает юрист Александр Зезекало.

Требование первое – законность

Статья 1 Протокола № 1 Конвенции о защите прав человека и основных свобод устанавливает несколько принципов защиты собственности. Первый гарантирует право граждан на уважение их имущества. Вторая норма декларирует, что никто не может быть лишен своей собственности, а третья регламентирует возможность государства контролировать использование собственности.

«Эти три правила не являются изолированными друг от друга, они взаимосвязаны. При этом второе и третье представляют собой частные случаи первого. То есть изъятие и контроль за использованием имущества представляются частными случаями более широкого правила – уважения собственности. Поэтому, когда суд рассматривает жалобу по статье 1 Протокола № 1, он смотрит сначала, не является ли то, на что жалуется заявитель, вмешательством, затем контролем. Если ни тем, ни другим, то жалоба может быть рассмотрена в свете нормы об уважении», – говорит кандидат юридических наук, доцент кафедры гражданского права Санкт-Петербургского государственного университета Александр Зезекало.

Важно понимать, отмечает юрист, что статья 1 Протокола № 1 гарантирует неабсолютное право. В отличие от ряда других закрепленных в Конвенции прав, как, например, права на жизнь, на запрет пыток, на недопустимость рабства и принудительного труда, положение об имущественных правах все-таки допускает вмешательство и в общих чертах очерчивает его пределы. Например, лишение собственности допускается в интересах общества и на условиях, предусмотренных законами и общими принципами международного права. Контроль за использованием собственности может осуществляться в соответствии с общими интересами. Как объясняет Александр Зезекало, следить за соблюдением этих правил суду помогает специальный тест. Он включает в себя три условия: если хотя бы одно не было соблюдено, значит, вмешательство нарушило требования Конвенции.

«Первое условие – законность. По общему правилу, чтобы требование законности было соблюдено, необходимо, чтобы вмешательство имело прочную базу в правовой системе данного государства. При этом сам закон, если мы обратимся к принципу верховенства права, должен быть доступным, точным и позволять всякому и каждому предвидеть последствия своих действий», – рассказывает доцент.

В данном случае часто вызывают вопросы толкование судами национальных норм и уже сложившаяся в стране практика. ЕСПЧ признает, что право может развиваться путем токования и сами по себе изменения в интерпретации законов не нарушают Конвенции, отмечает эксперт, но при этом они все равно должны быть понятными и последовательными. Однако если ЕСПЧ сталкивается с непредсказуемыми и неожиданными токованиями, то он может поставить вопрос о противоречии этого толкования Конвенции. В качестве примера Александр Зезекало приводит дело OAO Neftyanaya Kompaniya Yukos v. Russia (no. 14902, 20 September 2011). В нем толкование судами сроков давности по налоговым спорам было признано ЕСПЧ непредсказуемым. Так было и в одном из недавних дел о жилищном споре – Kopytok v. Russia (no. 48812/09, 15 January 2019).

«В соответствии со сложившейся у нас практикой суды признавали право на проживание за теми лицами, которые по тем или иным причинам не приняли участие в приватизации. Поскольку права этих лиц нигде не были зафиксированы и из закона не следует, что эти лица сохраняют свои права, ЕСПЧ пришел к выводу, что в данном случае такое толкование законов является непредсказуемым. Заявитель не мог этого предвидеть», – поясняет Александр Зезекало.

Требование второе – легитимная цель вмешательства

Второе условие теста – соответствие публичному и общественному интересу. Европейский Суд признает, что публичный интерес – широкое понятие, которое охватывает и политические, и экономические, и социальные вопросы.

«Здесь консенсус между всеми государствами, которые подписали конвенцию, найти сложно. Так что суд говорит, что государство пользуется в этом случае широкой свободой рассмотрения. Отдельные исследователи вообще подмечают, что трудно представить ситуацию, при которой суд оспорил бы легитимную цель, на которую ссылаются власти. Такие случаи бывают, но это скорее исключение из общего правила. Стандарт доказывания здесь очень низкий. Даже если государство не сформулировало цель, которой руководствовалось при вмешательстве, суд может ему помочь», – рассказывает эксперт. Например, в деле Ambruosi v. Italy (no. 31227/96, 19 October 2000) комиссия назвала в качестве такой цели защиту публичного кошелька.

Подобную позицию ЕСПЧ объясняет тем, что у государства есть большая осведомленность о нуждах общества, поэтому национальные власти находятся в лучшем положении, нежели сам суд в отношении рассматриваемого вопроса, говорит Александр Зезекало. Поэтому Европейский Суд старается уважать публичный интерес и его определение, представленное национальными властями. Этот подход не распространяется на случаи, когда такое определение явно не имеет под собой никакого основания. Яркий пример – разбирательство Tkachevy v. Russia (no. 35430/05, 14 February 2012).

«Дело было об изъятии недвижимости. Суд не согласился с властями, указал, что в обстоятельствах настоящего дела публичный интерес, которым руководствовались власти при изъятии квартиры, не был ясно и убедительно продемонстрирован», – говорит доцент.

Требование третье – соразмерность

Заключительный и основной элемент теста – соразмерность. Одно из первых упоминаний о нем применительно к статье 1 Протокола № 1 содержится в деле об ограничении прав землевладельцев Sporrong and Lönnroth v. Sweden (Series A no. 52, 23 September 1982).

Соразмерность предполагает соблюдение справедливого равновесия между публичными интересами и требованиями защиты основных прав конкретной личности. Как отмечает эксперт, во многом тест на соразмерность является оценочным. Государствам в рамках статьи 1 Протокола № 1 представлено широкое усмотрение в отношении принимаемых ими мер, но есть определенные критерии, которые суд учитывает при оценке соразмерности, добавляет юрист.

«Один из таких критериев – тяжесть последствий для заявителя. Здесь необходимо сравнивать тот спектр мер, который имелся у государства для достижения его целей. Если таких мер было несколько, то необходимо установить, что государство выбрало наиболее щадящий и эффективный для заявителя путь. Если среди мер государство выбирает меньшее зло, то это скорее будет свидетельствовать в пользу непротиворечия Конвенции. Если никакой альтернативы нет, то остается общий критерий об обременительности. Бремя в любом случае не должно быть чрезмерным», – подчеркивает Александр Зезекало.

Также суд может оценивать длительность вмешательства. Этот критерий, в частности, применялся в упомянутом деле Sporrong and Lönnroth v. Sweden. В нем речь шла о владельцах земельных участков, которым власти выдали предписание о возможности отчуждения их территорий в пользу государства. Действие этих разрешений по времени практически совпадало с запретом на строительство. Заявители около 10 лет находились в подвешенном состоянии. Длительность вмешательства, конечно же, была учтена в этом деле, говорит эксперт.

«Также суд может учесть наличие или отсутствие компенсации. Например, если речь идет об изъятии имущества в отсутствии компенсации, то, как правило, это представляет собой несоразмерное вмешательство, которое не может быть оправдано с точки зрения статьи 1 Протокола № 1. Но это справедливо не во всех случаях, нужно учитывать все обстоятельства дела», – подмечает Александр Зезекало.

Последний критерий, который часто учитывается комиссией, – процессуальные гарантии. Лицу должна быть предоставлена возможность представить свое дело эффективно, объясняет доцент. Это условия также учитывалось в деле Sporrong and Lönnroth v. Sweden. Помимо длительности, суд заметил, что заявители не имели процессуальных гарантий, поскольку не могли законным образом добиться сокращения этих сроков, у них не было практически никаких средств, чтобы воздействовать на ситуацию, рассказывает Александр Зезекало.

Таким образом, не всякое вмешательство в права, гарантированные статьей 1 Протокола № 1, означает нарушение данного положения Конвенции. Если суд установит, что все три критерия соблюдены, то нарушения нет. В качестве примера эксперт приводит дело по жалобе на реновацию в Москве, которая началась в 1999 году, – Sigunovy c. Russie (no. 18836/11, 12.02.2019).

«В этом деле взамен старой квартиры заявителям было предоставлено новое жилье. Оно было эквивалентное, даже большее по площади и более комфортное, расположенное в том же районе, недалеко от прежнего места жительства. Суд в связи с этим счел, что было соблюдено требование законности, не стал отвергать общественную полезность – легитимную цель, и отметил, что вмешательство в права заявителей отвечало требованиям поддержания справедливого баланса между интересами общественными и отдельных лиц», – рассказывает Александр Зезекало.

Больше о самых неожиданных делах ЕСПЧ по статье 1 Протокола № 1 Конвенции, стадиях приемлемости жалобы, позитивных и негативных обязательствах государства – в лекции Александра Зазекало «Защита имущественных прав в Европейском суде по правам человека».

Автономное толкование понятий в практике Европейского суда по правам человека и Конституционного Суда РФ: сравнительное исследование

В настоящей статье рассматривается такой прием толкования Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, как автономное толкование. Автор исходит из гипотезы о том, что по своим способам и целям оно сопоставимо с конституционно-правовым толкованием, применяемым Конституционным Судом РФ. Востребованность этого инструмента рассматривается на трех примерах, затрагивающих понятия «семейная жизнь» (применение вспомогательных репродуктивных технологий), «имущество» (прекращение договора аренды недвижимости), «задержание» (помещение несовершеннолетнего под надзор). Делается вывод о том, что по многим вопросам толкование сферы действия основных прав в конституционном правосудии и в практике ЕСПЧ взаимно согласовано. Это, однако, не исключает различных оценок относительно правомерности, справедливости того или иного конкретного ограничения этих прав.

1. Актуальность и границы исследования

Крупный ученый и государственный деятель В.А. Туманов одним из первых в русскоязычной литературе изложил суть автономного толкования, анализируя понятия «уголовное обвинение» и «спор о гражданских правах», используемые в ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. (далее — Конвенция), устанавливающей право каждого на справедливое судебное разбирательство. «В контексте Конвенции, утверждает Европейский суд, эти понятия могут иметь иное содержание, объем и место, чем одноименные правовые понятия в национальном праве», а в основе данного приема лежит «очень свободное и, как правило, расширительное толкование Европейским судом прав и свобод и их гарантий, предусмотренных Конвенцией (и наоборот, ограничительное толкование допустимых ограничений этих прав и свобод)» 1 1 Туманов В.А. Автономное толкование понятий в практике Европейского Суда по правам человека // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. 2003. № 3. С. 78–79. .

Другими словами, «автономное» истолкование термина или института, предусмотренного Конвенцией или Конституцией, означает придание им путем толкования (преимущественно телеологического) такого смысла, который не исчерпывается смыслами, уже заложенными в них в правовых системах стран-членов (в отраслевом законодательстве).

В дальнейшем эта проблематика не вызвала особого ажиотажа среди отечественных исследователей, хотя проф. Т.Г. Морщакова 2 2 Морщакова Т.Г. Судебная речь о партии и автономное толкование понятий: правовая позиция эксперта в Конституционном Суде России // Служение праву: памяти профессора В.А. Туманова посвящается: сб. ст. М., 2017. в ряде работ проводит параллели между автономным толкованием норм Конвенции и норм Конституции РФ 1993 г. в уголовно-процессуальной сфере. Недавно появились солидные научные публикации, посвященные применению этого приема толкования Конвенции в целых сегментах правоотношений, в частности касающихся семейной жизни 3 3 Лукашевич В.А. В защиту «Европейской семьи»: теория автономных понятий и толкование статьи 8 Европейским судом по правам человека // Российский ежегодник Европейской конвенции по правам человека / под ред. М.Е. Глазковой, С.А. Грачевой, Т.А. Николаевой. Вып. 2. «Автономное толкование» Конвенции и «судейский активизм». М., 2016. и лишения свободы 4 4 Агальцова М.В. Автономное толкование Европейским судом по правам человека понятий «лишение свободы», «законность задержания» и «обоснованность подозрения» // Российский ежегодник Европейской конвенции по правам человека. , а еще ранее — вопросов имущества 5 5 Рожкова М.А. К вопросу о понятии «собственность» в Конвенции о защите прав человека и основных свобод и практике Европейского Суда по правам человека // Журнал российского права. 2006. № 12. . Профессор А.И. Ковлер 6 6 Ковлер А.

ОдНА Статья «Автономное толкование понятий в практике Европейского суда по правам человека и Конституционного Суда РФ: сравнительное исследование»

Автор статьи

Куприянов Денис Юрьевич

Юрист частного права

Страница автора

Читайте также: