Суд над самим собой это

Обновлено: 24.04.2024

Месяц Элуль – это время проверить себя: а выполняем ли мы указание, полученное у горы Синай и даже еще раньше, от своего праотца Авраама: то есть достигли ли объединения?

По мере того, как мы начнем объединяться, в нас облачится высший свет и раскроется нам высший мир. Мы почувствуем, что живем в исправленном, "круглом", более высоком и гармоничном мире.

Поэтому прегрешением является лишь то, что мешает нашему единству. С этой точки зрения каждый может проверить себя и выяснить, насколько он полон грехов, эгоистических свойств и желаний, противопоставляющих его другим.

Месяц Элуль называется временем покаяния, то есть возвращением творения к своему Творцу, к подобию Его свойствам – к отдаче и любви.

Раскрытие прегрешения – это уже исправление. Все, что нам нужно – осознать свою неисправность. А люди наоборот, стараются скрыть свое зло, спрятать. Каббала же говорит: вытащи все свое зло наружу, ведь ты абсолютный эгоист. И как только эти прегрешения выявятся, они тут же исправятся.

Мы все разобщены и пребываем в своем эгоизме, но обязаны соединиться, как части одной души Адама. Наша задача - найти путь к объединению. Мы ищем его, однако каждый раз обнаруживаем, что не хотим этого единства и не стремимся к объединению. Именно в этом и заключается весь наш грех: достаточно раскрыть его – и в этом все исправление.

Молитва – это суд над самим собой, желание выявить свои прегрешения, чтобы они исправились и исчезли. Раскаяние – это не слезы, а осознание необходимости объединения. И мы видим, что сегодня мир начал понимать, что без единства нам просто не выжить.

Вопрос: Почему достаточно лишь выявить свои эгоистические свойства, и это уже будет исправлением?

Ответ: Выявляя свое зло, мы понимаем, насколько нуждаемся в исправлении. А само исправление производится уже светом, возвращающим к источнику.

Раскрывая свой эгоизм и прегрешения, мы этим притягиваем свет исправления. Сказано: "Я создал злое начало и Тору, как средство для его исправления, ведь скрытый в ней свет возвращает к источнику".

Тора – это общий свет, находящийся вокруг нас. Но он действует на нас только при условии, что мы раскрываем в себе качества, мешающие нашему объединению, то есть "прегрешения".

Главное – это поставить диагноз, ведь лекарство уже есть! Как только мы выявляем в себе эгоизм, не дающий нам соединиться, на него немедленно воздействует свет, возвращающий к источнику, который называется Тора, и исправляет это желание.

Это исправление позволяет нам соединиться с другими. Но в мере того, как мы внутренне объединяемся и начинаем чувствовать близость, высший свет уже может нам раскрыться и дать нам ощутить высший мир.

В этом раскрытии зла, мешающего нам объединиться с другими, и заключается работа, выполняемая в месяц Элуль. В это время зло лишь выявляется, а его исправление происходит уже с началом нового года (Рош аШана).

Остаться с самим собой — одна из самых страшных вещей, которые могут случиться с человеком, если он этого не делает по собственному почину, а только по необходимости. Быть перед лицом себя самого: без прикрас, без защиты, без всего того, что мы ставим между этим порой страшным или просто пугающим, или прямо вызывающим отвращение видением — и нашим взором.

С Богом мы встречаемся тогда, когда Он нас взыщет. Спаситель нам сказал: Стучите, и отверзется вам (Мф. 7,7). И мы можем стучать, порой долго, потому что Господь знает, что мы не готовы для встречи, не готовы оказаться лицом к лицу с Живым Богом; ибо встретиться с Богом, это всегда — прийти на суд; это то же, как встретиться с безусловной красотой, безусловной истиной, безусловной правдой. Перед лицом этой красоты, этой истины, этой правды, в конечном итоге — Божественной святости, мы стоим безответными. И поэтому часто Господь ждет того времени, когда мы достаточно созреем, чтобы произнести над собой суд и когда мы станем способными принять и Его безусловный, справедливый, нелицеприятный суд, но в нем увидеть не свое осуждение, а Божий призыв, Божий зов к тому, чтобы нам вырасти в полную меру человеческого достоинства, нашего человеческого призвания стать человеком в полном смысле этого слова. И переживая этот опыт встречи с Богом, которая является одновременно нашим спасением и страшным судом, пророк Исаия, а за ним апостол Павел говорили: Страшно впасть в руки Живого Бога (Евр. 10,31)…

И еще есть в этой встрече другое. Когда Господь ее допускает, когда Он решает, что настало время, что мы созрели, что мы можем стать лицом к лицу с Ним и Его судом, с Его спасением, — встреча с Богом всегда является началом новой жизни. Но такой новой жизни, которая не обязательно является более легкой, более привлекательной, а новой в том смысле, что эта жизнь в каком-то смысле ничем не похожа на нашу обычную жизнь; это жизнь, в которой царствует правда Божия, а не правда человеческая, истина Божия, а не человеческие истины, Божие измерение, а не человеческие измерения; это новая жизнь, в которой мы должны вырасти и жить в меру Самого Христа, взять на себя ответственность за жизнь мира, так же как Христос, вместе с Ним и той же ценой, какой Христос берет эту ответственность. Когда Иаков и Иоанн просили Его о том, чтобы сесть по правую и левую сторону Его славы, когда Он придет победителем, Он им сказал: А готовы ли вы пить чашу, которую Я буду пить, креститься крещением, которым Я буду креститься? — то есть погрузиться, если нужно, в тот ужас, в который Я буду погружен. Об этом нам говорит и это раскрывает перед нами вся Страстная седмица.

Это первая встреча. Когда соблаговолит Господь приблизиться так, чтобы мы могли стать перед Ним, тогда начинается наша судьба, тогда перед нами встает вопрос: как я отвечу на зов Божий. Конечно, в теории мы все отозвались бы — мы все отзываемся — безусловным согласием, безусловной готовностью. Но на деле это не так. Да, пока мы не поставлены перед лицом испытания, пока наша вера, наша преданность не испытываются опасностью, риском — мы готовы; но когда вдруг перед нами встает испытание, мы не всегда отвечаем на него той же готовностью.

Вторая встреча — встреча с самим собой. Казалось бы, мы все время живем с собой; казалось бы, нам не с кем «встречаться». На самом деле — есть с кем; есть в каждом человеке глубины, куда он боится заглянуть; есть в каждом человеке внутренний разлад, которого он страшится. Остаться с самим собой — одна из самых страшных вещей, которые могут случиться с человеком, если он этого не делает по собственному почину, а только по необходимости. Быть перед лицом себя самого: без прикрас, без защиты, без всего того, что мы ставим между этим порой страшным или просто пугающим, или прямо вызывающим отвращение видением — и нашим взором. Больше всего нам мешает стать перед самими собой именно этот страх: что я увижу, если откроются мои глаза? Что я увижу, если снимется завеса? Когда мы этому себя подвергаем, мы часто испытываем сначала просто скуку: мы привыкли развлекаться; мы привыкли отвлекать собственное внимание от себя тысячью вещей, из которых многие сами по себе и хороши, и достойны внимания, но которые мы употребляем, чтобы закрыться от пугающего нас одиночества. А когда мы начинаем заглядывать глубже, нам порой делается страшно. Не от того, что мы видим, а от того, что мы вступаем в совершенно нам не известную область: кто знает, какие чудовища поднимутся из этих глубин? Сколько злобы, сколько горечи, сколько лжи, сколько неправды, сколько страха? Сколько жадности — и душевной, и духовной, и телесной? Сколько вражды, сколько холодного безразличия, сколько жестокости я увижу, если загляну в себя? И нам действительно страшно заглянуть.

Но если мы этого не делаем, если мы отказываемся от этой самой страшной, самой пугающей встречи, то мы никогда не найдем в себе мужества ни Бога встретить, ни человека. Бога — потому что Бог проливает в наши глубины Свой неумолимый свет; свет, который раскрывает перед нами все то, что мы покрываем тьмой, все то, что закрываем от себя. Поэтому не одно легкомыслие, не одна забывчивость или безразличие нам мешают стать перед Богом, а сознание: стань я перед Ним — не только должен я начать жить по-новому (потому что, став другом Божиим, я не могу больше жить, словно я Ему враг или чужой), но передо мной раскроется то, чего я не хочу видеть. Иоанн Кронштадтский в своем дневнике отмечает, что Бог нам никогда не раскрывает того, от чего мы можем отшатнуться, пока не увидит, что в нас созрела достаточная вера и окрепла надежда; только тогда дает Он нам видеть нечто из того, что Он в нас видит всегда: Он раскрывает перед нами нас самих в нашей жадности и в нашем уродстве, только когда Он уверен, что мы можем устоять. И поэтому, когда, по милости Божией заглянув в себя или просто потому, что кто-то отдернул завесу и заставил нас увидеть что-то, чего мы не хотели раньше видеть, мы увидим себя более страшными, более неприглядными, мелкими, жадными, жалкими, чем мы думали, — тогда мы, с одной стороны, должны это осознать; но с другой стороны, вспомнить себе в укрепление, что Бог нам этого не дал бы узреть, если бы Он не знал, что мы можем устоять перед этим видением. В каком-то отношении можно сказать, что способность видеть себя все худшим и худшим — искренно, по-настоящему, в свете Божием — говорит о том, что Бог нам все больше и больше доверяет, что Он все больше и больше видит в нас способность сразиться со злом и победить — конечно, только с Его помощью. Поэтому, хотя есть этот ужас и боль видения зла в себе, должно быть одновременно сознание, что это — знак Божиего доверия. И на это доверие должно, конечно, отозваться достойно: так, чтобы это доверие было дано не напрасно.

Третий род встречи — встреча с нашим ближним. Причины, почему она не случается или почему она часто бывает такая неполная, сложные. В основе, можно сказать, что безразличие слепо; если человек, который передо мной, мне до конца безразличен, если мне никакого дела нет до его судьбы и до его личности, я никогда не окажусь способным ни судьбу его прочесть, ни личность его познать. А безразличие, холодность, беспечность, наша способность пройти мимо человека — неизмеримы. Мы закрываемся от самых близких людей этим безразличием и остаемся слепы, бесчувственны; мы улавливаем поверхность событий и самые очевидные человеческие реакции, но не понимаем ни событий, ни реакций. Активная, злая нелюбовь, ненависть, отвращение имеют другие свойства; они нам позволяют видеть только дурное, только безобразное, только уродливое в человеке; больше того: они превращают в безобразное, в уродливое то, что на самом деле порой прекрасно — но нам не под стать; что прекрасно, но нам непонятно, потому что эта красота нам чужда. Видеть по-настоящему может только любовь. Божественная любовь видит все; человеческая, ограниченная любовь способна прозреть во многое — при условии, что есть хоть какая-то доля человеческой любви, способной отрешиться от себялюбия, способной обратить действительно свое внимание на другого. Господь нам открывает видение той красоты, которую Он видит в человеке. Много лет тому назад отец Евграф Ковалевский говорил: Когда Бог смотрит на человека, Он не видит в нем добродетелей или совершенств, которых в нем еще нет; но Он видит в нем неувядаемую его красоту… И вот любовь открывает перед человеком видение красоты: порой еще не раскрывшейся, которая может быть под спудом, под завесой, но есть там. Бог, глядя на нас, изуродованных грехом, видит нас, как мы можем видеть древнюю икону, которая подвергалась осквернению, от которой осталось, может быть, очень немногое; но если такая икона дается в наши руки — с какой бережностью мы на нее смотрим, как мы переживаем с внутренним чувством ужаса и боли, что святая икона могла быть осквернена, что такая красота могла подвергнуться изуродованию. Как бережно мы ее держим в руках, словно раненого человека, словно бойца, который пострадал в бою, который, может быть, и при смерти, но в котором остается нечто незабываемое по величию и по красоте. Так нас видит Бог; но тогда как икона может быть непоправимо испорчена, человек непоправимо испорченным не бывает никогда. О человеке можно сказать то, что мы слышим на Страстной седмице каждый год в пророчестве Иезекииля о костях. Пророк видел целое поле мертвых костей. Оживут ли кости сия? — спрашивает Господь пророка. Тот отвечает: Ты один это знаешь. И говорит Господь: Прорцы, то есть прореки, скажи человеческими устами Мое всесозидающее животворное слово… И по силе этого слова кости обрастают плотью, бегут по ним жилы, обтягивается кожа; и когда Господь вдыхает в них дух, они встают, как великий полк, как толпа живая, ожившая, воскресшая. Так бывает с каждым: с каждым из нас, когда мы думаем о себе самих, и с каждым человеком, если мы думаем о других. Но для этого надо смотреть на человека и в человека с верой, с уверенностью, что в нем красота неумирающая, красота, которую ничто не может изуродовать до конца, красота, которую мы называем образом Божиим. И то же самое можно сказать о человечестве в целом, которое тоже совокупно несет в себе образ Божий, несмотря на уродство, которое бросается в глаза. Но бросается в глаза поверхностное; Феофан Затворник говорил: золото на дно идет, стружки по поверхности речки плывут… Это нам надо помнить: когда мы видим, как плывут стружки, не думать, что кроме них ничего нет в этой реке.

И вот перед каждым из нас — задача встречи с нашим ближним. Для этого надо научиться смотреть с целью увидеть, слушать с целью услышать. И это нам нелегко дается, это нас страшит. Потому что услышать — это значит связаться с судьбой человека, увидеть — это значит связаться с судьбой человека. Встречается нам знакомый или посещаем мы больного и спрашиваем: Ну, как. И наш знакомый или больной глядит на нас с надеждой и со страхом: неужели этот человек поставил вопрос, на который он хочет получить ответ? Неужели этот человек хочет узнать и, значит, свою судьбу с моей соединить? Из глаз, из звука голоса звучит и надежда, и страх; и человек часто отвечает: да ничего, спасибо… И как часто, как постоянно бывает, что мы довольствуемся этими словами; эти слова нас освободили, он нас не затянул в свою судьбу, он не потребовал нашего участия, он не сказал того слова, после которого я не могу отвернуться с безразличием; я смотрел ему в глаза и увидел мольбу, надежду, страх — но я закрыл свои глаза и услышал только слова, и теперь я свободен; я знаю, что ему «Да ничего, не так плохо», — а значит, и хорошо, может быть. А услышь ты звучанье голоса, вглядись ты в глаза и увидь выражение этих глаз — и нельзя так уйти… Но если это допустить, то надо отозваться; и не только добрым словом, не только мгновенным поступком, а завязав отношения или вступив в круговорот событий и отношений, которым, может быть, не будет и конца. А каждый думает: неужели не хватает у меня моего горя? моей заботы. Или просто: неужели я дам этому дню, который изо всех дней такой тихий, спокойный, радостный, омрачиться одним словом этого человека? Да, я его люблю, но он может все одним словом разрушить; лазурь, весенний день превратится в пасмурный, холодный зимний вечер; все будет покрыто туманом, все станет холодным, радость потухнет… И мы отходим.

И вот тут нужно в себе воспитать очень много мужества, чтобы заглянуть человеку в глаза, с тем чтобы увидеть правду его слов, вслушаться в звук голоса; чтобы услышать правду или ложь в этих словах. И нужно порой много мужества, чтобы сказать человеку: Не притворяйся, не лги, не говори мне, что хорошо, — это неправда; у тебя душа болит, тебе страшно, тебе одиноко и ты больше не веришь, что даже твой друг, самый близкий, отзовется; ты меня отстраняешь, потому что ты изверился в человеческой отзывчивости… Для того, чтобы найти в себе это мужество, надо преодолеть многое. Первое — это себялюбивый страх о том, что моя спокойная жизнь может вдруг стать неспокойной, что мое благополучие может заколебаться, что свет может померкнуть, что радость может затмиться. Мы всегда о себе думаем и себя переживаем, будто мы — центр нашей собственной жизни, да и жизни других. Помните притчу Христову о добром самарянине. Законник спрашивает Христа: кто же мой ближний. Он чувствует, что центр — он сам и оглядывается вокруг: кто ближний? Христос ему отвечает: ты ближний тому, кто в тебе нуждается; он — центр. Ты призван войти в его нужду… Вот этого мы не умеем делать, не умеем ощутить, что не я в центре, что всякий человек, который около меня — и близкий, и дальний, и встречный, и поперечный — имеет свою полную, законченную судьбу, и он для Бога так же дорог, для Бога он значит так же много, как и я; и если бы меня вообще не было, этот человек был бы таким же значительным в глазах Божиих. Я могу быть случайным обстоятельством в его жизни — или проходящим, или добрым, или злым; но этот человек существует сам по себе перед Богом, он — не часть моей жизни, не обстоятельство в моей жизни, он — человек. Он призван Богом жить, Его познать и достигнуть той полноты, которая есть в одном Боге; призван войти в Царство Божие. Над этим надо задумываться и чаще, и глубже, потому что это для нас не естественно.

Кроме того, мы друг с другом обращаемся, в той или другой мере, или как паразиты, или как жадные звери. Как часто мы живем друг другом, как бы пожирая друг друга, отнимая у человека покой, радость, сердечную чистоту и столько богатых его свойств, питаясь ими, пользуясь ими. Нам надо научиться не брать, а давать и не ожидать ничего в обмен или в награду. Это Христовы слова, не мои: давать так же щедро, как нам дано от Бога; даром вы приняли, даром и давайте (Мф.10,8). Чего у нас нет, что бы мы не приняли, чего у нас нет, что бы мы не получили или от Божественной, или от человеческой любви? И поэтому надо установиться так, что мое призвание — быть внимательным, вдумчивым, другом и слугой моего ближнего; все, что у меня есть, я должен быть готов ему дать и никогда не потребовать обратно, и никогда не упомянуть о том, что я чем-то пожертвовал для него, и никакой благодарности не ожидать; потому что дать, послужить активно, вдумчиво, умно полюбить человека — это самое высшее, что нам может быть дано, это наша привилегия; это даже не наш «долг».

И последнее, что мешает нам встретить человека, — это страх: что другой человек может у меня отнять? Какой опасности он может меня подвергнуть? Это очень реально, потому что мы все друг для друга опасны, поскольку мы все жадны, поскольку мы все себялюбивы, поскольку мы себя или своих ощущаем центром жизни. И вот нам страшно перед ближним, и ближнему страшно перед нами. И эти два страха, две жадности, два себялюбия замыкают двух людей, которые могли бы быть лицом к лицу или друг перед другом. Отец Лев Жилле как-то сказал: мы боимся заглянуть человеку в глаза, потому что не можем этого сделать без того, чтобы и он мог заглянуть в глубины нашей души, — вот чего мы боимся и в переносном смысле, и в прямом. Но это относится в значительной мере и к нашей встрече с Богом.

В первом случае , когда Бог открывается нам в этом сложном сопоставлении, сочетании суда и спасения, осуждения и воскрешения, — в тот момент мы до конца полны этого чуда. Но потом перед нами встает очень конкретный вопрос: Господь мне предложил Свою дружбу, Он мною так дорожит, что всю Свою жизнь и всю Свою смерть, и всю страсть Гефсиманскую готов отдать мне и для меня; и эта жертва так велика, что я должен бы отозваться на нее всем, — если не смертью, то всей жизнью во всяком случае. Не требует ли Он от меня слишком многого? Если бы только Он меня полюбил слегка, я мог бы ответить Ему так же — легкой любовью, легкой дружбой; но быть так любимым требует от меня соответственной любви! Если Бог всей жизнью и всей смертью меня любит, и я должен отозваться всей жизнью и всей смертью; не лучше ли укрыться? Страшно впасть в руки Бога Живого (Евр.10,31). Любовь может быть так же страшна, как ненависть, если только понять, что мы не может ее принимать, не отозвавшись соответственно.

И вот тут перед каждым из нас вопрос стоит во всей остроте. Мы закрываемся от Божией любви, мы не задумываемся над тем, что она значит, какая ее мера, не только потому что мы легкомысленны и пусты, но потому что очень было бы страшно соответственно отозваться. Бог говорит в Евангелии, мы слышим Его слова, Он говорит нам: если ты хочешь вырасти в полную меру своего человечества, если ты хочешь стать достойным человеком, вот перед тобой картина того, каким ты должен быть… И вместо того, чтобы воспринять это как потрясающую картину красоты, к которой мы призваны, мы говорим: это заповеди, это — Божии приказания; мой долг — попробовать их исполнить… И отношения взаимной любви, все наше соотношение с Богом мы превращаем в попытку принять Его заповеди, будто это внешние приказы, и свести их до минимума, найти способ, чтобы они были наименее требовательны. И тогда вместо христианской жизни получается изуродованное Евангелие.

Вот три встречи; о четвертой я ничего не хочу сказать подробнее того, что еще в VI веке святой Максим Исповедник говорил: человек создан как гражданин двух миров; своей плотью и душевностью он принадлежит этому земному, вещественному миру, но своим духом он принадлежит Богу. И призвание человека, во-первых, в себе соединить Божественное и земное начала; а во-вторых, найдя путь к Богу, увлечь за собой всю тварь. Это наше призвание.

Так ли мы смотрим на окружающий нас мир? Являемся ли мы вождями этого мира в Царство Божие? Строим ли мы град человеческий, который был бы впору, в меру града Божия? Относимся ли мы к вещам, к природе, к видимому миру, который нас окружает, с тем благоговением, которое мы должны к нему иметь, помня, что все вещество этого мира стало сродни Богу через воплощение Христа, через Его плоть?

Вот все встречи наши. Святой Симеон Новый Богослов говорил: если ты хочешь научиться молиться чисто, научиться чистой молитве — примирись с Богом, примирись с собой, примирись с ближним, примирись с вещами, которые ты трогаешь… Задумаемся над тем, каково наше соотношение: есть ли встреча между нами и Богом? Жаждем ли мы этой встречи не для того, чтобы получить от Бога больше того, что Он уже дал, а для того, чтобы сродниться с Ним и стать на земле как бы Его голосом, Его сострадательным взором, Его руками? Находим ли мы в себе достаточно мужества, чтобы войти в себя и стать цельными, а не раздробленными внутренне; преодолеть не только напряжение, но и войну, которая идет между умом и сердцем, волей и желаниями, плотью и правдой в нас? И как мы смотрим на ближнего? Встречаем ли мы когда-либо даже самых нам дорогих и близких, и чем являемся мы для мира, который Бог создал на блаженство вечное: злом или добром, вождями или губителями?

Как будет проходить Страшный суд – неужели Господь будет действовать как судья: выслушивать свидетелей, выносить приговор? Протоиерей Димитрий Климов считает, что все будет несколько иначе.

Неделя о Страшном Суде. Интересно, что в канун Великого поста Церковь напоминает нам о том, что всё-таки суд будет, о том, что человек, получив от Бога жизнь как бесценный дар, должен будет потом Богу ответить за то, как он эту жизнь прожил.

Протоиерей Димитрий Климов

И одна эта мысль о Суде, об ответе за все свои поступки и за всю свою жизнь, делает человека в духовном и в нравственном смысле более подтянутым. Если человек знает, что Бог видит его дела, его помышления и будет спрашивать за это, он одним этим фактом, одной этой мыслью будет удержан от многих грехов.

В начале мне хотелось бы сказать несколько слов о самом слове «суд». По-гречески суд – кризис. А что такое в нашем понятии кризис? Например, бывает кризис в медицине, когда болен человек, в горячке, и врач говорит: «У больного кризис болезни». И после этого кризиса есть два варианта развития событий: или больной завтра выздоровеет, температура спадет, или он умрет. То есть кризис – это некая высшая точка болезни, после которой будет или хорошо, или плохо.

Бывает кризис политический, экономический, финансовый. Почему эти кризисы наступают? Копятся неправильности, противоречия, а потом, уже в какой-то высшей точке кипения, происходит кризис. Или кризис межличностных отношений. Тоже есть набор противоречий, недоразумений, недомолвок, который в итоге приводит к кризису, после которого люди или научатся друг с другом разговаривать, или разойдутся.

То есть происходит своего рода суд. Когда человек за какие-то свои поступки должен, в конце концов, ответить в момент кризиса.

Все знают, что христиане постоянно пугают людей Страшным Судом. Как бы легко и спокойно было бы жить, зная, что Суда не будет. А тут попы постоянно твердят о том, что будет Суд. В каком виде этот Суд будет происходить, святые отцы отвечают по-разному.

Есть мнение, что Бог будет взвешивать добрые и злые дела людей на весах, и если перевесят злые дела, то человек попадет в ад, если добрые, то спасается. Таким образом, Бог отождествляется с богиней правосудия Фемидой, у которой завязаны глаза, она беспристрастно взвешивает дела человеческие.

Но мне кажется, что на Суде Христос, встретив человека, протянет к нему Свои руки, пронзенные гвоздями, и скажет: «Вот, чадо Моё, что Я сделал для тебя. Вот, в чем проявилась Моя Любовь к тебе. И Я эту Любовь тебе доказал Своей смертью, Своими страданиями и всей Своей Кровью, пролитой за тебя на кресте. А теперь скажи Мне, что ты сделал для Меня?».

И человек начнет вспоминать, а какие же дела он сделал ради Господа Бога. Возможно даже, ему на ум придут многие добрые дела, но окажется, что он совершал их из-за порядочности, чтобы казаться хорошим, воспитанным человеком перед другими людьми. Делал добрые дела ради близких. Не ближних, а именно близких, то есть родных: родителей, детей. И окажется, что большинство добрых дел он совершал не ради Господа, а ради людей или ради своего тщеславия.

И вот тогда, опустив голову, человек поймет, что на эту всецелую Любовь до последней капли Крови, который Бог к нам проявил, ему нечем ответить. Даже каким-то маленьким проявлением любви и благодарности к Богу он ответить не сможет.

И вот в этом, может быть, и будет Страшный Суд – человек сам себя осудит. Никто его прогонять никуда не будет, он сам прогонит себя и не сможет войти в Царство вот этой Божественной Любви.

В сегодняшнем Евангелии Христос говорит о том, что когда Он придет во второй раз на землю, Его пришествие будет отличаться от первого пришествия. В первый раз Он приходил как проповедник Царства Божия, нищий, у которого не было ни власти, ни политического внешнего авторитета. Но была только сила и истинность слова, а также сила божественных чудес, которыми Господь истинность своих слов подтверждал.

А когда Христос придет во второй раз, Он придет уже как Царь и Судия. И поэтому сказано в Евангелии: во славе Своей и все святые Ангелы с Ним. Христос придет как Царь, разделит все народы, как пастырь отделяет овец от козлов, и овец поставит по правую сторону от Себя, а козлов – по левую.

Я часто думал о том, чем же всё-таки овцы отличаются от козлов. По Ветхому Завету и овцы, и козлы считались чистыми животными, их можно было употреблять в пищу и приносить в жертву Богу. Различие в поведении этих животных.

Когда я служил в Волгограде, в храме, который находился в частном секторе, одна моя прихожанка держала коз. И я часто наблюдал через окно алтаря, как тётя Надя пасет своих коз. Когда пасут овец, то впереди идет или пастух, или самый главный баран, и за ним послушно идут все остальные овцы. А когда пастух пасет коз, то непонятно кто кого пасет. Пастух постоянно догоняет своих коз, которые устремляются совершенно в разные стороны: и через дорогу перебегают, и на деревья залезают, и через забор в соседние дворы лезут. Они не непослушны своему пастуху, постоянно проявляют свою безумную волю, и пасти их очень тяжело.

И вот скажет Царь тем, которые по правую сторону от Него: «Придите, благословенные, наследуйте уготованное вам Царствие от сложения мира». А тем, кто по левую: «Идите в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его».

И люди ответят недоумением: «Господи, когда мы не послужили Тебе?». И Христос скажет: «То, что вы не сделали одному из ближних своих, то не сделали Мне». Понимаете, какой простой критерий?

Оказывается, человек, который делает что-то доброе ближнему своему, делает это и Богу. Если б мы в любом ближнем своем без препятствий и искажений видели образ Бога, как бы легко нам давались все добрые дела! Но часто бывает, что нашей помощи просят люди не симпатичные нам, люди, в которых образ Божий затемнен и искажен пороками и грехами.

И если мы будем делать добрые дела только ради людей, мы никогда не научимся делать добрые дела нашим врагам, нашим обидчикам, людям, несимпатичным нам. А если мы будем вспоминать почаще, что делаем мы это доброе дело не только для этого человека, а для Бога, который нас к этому призывает, тогда все добрые дела будет делать гораздо проще. И тогда мы сможем послужить Богу и оправдать себя на Суде.

не судить себя надо. изначально неправильная позиция. суд над собой предполагает априори свою неполноценность, виновность, неправильность. а такое допустить может только человек крайне в себе неуверенный, заранее готовый быть виноватым во всем, что с ним и вокруг него происходит. почему бы не допустить, что любой нормальный человек имеет право жить, расти, делать ошибки? и не судить себя за каждый вздох, а принять себя таким как есть. любить себя. уметь и работать и лениться, уметь жить с теми, кто нравится, а не с теми, с кем должен, уметь делать то, что нужно и то, что хочется, а не то, что требует кто-то. мне не нужен суд над собой. мне и в голову такое не придет. я не страдаю манией величия, я нормальный человек и позволяю себе быть такой, как я есть, не порицая себя за это

Просто стало общим местом, что суд над самим собой нужен каждому. Но осуществить это на практике обыкновенно никто не пытается; зато требуют от других .

. не считаю, что он Важен. просто.. . очень Полезен иногда. особенно в ситуациях, связанных с причинением другим людям боли. .

Суд над собой. хммм. .
А хотя бы и так .

А как иначе разобраться, что Уже. сделано .
Нет, не то что сделано хорошо ,
а то. что было на корню. загублено .
То, что может вообще не следовало бы делать ,
Хотя бы не в то время. .
Как часто мы бросаемся ,,решать проблему, ,
не имея даже представления о том, что это такое .
И в результате. .
Опыт конечно хорошая штука, но. .
Но часто, этот вот ,,первый, , опыт
становится. мерилом. последующих действий .
И если иногда не. останавливаться ,
что бы посмотреть на себя. со стороны. .
На свои поступки. .
Можно и дальше продолжать, обмеривать. .
Тем самым, своим. первым ,,опытом, ,

Если бы нас. судил кто либо другой. .
Где гарантия. .
Гарантия того, что вина будет Признана (нами) ,
а не Навязана (нам)

Чеширский Кот Просветленный (42055) )))

А кто сказал, что он кому-то нужен? Почему человек должен себя судить? Бред. Если он сделал что-то не так, значит, так должно было случиться.

Если хочется суда над собой, то, как говорится, ляг поспи и все пройдет… Потому как бодрствованье и есть совесть. Просто тем, что не спим, а видим и чувствуем. Совесть – это инструмент самооценки, наших поступков, мыслей и дел. И чтобы не судить и корить себя, нужно не преступать законы человеческой природы.

Осознание своих грехов (плохих поступков) и есть процесс развития личности. Если мы этого не понимаем, настаиваем на своей правоте, не прислушиваемся к совести, то деградируем (((

Церковь напоминает нам о том, что всё-таки суд будет, о том, что человек, получив от Бога жизнь как бесценный дар, должен будет потом Богу ответить за то, как он эту жизнь прожил.

И вот тогда, опустив голову, человек поймет, что на эту всецелую Любовь до последней капли Крови, которую Бог к нам проявил, ему нечем ответить. Даже каким-то маленьким проявлением любви и благодарности к Богу он ответить не сможет.

И вот в этом, может быть, и будет Страшный Суд – человек сам себя осудит. Никто его прогонять никуда не будет, он сам прогонит себя и не сможет войти в Царство вот этой Божественной Любви.

И вот в этом, может быть, и будет Страшный Суд – человек сам себя осудит. Никто его прогонять никуда не будет, он сам прогонит себя и не сможет войти в Царство вот этой Божественной Любви.

В… Евангелии Христос говорит о том, что когда Он придет во второй раз на землю, Его пришествие будет отличаться от первого пришествия. В первый раз Он приходил как проповедник Царства Божия, нищий, у которого не было ни власти, ни политического внешнего авторитета. Но была только сила и истинность слова, а также сила божественных чудес, которыми Господь истинность своих слов подтверждал.

И люди ответят недоумением: «Господи, когда мы не послужили Тебе?». И Христос скажет: «То, что вы не сделали одному из ближних своих, то не сделали Мне». Понимаете, какой простой критерий?

И люди ответят недоумением: «Господи, когда мы не послужили Тебе?». И Христос скажет: «То, что вы не сделали одному из ближних своих, то не сделали Мне». Понимаете, какой простой критерий?

Оказывается, человек, который делает что-то доброе ближнему своему, делает это и Богу. Если бы мы в любом ближнем своем без препятствий и искажений видели образ Бога, как бы легко нам давались все добрые дела! Но часто бывает, что нашей помощи просят люди не симпатичные нам, люди, в которых образ Божий затемнен и искажен пороками и грехами.

И если мы будем делать добрые дела только ради людей, мы никогда не научимся делать добрые дела нашим врагам, нашим обидчикам, людям несимпатичным нам. А если мы будем вспоминать почаще, что делаем мы это доброе дело не только для этого человека, а для Бога, который нас к этому призывает, тогда все добрые дела будет делать гораздо проще. И тогда мы сможем послужить Богу и оправдать себя на Суде.

Автор статьи

Куприянов Денис Юрьевич

Юрист частного права

Страница автора

Читайте также: