Только в таком состоянии высшего самопознания можно оценить правосудие божие

Обновлено: 24.04.2024

- Какие чувства овладели вашими душами, когда вы слушали эту песню?

- Как вы думаете, какие обстоятельства жизни поэта вдохновили его на создание стихотворения “Ангел”?

- Прочитайте и раскройте содержание прочитанного стихотворения.

- Подумайте, почему М.Ю. Лермонтов назвал стихотворение “Ангел”?

- Как вы понимаете значение слова “ангел”? Я просила вас заранее посмотреть значение этого слова в Толковом словаре, в библейской литературе.

- Какое значение имеют следующие словосочетания: ангел-хранитель, ангел во плоти, ангельский голос, день ангела.

Учитель

Стихотворение “Ангел”, помеченное 1831 годом (Лермонтову 17 лет).

“Ангел” – это та точка, где пробился наружу из глубин души родник поэзии великого нашего поэта. Потом его поэзия превратится в поток, отразивший в себе и родные Тарханы, и Кавказ, и звезды, и облака, и луну, плывущую по небу, но сам родник, сам источник вот он – стихотворение “Ангел”.

Говорят , что реальной основой поэтического видения “небесной родины” послужили воспоминания поэта о матери и ее песнях, слышанных в младенчестве. Ангел несет живую душу, чтобы вселить ее в земного человека, и поет песню; душа не запомнила этой песни, но ощущение песни – память о песне осталась. И вот – земные песни не могут заменить ей тех небесных звуков. Душа в земной юдоли томится, вспоминая о них.

Но разве не точно так же мать, молодая, красивая, нежная женщина (ангел), лелеяла своей песней душу мальчика, готовя его к трудной и жестокой жизни, к земному пути!

Учитель

Это юношеское стихотворение. Что необычного для ранней лирики Лермонтова вы увидели в этом стихотворении?

Примерные ответы учащихся

Отсутствуют мотивы богоборчества и демонизма. “ Ангел” едва ли не единственное в ранней лирике стихотворение, в котором “святых” “райских” звуков не коснулся пафос сомнения и отрицания. Земной мир, “мир печали и слез”, не отрицается как враждебный, но безоговорочно отступает перед небесным:

“И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли”.

Противоречие между землей и небом, действительностью и мечтой здесь смягчено; стихотворение пронизано музыкой, мелодичностью ритмики, это действительно песня, исполненная “простых и сладких звуков”. Эти стихи положили на музыку более 30 композиторов, в том числе А.Е. Варламов, А.Г. Рубинштейн, С.В. Рахманинов, Н.А. Римский-Корсаков и др.

В.Г. Белинский счел стихотворение незрелым, не обнаружив в нем “лермонтовского элемента” – высоко ценимого им критического начала.

Учитель

Н.А. Бердяев назвал Лермонтова “самым религиозным из русских поэтов” Почему? Мы попробуем сегодня это доказать или опровергнуть. Христианские мотивы в творчестве М.Ю. Лермонтова. Это очень глубокая и многогранная тема. Она включает в себя библейские мотивы, религиозные, богоборческую и демонистическую темы. Заранее класс был разделен на группы, которые занимались отдельной темой. И вот свои наблюдения я прошу представить всем. Итак, почему Бердяев назвал Лермонтова самым религиозным поэтом?

Примерные ответы учащихся

Интерпретация стихотворений Лермонтова “Исповедь”, “Покаяние”, “Поэт”, “Пророк”, “Ветка Палестина”, “Мой Демон”, “Благодарность”, “Когда волнуется желтеющая нива. ”, “Я не для ангелов и рая. ”, “Азраил”, “1831-го июня 11 дня”, “Ночь1”, “Кладбище”, “Отрывок”, “К деве небесной” и др.

Учитель дополняет ответы учащихся, обобщает

- Лермонтов сосредоточен на религиозно – метафизической проблематике. Вопросы веры, Божьего суда, спасения, вечного блаженства, возможность примирения в человеке духовного и телесно – чувственного начал – все это центральные в его миросозерцании вопросы. Они мучили его, ибо в пределах своего опыта он не мог найти им окончательного, несомненного решения.

Я, веруя твоим словам,
Глубоко в сердце погрузился,
Однако же нашел я там,
Что ум мой не по пустякам
К чему-то тайному стремился.
К тому, чего даны в залог
С толпою звезд ночные своды,
И что б уразуметь я мог
Через мышления и годы.
(1830г., писал Лермонтов, отвечая на упреки Н.Ф. Ивановой)

История познания продолжается в стихотворениях “Ночь.1”, “1830. Майя.16 число”, “Ангел”, “Исповедь”, “Я не для ангелов и рая. ” Это вехи лермонтовского самопознания, напряженного, неустанного. Настоящую его цель писатель объяснит позже, в “Герое нашего времени”: “Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить правосудие Божие”.

Человек внутренний обретает покой и способность к высшим созерцаниям:

Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, -
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога.
(“Когда волнуется желтеющая нива”,1837)

Ему становится доступна и близка святыня, на которой надолго задерживается его задумчивый взгляд:

Заботой тайною хранима
Перед иконой золотой
Стоишь ты, ветвь Ерусалима,
Святыни верный часовой!
Прозрачный сумрак, луч лампады,
Кивот и крест, символ святой.
Все полно мира и отрады
Вокруг тебя и над тобой.
(“Ветка Палестины”, 1837)

Лермонтов и богоотверженному Демону дает пережить подобное состояние:

Неизъяснимое волненье
В себе почувствовал он вдруг.
Немой души его пустыню
Наполнил благодатный звук-
И вновь постигнул он святыню
Любви, добра и красоты.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Прикованный незримой силой,
Он с новой грустью стал знаком;
В нем чувство вдруг заговорило
Родным когда-то языком.
(“Демон”)

Однако противоречие между “человеком внутренним” и “человеком внешним” остается в Лермонтове острым и драматичным. Оно отразилось и в стихотворении “Выхожу один я на дорогу. ”.

Учитель

- Совсем недавно мы размышляли над философской лирикой А. С. Пушкина. Близок ли пушкинский путь искания смысла жизни лермонтовскому? В чем сходство и в чем своеобразие каждого из них?

Примерные ответы учащихся

Особое значение для Лермонтова приобретает тема “демонизма”, намеченная в стихотворениях Пушкина “Демон”(1823) и “Ангел” (1827), но не занявшая в творчестве Пушкина значительного места. Эту тему Лермонтов развивает на протяжении почти всей жизни.

Полемичны “Пророк” Пушкина и “Пророк” Лермонтова. В стихотворении последнего вместо “гласа бога” герой слышит презрительный и насмешливый голос толпы, утверждающей свое мнимое превосходство.

Характерный для Пушкина поэтический культ дружбы почти отсутствует у Лермонтова.

В жанровом отношении Лермонтов предпочитает необычные для Пушкина формы лирического монолога-исповеди, философские медитации.

Лирика Лермонтова интимно - автобиографична, чего последовательно избегал Пушкин; с другой стороны, лирическое “Я” Лермонтова выступает в абстрактно-обобщенном виде, в то время как Пушкин строит свою поэтическую автобиографию с опорой на реалии подлинного быта.

Ряд лучших стихотворений позднего Пушкина (“Я памятник себе воздвиг нерукотворный”, “Отцы пустынники и жены непорочны”, “Странник”, “Осень”, “Когда за городом задумчив я брожу”, “Из Пиндемонти”, “Мирская власть”) были опубликованы лишь в 1841 и после смерти Лермонтова.

При сравнении частотного словаря языка Пушкина и Лермонтова, можно отметить, что есть слова, которые чаще встречаются у Лермонтова, чем у Пушкина: “страдание”, “грустить”, “зло”, “проклятье”, “рана”, “отчаянье”, “обман”, “стыд”, “смерть”, “ад”, “рай”, “ангел”, “храм”. Анализируя эти группы слов, можно увидеть устойчивые лейтмотивы в лирике Лермонтова.

Пафос лермонтовской лирики коренился в постоянном и требовательном искании Лермонтовым высшей цели бытия и своего назначения. Если в предшествующей Лермонтову декабристской традиции “разгадывать” или “искать” эту цель было не нужно – она была предельно ясна и состояла в героическом и гражданском служении идеалам “вольности”; если А.С. Пушкин сохранил доверие к жизни, признание за не последней правоты (пушкинское сомнение цели бытия – стихотворение “Дар напрасный, дар случайный”, “Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы” – не были для него итоговыми и выражали скорее истину момента), то в иной духовной ситуации оказывается герой Лермонтова. Искание цели и смысла жизни никогда не покидает его; доминирующей интонацией при этом является вопрошание. Для героя Лермонтова цель жизни “неизъяснимая”, “безвестная”, может быть “печальная” и “страшная”, но всегда “желанная”.

В поздней лирике Лермонтова искание цели и смысла жизни все более уступает место сознанию осуществленности своей судьбы, того пути, который, бесспорно, есть и по которому идет герой.

В лермонтовской поэзии мотив счастья преображается в мотив его невозможности и несбыточности.

Страдание – это основная психологическая характеристика “лермонтовского человека”, для которого все в мире – “предлог мученью”. Если А.С. Пушкин в известной “Элегии” (“Безумных лет угасшее веселье”, 1830) скажет о своем приятии страдания с нотой грустной благодарности жизни (“Но не хочу, о други, умирать; Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать”), то такое приятие звучит как выношенный итог и достояние долгого опыта, как то, что остается человеку после быстротечных и неоправдавших иллюзий “безумных лет” молодости. Для Лермонтова же страдание с самого начала было естественным, необходимым психологическим сосоянием, к которому он стремился, которое он искал и, наконец, открыто призывал: “Я жить хочу! Хочу печали Любви и счастию назло. Что без страданий жизнь поэта?”; “Хочу любить, - и небеса молю о новых муках”.

Учитель читает стихотворение А.С. Пушкина “Отцы пустынники и жены непорочны. ”

Учитель

Молитва. Почему она волнует, тревожит? Назовите слова, ассоциирующиеся с этим понятием.

Знаете ли вы молитвы, слышали ли? Какие чувства переполняли вашу душу?

В творчестве Лермонтова три стихотворения с одноименным названием: “Молитва”.1829,1837,1839.

Попробуем осмыслить эти произведения, что волновало поэта, каким предстает лирический герой, какие черты молитвы нашли отражение в лермонтовских “Молитвах”?

Выступления учащихся, интерпретация стихотворений Лермонтова “Молитва”

Учитель

Ну и еще раз вспомним пушкинское переложение молитвы Ефрема Сирина “Отцы пустынники и жены непорочны”. Мы сравнивали текст молитвы и стихотворения, находили отступления от текста и пытались осмыслить, что привнесли эти отступления в смысл стихотворения?

Прочитаем стихотворение Пушкина и сравним мироощущение пушкинского и лермонтовского героев при обращении к богу. Что общего и чем отличаются эти состояния души?

Звучит романс “Выхожу один я на дорогу” (1841)

Учитель

“Выхожу один я на дорогу” - одно из последних стихотворений Лермонтова, лирический итог многих исканий, тем и мотивов, сквозных для его творчества. Белинский относил стихотворение к числу избраннейших вещей, в которых “все лермонтовское”. Оно сплошь состоит из высокозначимых в лермонтовском мире эмблематичных слов, каждое из которых имеет долгую и изменчивую поэтическую историю. Найдите эти слова и проследите их “поэтический путь”.

Примерные ответы учащихся

В запеве – тема одинокой участи.

“Кремнистый путь” во второй строке как метко схваченное впечатление кавказского пейзажа и путь странника в “пустыне безотрадной”. Но меняется лирическая оценка образа пустыни, устойчивого у Лермонтова (“Три пальмы”, “Благодарность”): безотрадный край изгнания, символ опустошенной жизни здесь и в “Пророке” становится также местом уединенного свидания с вселенной. “Голубое сиянье” (любимый цвет Лермонтова) сообщает земному пейзажу космическую широту и бытийность, приобщает его к “пространствам синего эфира” (“Демон”) и к ночной голубизне “Русалки”. “Темный дуб” примыкает к этим образам (завещание Мцыри). 9-10-я строки перекликаются с 11-12-й строками песни Демона и с 7-й строкой стихотворения “И скучно и грустно” (“. и прошлого нет и следа”), отличаясь от них новым настроением задумчивой грусти.

Учитель

- В литературоведении существует точка зрения Макогоненко о влиянии Пушкина на лермонтовские строки: “Я ищу свободы и покоя!” Ознакомьтесь с этой точкой зрения и выскажите свою точку зрения.

“Важное место в исповеди Лермонтова занимает стих: “Я ищу свободы и покоя!” Несомненно, что из Пушкина, но не слова, а определенное нравственное убеждение, связанное с пониманием счастья. В 1831 голу Пушкин в “Евгении Онегине” писал:

Я думал: вольность и покой
Замена счастью. Боже мой!
Как я ошибся,как наказан.

. Но прошло время, и в тяжелый 1834 год в исповедальном стихотворении он написал: “На свете счастья нет, но есть покой и воля” (“Пора, мой друг, пора. ”). Лермонтов говорит о жажде свободы и покоя! Что это – перекличка с формулой онегинского письма? Но Онегин верит в счастье! Непосредственная же близость с неоконченным пушкинским стихотворением очевидна. Что это – совпадение.

Это предположение укрепляет и второе, программное, “совпадение”: стихотворение Пушкина “Когда за городом, задумчив, я брожу. ” кончалось грандиозным образом дуба, осеняющего могилы деревенского кладбища:

Стоит широко дуб над важными гробами,
Колеблясь и шумя.

Финал лермонтовского стихотворения очевидно пушкинский:

Надо мной, чтоб вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел”.
(Г.П. Макогоненко. Лермонтов и Пушкин. Проблемы преемственного развития литературы.1987)

Примерные ответы учащихся

Ключевая формула “свободы и покоя”, по видимости совпадая с пушкинской (письмо Онегина, стих. “Пора, мой друг пора”), возникает у Лермонтова независимо от Пушкина еще в юношеском стихотворении “К..” (“Не думай, чтоб я был достоин сожаленья”): “. ищу забвенья и свободы. ”. Мотив побега “в обитель мирную” у Лермонтова лишен пушкинской уравновешенности и “превратился в тему романтически универсального избавления” (Д Максимов, “О двух стихотворениях Лермонтова” в книге “Русская классическая литература. Разборы и анализы” М., 1969, с.127-41), приобщения к неувядающей жизни.

Учитель

Знакомство с творчеством Лермонтова показало нам, что трагические сомнения и упреки самому Творцу Вселенной в жестокости к людям не лишали его изначальной веры в светлый Высший Мир, в жизнь бесконечную, космическую, из высот и далей которой земная жизнь выглядит лишь кратким эпизодом.

Страсти не что иное, как идеи при первом своем развитии: они принадлежность юности сердца, и глупец тот, кто думает целую жизнь ими волноваться: многие спокойные реки начинаются шумными водопадами, а ни одна не скачет и не пенится до самого моря. Но это спокойствие часто признак великой, хотя скрытой силы; полнота и глубина чувств и мыслей не допускает бешеных порывов; душа, страдая и наслаждаясь, дает во всем себе строгий отчет и убеждается в том, что так должно; она знает, что без гроз постоянный зной солнца ее иссушит; она проникается своей собственной жизнью, — лелеет и наказывает себя, как любимого ребенка. Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить правосудие божие.

Не дай нам бог испить до дна,
Хотя в всевышнего не верю:
Из всех религий не одна
Мне не восполнит ту потерю,
Когда в суетные мгновенья:
Во гневе ль, сильно ль возлюбя,
Или в приливе вдохновенья
Теряешь напрочь ты себя.
Так вот продолжим: Нам до дна
Испить всего страшнее чашу.
Нет вы ошиблись! Не вина, :-))
А то что движет мысль нашу.
ЖЕЛАНИЯ. Вот тайный ключ
Вот соль, вот наша боль и мука
Всё остальное тень от туч
Души томительная скука.
Когда последние желанья
Оставят нас в грехе своём,
Уйдут тревоги и страданья.
Пускай в блаженстве, но умрём . :-))

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Свобода была главной ценностью человеческого бытия в представлении молодого русского дворянства первой трети Х1Х века. "Свобода! Он одной тебя Еще искал в подлунном мире!" - писал Пушкин о своем герое в поэме «Кавказский пленник», выражая основную тенденцию духовного поиска своих современников.

Борьба под лозунгом свободы привела к катастрофическим событиям в России в ХХ веке, поэтому стоит внимательнее приглядеться к этой проблеме.

Общепринятым является утверждение, что Лермонтов - певец свободы. При этом свобода в его творчестве рассматривается как мотив. Так это сделано и в "Лермонтовской энциклопедии": свобода описана как один из мотивов. В то же время в этой энциклопедии используются два слова: "свобода" и "воля". Автор статьи на эту тему употребляет слова "свобода" и "воля" не как синонимы. Он указывает, что воля связана с фольклорным пониманием и что воля, по Лермонтову, - "нечто исконно природное, составляющее безмерную, абсолютную ценность бытия и личности". Воля - "высшее начало, несравнимое даже со счастьем". Воля выше, ценнее свободы.

От воли один шаг до вольнодумства, которое, наряду со свободомыслием, трактуется Философским словарем как "отрицание религиозной догматики и церковной обрядности с рационалистических позиций, отстаивание свободы разума и науки от религии". О такой позиции вольнодумства у Лермонтова не заявлено. Свобода у Лермонтова - это не только слова "воля" и "свобода", не только темы и мотивы.

Главное в его творчестве – не формулы, не рассуждения, а живая жизнь героя. Его герои живут в состоянии свободы, от которой они переходят к воле. Лермонтов вскрыл суть свободолюбивой, вольнолюбивой личности.

Главные герои Лермонтова - самые свободные в русской литературе. Совершенно свободен сирота Мцыри, герой одноименной поэмы. Свободен от каких бы то ни было обязательств и богатый офицер Печорин, главный герой романа "Герой нашего времени". Абсолютно свободен герой поэмы "Демон". И как же они чувствуют себя в состоянии свободы, чем занимаются и чем это все заканчивается?

Мцыри, не монах, послушник, воспитанный в монастыре, ничего не говорит о христианстве или о монастыре, он просто сбежал из монастыря ради воли. Да, он оказался перед лицом страшных обстоятельств. Он прошел через мучения голода и жажды, через схватку с диким зверем, через угрозы опасной горной природы. Жизнь на воле оказалась полной невыносимых лишений, которые отняли и силы и жизнь. Но он не ропщет на испытания. Он доволен, что доказал самому себе свою натуру борца: что был бы он «в краю отцов не из последних удальцов».

Демон полон тоски. Ему-то чего недостает в атмосфере абсолютной свободы? Однако понадобилась Тамара. Он полюбил ее, заставил полюбить себя, и она умерла, усилив его тоску, тоску одиночества.

Печорин - армейский офицер, вооружен и чрезвычайно активен. Не преследуя никаких явных целей, он не может миновать ни одной ситуации, свидетелем которой он оказывается. В Тамани его внимание привлекли действия слепого мальчика и юркой девушки. Он выследил их и разорил гнездо «честных контрабандистов».
Если события не предвидится, он его организует. Он спланировал похищение Бэлы, уговорив ее брата выкрасть ее и привезти Печорину в крепость, куда Казбич пригоняет баранов. Там Азамат украл Карагез, лошадь Казбича, чрезвычайно им ценимую. В результате Казбич зарезал отца Бэлы и Азамата, Азамат исчез вместе с лошадью. Казбич выкрал Бэлу и зарезал ее. Так был опустошен дом, куда однажды пригласили в гости Печорина.
Он взревновал молоденькую княжну к раненому Грушницкому и, в сущности, спровоцировал дуэль, на которой убил молодого офицера Грушницкого, а Мэри душевно ранил.
После него остается выжженная земля.

Его тактика такова: обаятельный и обходительный, он привлекает к себе и уничтожает. В него влюбляются все женщины: Вера, Бэла, Мери и Настя, дочка урядника в повести «Фаталист». И гибнут, кроме Насти, которою он пренебрег. Ему завидуют мужчины и пытаются соперничать, бороться – и тоже терпят поражение все: от разбойника Казбича до офицера Грушницкого.

Сама судьба не устояла перед ним. В повести «Фаталист» среди офицеров шел спор о предопределении, то есть о роли судьбы в жизни человека. Тогда Печорин решил сразиться с самой судьбой. Объективно он совершает подвиг. Безоружный, он под дымовой завесой врывается через окно в избу, где заперся пьяный солдат, только что зарубивший офицера. Печорину удалось схватить преступника и сдать его ворвавшимся через дверь солдатам. Все его поздравляли. «И было с чем» – внутренне говорит он, соотнося свою победу не с казаком, а с самой судьбой.

Общеизвестно, что в романе нарушена хронологическая последовательность расположения повестей. Это имеет очень важное значение. От повести к повести возрастает сила противника Печорина: от горца Казбича и девушки-контрабандистки - к офицеру Грушницкому и к самой судьбе.

Можно сказать, он организует жизнь вокруг себя. Можно сказать, что он играет со
смертью, находясь фактически на грани самоубийства. Но зачем? Что он сам об этом думает? Он рассуждает об этом так: «И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов?» Как видим, себе он отводит пассивную роль. Он снимает с себя ответственность и укоряет судьбу в ее непонятных ему намерениях. «…Сколько раз уже я играл роль топора в руках судьбы! Как орудие казни, я упадал на голову обреченных жертв, часто без злобы, всегда без сожаления…» Он видит себя только орудием судьбы – ее инструментом. А каково его собственное представление о жизни? «Я люблю врагов, хотя не по-христиански. Они меня забавляют, волнуют мне кровь. Быть всегда на страже, ловить каждый взгляд, значение каждого слова, угадывать намерения, разрушать заговоры, притворяться обманутым, и вдруг одним толчком опрокинуть всё огромное и многотрудное здание из хитростей и замыслов, - вот что я называю жизнью». И это пассивное отношение?

В памяти читателя он остается абсолютным победителем, поскольку завершается роман повестью "Фаталист", а о смерти героя мы узнаем в середине книги – в предисловии к журналу Печорина и не становимся свидетелями смерти, а только получаем краткую информацию о его кончине из третьих рук. А он не устает подчеркивать свою исключительно страдательную роль. Он удивляется: «Неужели мое единственное назначение на земле – разрушать чужие надежды?» Такая постановка вопроса свидетельствует об ощущении им враждебности своего поведения. «С тех пор, как я живу и действую, судьба как-то всегда приводила меня к развязке чужих драм, как будто без меня никто не мог бы ни умереть, ни прийти в отчаяние! Я был необходимое лицо пятого акта, невольно я разыгрывал роль палача или предателя».

Он обвиняет судьбу и допрашивает её: «Какую цель имела на это судьба?» И все же он не может этим ограничиться, способность к глубокому самоанализу не позволяет Печорину отгородиться от размышлений о причинах его беспощадного, можно сказать, потребительского обращения с людьми. Он ищет причины своего душевного состояния и находит их. Во-первых, он обвиняет свет, то есть дворянское общество, в своем душевном состоянии: «Во мне душа испорчена светом. я глубоко чувствовал добро и зло… я был готов любить весь мир. " Но его не полюбили, и он всех возненавидел. Затем он дает индивидуальное психологическое объяснение: у него "воображение беспокойное, сердце ненасытное", "мне всё мало, к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь моя становится пустее день от дня…» Практичный Максим Максимыч говорит об этом просто: «Таков уж был человек: что задумает, подавай, видно, в детстве был маменькой избалован…»

Кроме того, Печорин говорит о дурной наследственности - о присущем ему от рождения духе противоречия: «У меня врожденная страсть противоречить, целая моя жизнь была только цепь грустных и неудачных противоречий сердцу или рассудку. Присутствие энтузиаста обдает меня крещенским холодом, и, я думаю, частые сношения с вялым флегматиком сделали бы из меня страстного мечтателя». Это неправда. Вспомним, как рассказчик замечает, что глаза Печорина не смеялись, когда он смеялся, и так это поясняет: «Это признак – или злого нрава, или глубокой постоянной грусти». Однако отмеченный им «фосфорический блеск» глаз Печорина, «подобный блеску гладкой стали, ослепительный, но холодный», свидетельствует скорее о злобе, чем о грусти. Принимая во внимание холодность его взгляда, придется сделать вывод о том, что его всегда окружали теплые, мягкие люди. В романе это как будто подтверждается. Мягкими, добрыми являются Максим Максимыч, быстро простивший Печорину похищение Бэлы, Вера, которая никогда, несмотря на свои два замужества, не могла воспротивиться его влиянию, постоянный собеседник Печорина доктор Вернер, человек «души испытанной и высокой», плакавший над умирающим солдатом, да и в Грушницком в его двадцать лет Печорин не отрицал «много добрых свойств».

В таком случае люди жесткие и волевые должны были пробуждать в Печорине противоположные качества. Однако в среде контрабандистов в повести «Тамань» Печорин ведет себя в соответствии с их нравами и на попытку утопить его отвечает тем же. В главе «Фаталист» Вулич, заявивший о фатализме, заразил этим Печорина, а не отвратил. Гордая княжна Мери не смягчила Печорина, а настроила его воинственно и весело. «Весело. » – восклицает Печорин и объясняет: «. я уже прошел тот период жизни душевной, когда ищут только счастия, когда сердце чувствует необходимость любить сильно и страстно кого-нибудь, - теперь я только хочу быть любимым». Значит, дело не в окружении, а в возрасте?

И еще о возрасте. Он вспоминает, что в первой молодости был мечтателем: «любил ласкать попеременно то мрачные, то радужные образы, которые рисовало мне беспокойное и жадное воображение. Но что от этого мне осталось? Одна усталость, как после ночной битвы с привидением… В этой напрасной борьбе я истощил и жар души и постоянство воли, необходимое для действительной жизни, я вступил в эту жизнь, пережив её уже мысленно, и мне стало скучно и гадко, как тому, кто читает дурное подражание ему известной книге».

Есть и еще объяснение. Вот он перекупил ковер, который хотела купить княжна Мэри, вызвал ее неудовольствие, назвал это войной и объявил: «Милая княжна, берегитесь! Если вы мне объявите войну, то я буду беспощаден». Он сдержал слово и сделал всё, чтобы юная Мери влюбилась в него, а потом объявил ей, что не любит её. И объясняет: «А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца, его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет!» Обладать душой – это из нечеловеческой лексики. Далее уточнение: «Я смотрю на страдания и радости других только в отношении к себе, как на пищу, поддерживающую мои душевные силы». Признание более чем откровенное и тоже из сверхчеловеческой природы. Но есть и ещё: «Есть минуты, когда я понимаю Вампира».

Высшее признание: «А что такое счастие? Насыщенная гордость». Признание того же порядка. Не случайно княжна Мери сказала Печорину, что он хуже убийцы.

Отдает ли себе отчет Печорин в своих переживаниях? Не только отдает, но именно в самоанализе он видит высший смысл существования любого человека. «Душа, страдая и наслаждаясь, дает во всем себе строгий отчет…она проникается своей собственной жизнью… Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить правосудие Божие». Очень верно, если следствием самоанализа является раскаяние и исповедь. Но это очень далеко от Печорина. Печорин как будто бы строго судит себя. Он задает себе вопрос: «Зачем я жил? Для какой цели я родился. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные… Но я не угадал этого назначения, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных. » Он признается, что живет «из любопытства: ожидаешь чего-то нового». И сам считает это смешным и досадным. И не раскаивается ни в чем.

Не ярко выраженной, но последовательно проведенной является антисемейная позиция Печорина. Размышляя о своем отвращении к женитьбе, он заявляет: «свободы моей не продам». Очень странен глагол: продать. В браке человек отдает себя целиком другому человеку. О продаже никогда не идет речь, кроме рабства в гаремах, которых на Руси никогда не было. Для Печорина семья предстает именно формой порабощения, способом лишения свободы. Свое нежелание жениться он объясняет врожденным страхом умереть от злой жены, как было предсказано его матери.

Впрочем, есть еще одна версия: «Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига, его душа сжилась с бурями и битвами, и выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце, он ходит себе целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную даль: не мелькнет ли там…желанный парус, ровным бегом приближающийся к пустынной пристани…»

Какое из его объяснений истинное? Все вместе или ни одно? Ведь в итоге – несколько версий сути характера и причин его становления: от наследственности и возраста до влияния общества и предсказания цыганки. Эта неопределенность в объяснении делает установление истины невозможным. Кажется, будто бы герой заявлен как непознаваемый, а под непознаваемостью подразумевается неисчерпаемость личности. На самом деле это герой стремится изобразить себя непознаваемым и потому предлагает разнообразные версии. Но дело не в непознаваемости героя, а в его нежелании быть познанным. (Злая сила всегда стремится быть неопознанным объектом. В этом ее сохранность). Это точка зрения именно героя, а не автора, который показал, к чему ведет вмешательство Печорина в жизнь, - об этом все сюжеты.

Душа Печорина неспокойна. Это беспокойство толкает на действия. Поэтому он, где бы ни был, является инициатором развития ситуации. Он не имеет опоры в духовной жизни, так как не способен к самоотдаче. Стабильность душе обеспечивает только готовность к самопожертвованию. Печорин же стремится к противоположному - к потреблению. Он хочет обладать чем угодно: женской красотой, расцветом юности, славой, популярностью – в целях самоутверждения. Такая личность неспособна ни к какому созиданию, а стало быть, – и к созданию семьи. В основу своего пьедестала герой положил не только отдельные личности, но и «ячейку общества», или «малую церковь», как называют семью.

Что же толкает Мцыри к барсу, Печорина - к людям, Демона - к Тамаре? Жажда общения. Но не ради гармоничного союза, а ради самоутверждения. Живой душе не свойственно замыкаться в себе. Она создана для жизни с другими людьми. Но свободолюбивая личность ищет общения с извращенной целью – доказать све превосходство. Мцыри не пошел к девушке, которая могла не оказать сопротивления и спокойно принять его в свой дом. Печорин не захотел жениться на Мери, хотя видел ее любовь к нему и чувствовал, что сам влюблен. Им всем нужна война. "А он, мятежный, просит бури". Не для победы, а ради процесса подавления сопротивления. Если опасности нет - он ее создаст.

Проблема свободы оказалась неотделимой от проблемы одиночества. Только одинокий свободен. У семейного или члена коллектива есть обязательства перед людьми: родителями, детьми, друзьями, сотрудниками. Что такое союз? Со-узы - совместные узы. Узы - это несвобода.

Свободный человек одинок. Это состояние оказалось тяжким бременем. Свободолюбивая личность ищет общения - но не для мирного сочетания, а для борьбы. Вот открытие Лермонтова. Вот его диагноз, который не был познан: осторожно: свободолюбивый человек!

ЖАНРЫ 361
АВТОРЫ 288 315
КНИГИ 693 595
СЕРИИ 26 522
ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 612 783

Виссарион Григорьевич Белинский

Перед смертью хриплым голосом закричала она: "воды! воды!"

Виссарион Григорьевич Белинский

Герой нашего времени

Сочинение М. Лермонтова.

Отличительный характер нашей литературы состоит в резкой противоположности ее явлений. Возьмите любую европейскую литературу, и вы увидите, что ни в одной из них нет скачков от величайших созданий до самых пошлых: те и другие связаны лестницею со множеством ступеней, в нисходящем или восходящем порядке, смотря по тому, с которого конца будете смотреть. Подле гениального художественного создания вы увидите множество созданий, принадлежащих сильным художническим талантам; за ними бесконечный ряд превосходных, примечательных, порядочных и т. д. беллетрических произведений, так что доходите до порождений дюжинной посредственности не вдруг, а постепенно и незаметно. Самые посредственные произведения иностранной беллетристики носят на себе отпечаток большей или меньшей образованности, знания общества или, по крайней мере, грамотности авторов. И потому-то все европейские литературы так плодовиты и богаты, что ни на миг не оставляют своих читателей без достаточного запаса умственного наслаждения. Самая французская литература, бедная и ничтожная художественными созданиями, едва ли еще не богаче других беллетрическими произведениями, благодаря которым она и удерживает свое исключительное владычество над европейскою читающею публикою. Напротив того, наша молодая литература по справедливости может гордиться значительным числом великих художественных созданий и до нищеты бедна хорошими беллетрическими произведениями, которые, естественно, должны бы далеко превосходить первые в количестве. В век Екатерины литература наша имела Державина - и никого, кто бы хотя несколько приближался к нему; полузабытый ныне Фонвизин и забытые Хемницер и Богданович были единственными примечательными беллетристами того времени. Крылов, Жуковский и Батюшков были поэтическими корифеями века Александра I; Капнист, Карамзин (говорим о нем не как об историке), Дмитриев, Озеров и еще немногие блестящим образом поддерживали беллетристику того времени. С двадцатых до тридцатых годов настоящего века литература наша оживилась: еще далеко не кончили своего поэтического поприща Крылов и Жуковский, как явился Пушкин, первый великий народный русский поэт, вполне художник, сопровождаемый и окруженный толпою более или менее примечательных талантов, которых неоспоримым достоинством мешает только невыгода быть современниками Пушкина. Но зато пушкинский период необыкновенно (сравнительно с предшествовавшими и последующим) был богат блестящими беллетрическими талантами, из которых некоторые в своих произведениях возвышались до поэзии, и хотя другие теперь уже и не читаются, но в свое время пользовались большим вниманием публики и сильно занимали ее своими произведениями, большею частию мелкими, помещавшимися в журналах и альманахах. Начало четвертого десятилетия ознаменовалось романическим и драматическим движением и - несбывшимися яркими надеждами: "Юрий Милославский" подал большие надежды, "Торквато Тассо" тоже подал большие надежды… и многие подавали большие надежды, только теперь оказались совершенно безнадежными… Но и в этом периоде надежд и безнадежностей блестит яркая звезда великого творческого таланта, - мы говорим о Гоголе, который, к сожалению, после смерти Пушкина ничего не печатает и которого последние произведения русская публика прочла в "Современнике" за 1836 год, хотя слухи о новых его произведениях и не умолкают… Тридцатый год был роковым для нашей литературы: журналы начали прекращаться один за другим, альманахи наскучили публике и прекратились, и в 1834 году "Библиотека для чтения" соединила в себе труды почти всех известных и неизвестных поэтов и литераторов, как бы нарочно для того, чтобы показать ограниченность и их деятельности и бедность русской литературы… Но обо всем этом мы скоро поговорим в особой статье; на этот раз прямо выскажем нашу главную мысль, что отличительный характер русской литературы - внезапные проблески сильных и даже великих художнических талантов и, за немногими исключениями, вечная поговорка читателей: "Книг много, а читать нечего…" К числу таких сильных художественных талантов, неожиданно являющихся среди окружающей их пустоты, принадлежит талант г. Лермонтова. В "Библиотеке для чтения" на 1834 год напечатано было несколько (очень немного) стихотворений Пушкина и Жуковского; после того русская поэзия нашла свое убежище в "Современнике", где, кроме стихотворений самого издателя, появлялись нередко и стихотворения Жуковского и немногих других и где помещены: "Капитанская дочка" Пушкина, "Нос", "Коляска" и "Утро делового человека", сцена из комедии Гоголя, не говоря уже о нескольких замечательных беллетрических произведениях и критических статьях. Хотя этот полужурнал и полуальманах только год издавался Пушкиным, но как в нем долго печатались посмертные произведения его основателя, то "Современник" и долго еще был единственным убежищем поэзии; скрывшейся из периодических изданий с началом "Библиотеки для чтения". В 1835 году вышла маленькая книжка стихотворений Кольцова, после того постоянно печатающего свои лирические произведения в разных периодических изданиях до сего времени. Кольцов обратил на себя общее внимание, но не столько достоинством и сущностию своих созданий, сколько своим качеством поэта-самоучки, поэта-прасола. Он и доселе не понят, не оценен как поэт, вне его личных обстоятельств, и только немногие сознают всю глубину, обширность и богатырскую мощь его таланта и видят в нем не эфемерное, хотя и примечательное явление периодической литературы, а истинного жреца высокого искусства. Почти в одно время с изданием первых стихотворений Кольцова явился со своими стихотворениями и г. Бенедиктов. Но его муза гораздо больше произвела в публике толков и восклицаний, нежели обогатила нашу литературу. Стихотворения г. Бенедиктова - явление примечательное, интересное и глубоко поучительное: они отрицательно поясняют тайну искусства и в то же время подтверждают собою ту истину, что всякий внешний талант, ослепляющий глаза внешнею стороною искусства и выходящий не из вдохновения, а из легко воспламеняющейся натуры, так же тихо и незаметно сходит с арены, как шумно и блистательно является на нее. Благодаря странной случайности, вследствие которой в "Библиотеку для чтения" попали стихи г. Красова и явились в ней с именем г. Бернета , г. Красов, до того времени печатавший свои произведения только в московских изданиях, получил общую известность. В самом деле, его лирические произведения часто отличаются пламенным, хотя и неглубоким чувством, а иногда и художественною формою. После г. Красова заслуживают внимание стихотворения под фирмою -? - ; они отличаются чувством скорбным, страдальческим болезненным, какою-то однообразною оригинальностию, нередко счастливыми оборотами постоянно господствующей в них идеи раскаяния и примирения, иногда пленительными поэтическими образами. Знакомые с состоянием духа, которое в них выражается, никогда не пройдут мимо их без душевного участия; находящиеся в том же самом состоянии духа, естественно, преувеличат их достоинства; люди же, или незнакомые с таким страданием, или слишком нормальные духом, могут не отдать им должной справедливости: таково влияние и такова участь поэтов, в созданиях которых общее слишком заслонено их индивидуальностию. Во всяком случае, стихотворения -? - принадлежат к примечательным явлениям современной им литературы, и их историческое значение не подвержено никакому сомнению.

Во всякой книге предисловие есть первая и вместе с тем последняя вещь; оно или служит объяснением цели сочинения, или оправданием и ответом на критики. Но обыкновенно читателям дела нет до нравственной цели и до журнальных нападок, и потому они не читают предисловий. А жаль, что это так, особенно у нас. Наша публика так еще молода и простодушна, что не понимает басни, если в конце ее не находит нравоучения. Она не угадывает шутки, не чувствует иронии; она просто дурно воспитана. Она еще не знает, что в порядочном обществе и в порядочной книге явная брань не может иметь места; что современная образованность изобрела орудие более острое, почти невидимое и тем не менее смертельное, которое, под одеждою лести, наносит неотразимый и верный удар. Наша публика похожа на провинциала, который, подслушав разговор двух дипломатов, принадлежащих к враждебным дворам, остался бы уверен, что каждый из них обманывает свое правительство в пользу взаимной нежнейшей дружбы.

Эта книга испытала на себе еще недавно несчастную доверчивость некоторых читателей и даже журналов к буквальному значению слов. Иные ужасно обиделись, и не шутя, что им ставят в пример такого безнравственного человека, как Герой Нашего Времени; другие же очень тонко замечали, что сочинитель нарисовал свой портрет и портреты своих знакомых… Старая и жалкая шутка! Но, видно, Русь так уж сотворена, что все в ней обновляется, кроме подобных нелепостей. Самая волшебная из волшебных сказок у нас едва ли избегнет упрека в покушении на оскорбление личности!

Герой Нашего Времени, милостивые государи мои, точно, портрет, но не одного человека: это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии. Вы мне опять скажете, что человек не может быть так дурен, а я вам скажу, что ежели вы верили возможности существования всех трагических и романтических злодеев, отчего же вы не веруете в действительность Печорина? Если вы любовались вымыслами гораздо более ужасными и уродливыми, отчего же этот характер, даже как вымысел, не находит у вас пощады? Уж не оттого ли, что в нем больше правды, нежели бы вы того желали.

Вы скажете, что нравственность от этого не выигрывает? Извините. Довольно людей кормили сластями; у них от этого испортился желудок: нужны горькие лекарства, едкие истины. Но не думайте, однако, после этого, чтоб автор этой книги имел когда-нибудь гордую мечту сделаться исправителем людских пороков. Боже его избави от такого невежества! Ему просто было весело рисовать современного человека, каким он его понимает, и к его и вашему несчастью, слишком часто встречал. Будет и того, что болезнь указана, а как ее излечить – это уж бог знает!

Я ехал на перекладных из Тифлиса. Вся поклажа моей тележки состояла из одного небольшого чемодана, который до половины был набит путевыми записками о Грузии. Большая часть из них, к счастию для вас, потеряна, а чемодан с остальными вещами, к счастью для меня, остался цел.

Уж солнце начинало прятаться за снеговой хребет, когда я въехал в Койшаурскую долину. Осетин- извозчик неутомимо погонял лошадей, чтоб успеть до ночи взобраться на Койшаурскую гору, и во все горло распевал песни. Славное место эта долина! Со всех сторон горы неприступные, красноватые скалы, обвешанные зеленым плющом и увенчанные купами чинар, желтые обрывы, исчерченные промоинами, а там высоко-высоко золотая бахрома снегов, а внизу Арагва, обнявшись с другой безыменной речкой, шумно вырывающейся из черного, полного мглою ущелья, тянется серебряною нитью и сверкает, как змея своею чешуею.

Подъехав к подошве Койшаурской горы, мы остановились возле духана. Тут толпилось шумно десятка два грузин и горцев; поблизости караван верблюдов остановился для ночлега. Я должен был нанять быков, чтоб втащить мою тележку на эту проклятую гору, потому что была уже осень и гололедица, – а эта гора имеет около двух верст длины.

Нечего делать, я нанял шесть быков и нескольких осетин. Один из них взвалил себе на плечи мой чемодан, другие стали помогать быкам почти одним криком.

За моею тележкою четверка быков тащила другую как ни в чем не бывало, несмотря на то, что она была доверху накладена. Это обстоятельство меня удивило. За нею шел ее хозяин, покуривая из маленькой кабардинской трубочки, обделанной в серебро. На нем был офицерский сюртук без эполет и черкесская мохнатая шапка. Он казался лет пятидесяти; смуглый цвет лица его показывал, что оно давно знакомо с закавказским солнцем, и преждевременно поседевшие усы не соответствовали его твердой походке и бодрому виду. Я подошел к нему и поклонился: он молча отвечал мне на поклон и пустил огромный клуб дыма.

– Мы с вами попутчики, кажется?

Он молча опять поклонился.

– Вы, верно, едете в Ставрополь?

– Так-с точно… с казенными вещами.

– Скажите, пожалуйста, отчего это вашу тяжелую тележку четыре быка тащат шутя, а мою, пустую, шесть скотов едва подвигают с помощью этих осетин?

Он лукаво улыбнулся и значительно взглянул на меня.

– Вы, верно, недавно на Кавказе?

– С год, – отвечал я.

Он улыбнулся вторично.

– Да так-с! Ужасные бестии эти азиаты! Вы думаете, они помогают, что кричат? А черт их разберет, что они кричат? Быки-то их понимают; запрягите хоть двадцать, так коли они крикнут по-своему, быки все ни с места… Ужасные плуты! А что с них возьмешь. Любят деньги драть с проезжающих… Избаловали мошенников! Увидите, они еще с вас возьмут на водку. Уж я их знаю, меня не проведут!

– А вы давно здесь служите?

– Да, я уж здесь служил при Алексее Петровиче [1], – отвечал он, приосанившись. – Когда он приехал на Линию, я был подпоручиком, – прибавил он, – и при нем получил два чина за дела против горцев.

– Теперь считаюсь в третьем линейном батальоне. А вы, смею спросить.

Разговор этим кончился и мы продолжали молча идти друг подле друга. На вершине горы нашли мы снег. Солнце закатилось, и ночь последовала за днем без промежутка, как это обыкновенно бывает на юге; но благодаря отливу снегов мы легко могли различать дорогу, которая все еще шла в гору, хотя уже не так круто. Я велел положить чемодан свой в тележку, заменить быков лошадьми и в последний раз оглянулся на долину; но густой туман, нахлынувший волнами из ущелий, покрывал ее совершенно, ни единый звук не долетал уже оттуда до нашего слуха. Осетины шумно обступили меня и требовали на водку; но штабс- капитан так грозно на них прикрикнул, что они вмиг разбежались.

– Ведь этакий народ! – сказал он, – и хлеба по-русски назвать не умеет, а выучил: «Офицер, дай на водку!» Уж татары по мне лучше: те хоть непьющие…

До станции оставалось еще с версту. Кругом было тихо, так тихо, что по жужжанию комара можно было следить за его полетом. Налево чернело глубокое ущелье; за ним и впереди нас темно-синие вершины гор, изрытые морщинами, покрытые слоями снега, рисовались на бледном небосклоне, еще сохранявшем последний отблеск зари. На темном небе начинали мелькать звезды, и странно, мне показалось, что оно гораздо выше, чем у нас на севере. По обеим сторонам дороги торчали голые, черные камни; кой-где из-под снега выглядывали кустарники, но ни один сухой листок не шевелился, и весело было слышать среди этого мертвого сна природы фырканье усталой почтовой тройки и неровное побрякиванье русского колокольчика.

– Завтра будет славная погода! – сказал я. Штабс-капитан не отвечал ни слова и указал мне пальцем на высокую гору, поднимавшуюся прямо против нас.

Автор статьи

Куприянов Денис Юрьевич

Юрист частного права

Страница автора

Читайте также: