Почему иисус молчал на суде

Обновлено: 24.04.2024

Итак, сегодня тема сложная и простенькая одновременно. Проверим историческими фактами одну из главных христианский сказок: знание евангелистами законодательства провинции Римской империи — злополучной Иудеи, где был осуждён на смерть Иисус Христос. Новый Завет в этом эпизоде можно изучать исключительно как чтиво жанра фэнтези. Уж простите.

Дюжина аргументов .

Не буду заглубляться в тему, хотя собрано ровно 27 вопиющих нарушений законов Иудеи, которые приводят евангелисты в своих книгах, рассказывая (каждый на свой лад) судебное преследование Иисуса. Приведу лишь самые очевидные нестыковки.

Первое, оно же главное: судебное разбирательство в Иудее запрещалось проводить по субботам, в некоторые праздничные дни. На календаре был самый главный праздник иудеев — Песах. Неделя «до» и неделя «после» Святого дня — полнейшее табу на любые процессы в суде.

Двое евангелистов сценарий усложняют, хором утверждая: судебный процесс состоялся… ночью. Законами Иудеи запрещалось любое судебное заседание и разбирательство после захода солнца, там вообще сложнейший регламент был. Но Марк и Матфей настаивают: судили Иисуса именно в это время суток.

Самое смешное — в праздничных потёмках. Знаете, почему такие мероприятия были категорически запрещены по большим праздникам? По причине отсутствия… трезвого рассудка и ясного ума участников. Но логика евангелистов неумолима: членов Синедриона растолкали глубокой ночью, собрали в одном месте, на каком-то подворье. Это невозможно физически, поскольку добропорядочный иудей в эти часы… беспробудно пьян.

По закону, во время Седера, предписывалось выпить минимум четыре ритуальные чаши объёмом 0,65 литра каждая. Как показывает тысячелетняя практика еврейского народа — на этом не любили останавливаться. Объясните, как после трёх литров красненького (а то более)… собрать главную фракцию Синедриона — фарисеев? Саддукеев ещё можно, те выступали резко против винопития. Но традиции оппонентов были другими, строго запрещали участие в любом суде «кто выпил четыре чаши вина или более».

Другой лютый ляп… судилище якобы происходило в доме первосвященника. Ложь. Синедрион выносил свои вердикты только на открытом заседании в иерусалимском Храме. Иисуса не могли казнить сразу после оглашения обвинительного приговора, решение должны зачитывать публично, при стечении народа… лишь через сутки. Только оправдательные приговоры оглашались немедленно после судебного разбирательства на ступенях храма.

Идём дальше, процессуальные тонкости поворошим. Синедрион, как не трудно догадаться, следовал жёсткому регламенту. Почитайте «Второзаконие», поймёте о чём речь. Факты, на которых основывается приговор, должны:

опираться на показания потерпевшей стороны;
подтверждаться свидетельствами, как минимум, двух-трёх человек.

«Недостаточно одного свидетеля против кого-либо в какой-нибудь вине и в каком-нибудь преступлении и в каком-нибудь грехе, которым он согрешит: при словах двух свидетелей, или при словах трёх свидетелей, состоится дело».

В случаях особо тяжкого преступления смертный приговор выносился на основании клятвенных подтверждений двух свидетелей.

«По словам двух свидетелей, или трёх свидетелей, должен умереть осуждаемый на смерть: не должно предавать на смерть по словам одного свидетеля». (Второзаконие)

Евангелисты посчитали: первосвященник нарушил священное правило. Самолично свидетельствовал против Иисуса. Ну-ну… А следом и второе? Вопрос жизни или смерти обвиняемого начинал обсуждаться его «адвокатами». Сперва допрашивались свидетели защиты, а не обвинения. Иисус не мог отказаться от адвокатуры, иначе дело бы отложили.

Синедрион в таких случаях (и обязательно после праздника) должен публично обратиться к народу: «кто готов свидетельствовать за обвиняемого?». Сторону обвинения до той поры выслушивать не имели права.

В отличие от римской судебной практики, Синедрион не мог учитывать только собственные признания обвиняемого. Они могли быть выслушаны, но считались «вторичными». Для приговора крайне недостаточно, куда больший вес имели показания свидетелей. Евангелисты же утверждают: Иисус был приговорён на основании собственных признаний:

Богословы говорят: Иисус тем самым подписал себе смертный приговор, совершив в зале суда «богохульство». За такое святотатство и оказался на Голгофе. Снова историческая ложь, помноженная на дремучее невежество. Несуществующий в действительности первосвященник Каиафа призывал судей быть тому свидетелями:

«Тогда первосвященник разодрал одежды свои и сказал: Он богохульствует! на что нам ещё свидетели? вот теперь вы слышали богохульство Его!». (Матфей, Лука и Марк)

С точки зрения римского права этого достаточно, но для еврейского законодательства — пустой звук. Никакой даже трижды первосвященник самое страшное признание обвиняемого без свидетелей — не пропустит. Но главный процессуальный фокус в другом: в Синедрионе свидетелям… запрещалось участвовать при вынесении окончательного приговора.

А невежественные евангелисты утверждают, что члены суда (невольно услышавшие богохульство Иисуса) напрямую назначают ему смертную муку. Так не работает схема. Даже если Иисус обозвал Яхве «жёлтым земляным червяком», а его учение — порнографическим чтивом… его просто отправили бы посидеть в тёмной. Свидетели впервые произнесенного богохульства автоматически перестают иметь статус судей, дело продолжит новый состав.

Хитрости толкования .

Первые христианские «Отцы Церкви» были образованными людьми, еврейское судопроизводство знали досконально. Но пошли на прямые подлоги, либо их последователи очень постарались. Придав суду на Иисусом… какой-то гротеск, сумбур, и самое главное — скоротечность. Тайное судилище злодеев. Так не могло быть, это противоречит «закону Моисееву»:

«Если услышишь о каком-либо городов твоих, которые Господь Бог даёт тебе для жительства, что появились в нём нечестивые люди из среды тебя и соблазняли жителей города их, говоря: «пойдём и будем служить богам иным, которых вы не знали»: то ты разыщи, исследуй и хорошо расспроси». (Второзаконие)

Марк, Матфей и Лука явно лгут. Такой суд в Синедрионе не мог состояться. Слишком много вопиющих нарушений, его не признали бы даже противники Иисуса, что говорить о сторонниках. Евангелист Иоанн более умён и образован, но предлагает ситуацию ещё фантастичнее: было не судебное заседание Синедриона, а лишь встреча, некий «Совет» его членов.

Драматургия рассказа потрясающая, участники в растерянности, не настроены казнить Иисуса, не представляют себе: что делать с этим проповедником из Галилеи? Каиафа предлагает пожертвовать Иисусом, чтобы предотвратить террор Рима:

«Тогда первосвященники и фарисеи собрали совет и говорили: что нам делать? Этот Человек много чудес творит. Если оставим Его так, то все уверуют в Него, и придут римляне и овладеют и местом нашим и народом».

Хорошо. Почему опять не вызваны свидетели, ученики Иисуса? Сидят себе злодеи-иудеи келейно, выдумываю ни пойми что, геополитикой заняты… Комментировать Иоанна не вижу смысла. Три страшных ляпа в одном стихе — это явный перебор. Первосвященники во множественном числе, не существовавший никогда Совет, Рим… ни к селу, ни к городу.

Вернёмся к деталям. Марк и Матфей говорят: было проведено два отдельных судебных заседания. Первое состоялось ночью в резиденции Каиафы, другое — в римском суде следующим утром. Обвинение в богохульстве не было причиной судебного разбирательства, оно появилось только в конце судилища. У Луки обвинение ограничивается одним пунктом: заявлением Иисуса о том, что он «Сын Божий». И это якобы расценили как «богохульство».

А евангелист Лука не знает о «ночном суде», Иисуса сразу доставляют в дом первосвященника. Над ним насмехаются, оскорбляют, издеваются. Сам суд начинается утром во дворе Синедриона. Лука рассказывают лютую нелепицу. У него один процесс состоит из двух частей: слушание в Синедрионе (опять без показаний свидетелей) и суд перед Пилатом. Никакого допроса первосвященником, лишь хоровой вопль членов Синедриона:

«Ты ли Христос? скажи нам. Он сказал им: если скажу вам, вы не поверите. И сказали все: итак Ты Сын Божий? Он отвечал: вы говорите, что Я».

После этого Синедрион счёл судебное заседание завершённым, отправил еретика к римскому прокуратору: «И поднялось всё множество их, и повели Его к Пилату».

Но это не главное, баснописец Лука допускает ещё одну нелепицу. Прочие евангелисты говорят: приговор Иисусу синедрион вынес единогласно. Но наш драматург закручивает сюжет туго, поминает об одном голосе «против»:

«. некто Иосиф член совета (синедриона), человек добрый и правдивый, не участвовавший в совете и в деле их, из Арифамеи, города Иудейского, ожидавший также Царствия Божия (разделявший взгляды Иисуса)». (Лука)

Можно спорить, это вопиющее невежество евангелиста или некий глубокий смысл, объясняющий незаконность суда Синедриона. Потому что, согласно законам Иудеи… приговоры по тяжким преступлениям считались законными, если Синедрион голосовал единогласно. Прозвучи хоть один голос «против» — обвиняемого следовало оправдать. Воспротивиться мог только первосвященник, распустив текущий состав по домам, заседание назначить на следующий день. С уже новыми судьями.

Почитаем Иоанна: допрос проводился ночью в доме бывшего первосвященника Анны, утром Иисуса поволокли к Пилату. Иудейские священники не настаивали на немедленном обвинении, просто интересовались: ты кто таков, в чём твоё учение, кто ученики? После уклончивого ответа Иисуса — отравили к прокуратору с единственным обвинением: «он сделал Себя Сыном Божьим».

Человек, писавший евангелие от Иоанна, явно не в курсе: в еврейской среде тех времён «сын божий» — это просто… особо благочестивый и богобоязненный человек, ведущий праведный образ жизни. Что-то типа монаха. Много кого ещё «сынами» называли в Иудее, опытного и уважаемого судью, например. Добавляя — он ещё «сын закона» (даже — «отец закона»). Первосвященников выдающихся так звали. Сам Иисус в Нагорной проповеди растолковал:

«Сын божий» — более возвышенная ступень от «детей божьих» (евреев). Праведник, возвысившийся своим примером над толпой грешников. Мог за такое высказывание судить Синедрион Иисуса? Нет, конечно. Пришлось бы долго опрашивать сотни свидетелей, обязательно найдя тех, кто подтвердит праведность Христа.

«Сын божий» — это утверждение, что Иисус назвал Творца своим биологическим родителем? Ересь и святотатство, вне всякого сомнения. Но опять тупик — для этого нужно было опросить его мать и отца, прочих родственников. За такое не казнили порой в Иудее, просто объявляли умалишённым.

Первосвященник и члены Синедриона (лучшие крючкотворцы и юристы) должны знать, что означает «богохульство». В книге Левит дано единственное для еврейского законодательства определение: «хулил сын Израильтянки имя Господа и злословил». Там же дан рецепт борьбы:

«И сказал Господь Моисею: выведи злословившего вон из стана, и все слышавшие пусть положат руки свои на голову его, и всё общество побьёт его камнями. И сынам Израилевым скажи: кто будет злословить Бога своего, тот понесёт грех свой».

Иисус не «хулил и злословил имя бога» утверждением, что он «сын божий». Он боженьку очень любил, строго по иудейским канонам. Объявил себя Мессией, поэтому назначили «богохульником»? Опять мимо, таких персонажей было сотни, синедрионы не выдвигали им подобных обвинений. После долгих разбирательств, признавая… лже-пророками. Так на кой чёрт евангелисты придумали это нелепое судилище?

Мина антисемитизма .

Ответ один — острое желание переложить вину за смерть Иисуса с римлян… на иудеев. Только в этой плоскости нужно понимать фантазии евангелистов. Без санкции Рима фарисеи не могли казнить Иисуса. Написано же: был осуждён Понтием Пилатом, распят римскими солдатами. И лишь позже, чтобы обелить чёрного кобеля… был придуман некий еврейский суд.

Мысленный эксперимент. На мгновение представьте: что случится с проповедниками Благой Вести при наличии официального обвинения Римской империи её автору? Иисус, основатель нового религиозного сообщества, — осуждён, казнён с величайшим позором за тяжкое государственное преступление. Приговорён представителем суверенной имперской власти, признавшим Назаретянина бунтовщиком. Что ждёт его учеников и последователей, возжелай они разнести по империи хоть слово из его учения? Ответ очевиден…

Вот для чего была выдумана «еврейская прокладка» с судом Синедриона. Будто Иисус обвинён по религиозным причинам, осуждён на смерть нехорошими иудеями. А внимательные к чужому мнению римские имперские власти вынуждены согласиться, чтобы не поднялся бунт. Только при наличии такого эпизода (перенесения вины на евреев) можно было надеяться на терпимость Рима к новой религии. Так христианская церковь и выжила.

Даже факт Евангелия от Иоанна об участии римлян при аресте ясно показывает на ложь и лакейство. Да, Великий Рим организовал весь судебный процесс над Иисусом из Назарета, задержал, отдал в руки злых иудеев, дождался смертного приговора… тяжело вздохнув и умыв руки — казнил. А что делать, со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Вы это о ком? Про Рим? После восстания зелотов?

Дальше. Тиражируемая несусветная глупость этой судебной истории: нигде кроме Евангелий не найти упоминаний о «privilegium paschale» («пасхальном помиловании»). Даже досконально прописавший все обычаи и принципы устройства Иудеи, её взаимоотношений с Римом… еврей-историк Иосиф Флавий ничего не знает.

Не было такой амнистии на еврейский Песах. Ни до Пилата, ни после. По главенствующему в провинции римскому закону — наместник не имел права миловать государственных преступников. Этот щедрый жест мог сделать только… император. Со времён Юлия Цезаря самостоятельное помилование преступников наместниками — считалось государственной изменой. Поэтому, прокуратору Иудеи Понтию Пилату даже в кошмарном сне не могла прийти в голову мысль амнистировать явного разбойника, убийцу римских граждан:

Вот наступает четвёртый век, христианство назначено государственной религией Римской империи. Старое, ещё языческое право императора казнить или миловать… превращено в «пасхальную амнистию». Первый декрет (indulgentia criminum) был издан в 367 году, освобождены все заключенные. За исключением… «кощунствовавших против императорского величества». Позже декреты переиздавались каждый год до 385-го, далее став законом «пасхального помилования».

Евангелисты чудесным образом перенесли в Иудею первого века — документ Римской империи конца четвертого. Опять соврав, наместники и тогда не имели права своей волей отпускать государственных преступников. Картину, когда Пилат торгуется с толпой иудеев, кого отпустить — Иисуса или Варавву — относим на помойку. Самого торга быть не могло в принципе: это считалось умалением власти даже не прокуратора, а самого императора.

Выводы .

Самое вкусное в этом фэнтези — Синедрион действительно имел право казнить, если преступление иудея входило в его компетенцию, даже римского гражданина. Иисусу, согласно Евангелиям, инкриминировалось «богохульство». Самое оно, юрисдикция Синедриона, никак не римлян. Только вот распинать евреи не могли, считая подобную казнь величайшей мерзостью.

Еврейский закон предписывал четыре другие способа: побивание камнями, удушение, вливание расплавленного металла в горло и смерть от меча. Так поступил Ирод Антиппа, обезглавив Иоанна Предтечу.

Никогда римский прокуратор не вмешивался в религиозные делишки Синедрионов, не посылал солдат для задержания их «богохульников». Во-первых, это было запрещено «разграничительным договором» по совместному ведению дел провинции, во-вторых — римлянам до этого не было никакого дела.

То, что инкриминировалось Иисусу по Евангелиям… вообще ни под одно законодательство не попадало. Ни римское, ни иудейское. Как особо тяжкое, осуждаемое на смерть деяние. Невозможно представить себе, чтобы в праздничную ночь собрались (тайно!):

«. первосвященники и книжники и старейшины народа во двор первосвященника, по имени Каиафы, и положили в совете взять Иисуса хитростью и убить».

Напомню, весь Синедрион — это… 71 человек, да ещё плюс «старейшины и книжники». Собрались, значит (по Матфею) да взяли-таки Иисуса в Святую Ночь. Не дожидаясь рассвета, быстренько устроили судилище. Господа христиане, Синедрион не был шайкой масонов, прячущихся по тайным схронам! Это был высший орган религиозной, юридической и политической власти в Иудее. В ту ночь… полным составом присутствовал на пасхальной службе в Храме. А после неё пребывал в невменяемом состоянии, испив обязательных четыре чаши красненького … Никаких судебных дел не имел права проводить, хоть даже над самим Сатаной, попадись тот в лапы городской стражи.

Эту священную заповедь переняло христианство: в Пасхальную неделю с первым часом главного праздника — никаких судебных дел. Тем более, касающихся осуждения на смерть! В таком святотатстве обвинять евреев? Ну да, только эти «звери» способны на такое.

Судебные заседания Синедриона были категорически запрещены в канун Песаха (сложные ритуалы подготовки проводились целую неделю!). А представить, что во время (и неделю после) великого праздника кого-то могли осудить на смерть — не иметь ни капли мозгов. За такое святотатство народ разорвал бы любого, проступок в тысячу крат более страшный, чем «внесение в Храм изображения императора», которое инкриминировалось Пилату. Рим тогда еле подавил восстание…

Почему Христос на суде не оправдывался? Ведь и Пилат, и даже Ирод пытались в какой-то мере объективно рассмотреть это «дело». Если бы Христос выступил в свою защиту, неужели Он не смог бы их убедить? Отвечают протоиереи Валериан Кречетов, Владимир Шафоростов и священник Александр Тимофеев.

Портал «Правмир» спросил у священнослужителей, почему на суде Спаситель молчал, а не защищал Истину?

Cвященник Александр Тимофеев

Священник Александр Тимофеев

— Почему Христос на суде не оправдывался? Ведь и Пилат, и даже Ирод пытались в какой-то мере объективно рассмотреть это «дело», и если бы Христос выступил в свою защиту, неужели Он не смог бы их убедить?

— Я думаю, что ответ на этот вопрос лежит на поверхности – свидетельствовать об истине стоит только тем, кто истину ищет.

Пилат и Ирод не просто хотели оправдать Христа, они поняли, что Он не виноват. Но не забывайте про суд Синедриона, который первоначально осудил Христа. На суде Синедриона, то есть на церковном суде, Христос попросил четкого юридического свидетельства: «Если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?» (Ин 18:23).

И мы видим, что были найдены только лжесвидетели, которые ложно истолковывали Его слова, однако они были с радостью выслушаны.

Что мог сказать Господь? Его дела свидетельствовали в Его пользу. Он исцелял, прощал, спасал, кормил, и все это происходило на глазах тех же Анны и Каиафы. После этого какое-либо дополнительное свидетельство было бы бессмысленно.

Христос был осужден неправедным судом, то есть не тем судом, который пытается объективно рассмотреть обстоятельства дела, взвешивая различные факты и пытаясь установить прав или не прав человек. В данном случае суд изначально был собран для того, чтобы осудить Христа. Поэтому перед неправедным судом не было смысла оправдываться. Это было так же бессмысленно как новомученникам российским оправдываться перед тройками НКВД.

Поясняет протоиерей Валериан Кречетов

Священник Валериан Кречетов

Почему Христос не оправдывался, когда Его судили, ведь Он наверняка мог быть убедительным для самых отъявленных злодеев? Суд над блудницей, например, Он очень быстро смог разрешить, хотя она была и действительно виновата. Почему при таких небезнадежных, говоря юридическим языком, обстоятельствах Он не защищал Себя?

Потому что Господь исполнял волю Отца Небесного, а воля была такова, что Он должен был пострадать за грехи мира добровольно. Все, что было сказано в Ветхом Завете, должно было исполнится, Сам Христос говорил, что Он идет, как написано о Нем.

Другое дело, что постигнуть крестную жертву Спасителя, жертву Божественной любви может только тот, кто причастен к этой любви. Когда Пилат спросил «Откуда Ты? Иисус ответа не даде Ему». Но в тоже время Господь сказал: «Кто от Бога, тот слушает слова Божии. Вы потому не слушаете, что вы не от Бога» (Ин 8:47). Поэтому Господь говорил тому, кто мог эту истину воспринять, а воспринять ее мог тот, кто к ней сопричастен. Злоба же не может воспринимать истину. Поэтому Господь знал то, что Он должен пострадать.

— Получается что для нас в этом поступке Господа, нет аналогии с нашей жизнью. Ведь если Господь наверняка знал волю своего небесного Отца о том, что Ему надлежит пострадать, то человек не может наверняка знать о том, есть ли воля Бога, чтобы ему сейчас вот умереть, и получается, что оправдываться, когда тебя несправедливо обвиняют, стоит?

— Нет, не совсем так. Классический пример для всех для нас – царь Николай Второй. Есть более 40 свидетельств того, что он заранее знал о мученической кончине и своей, и его семьи, и шел на это сознательно. Зная, что его ожидает, он ничего не предпринимал. Мне кажется, что нагляднее этого примера подражания Спасителю у нас нет.

Или вспомним другой пример – митрополит Вениамин Петроградский. Была устроена инсценировка суда над ним по заранее разработанному сценарию. Как и для Спасителя, этот суд должен был закончиться его смертью. Присутствовал адвокат, присутствовали обвинители, митрополит молча все слушал, и когда ему дали последнее слово, он сказал: «Я понимаю, есть за Христа и против Христа. Я за Христа готов принять любой приговор». И он был расстрелян. Он понимал, что оправдываться бесполезно. Его просто не будут слушать.

Есть еще пример — преподобный Дул Страстотерпец. Он был обвинен в краже церковных сосудов, и когда его спросили: «Ты украл?», он ответил: «Я не брал». Ему не верят: «Нет, ты брал!». «Ну, простите, братья» отвечает он. Его отдали египетским властям, а в Египте были очень жестокие наказания, за кражу, например, отсекали руку. Его опять спрашивают «Ты брал?», «Нет, не брал», «Ну, мы тебя заставим признаться». И стали его мучить. Тогда тот, кто украл, пораженный его твердостью, прибежал и сказал, что он не виновен, сосуды нашлись. А в это время Дула уже вели отсекать руку. И тогда все стали просить у него прощения, а Дул сказал: «Враг напал на вас, а вы поддались». Через несколько дней, измученный пытками, он умер. Его решили похоронить с почестями как невинного страдальца, собрали всех монахов, но до похорон храм, в котором стоял его гроб, закрыли. И когда все собрались и открыли храм, то гроб был пуст… Братья решили, что они не сподобились его хоронить, настолько высоко его невинные страдания были поставлены перед Богом.

— Всем сердцем сочувствуя тем людям, которых Вы описали, я все же вижу их отличие от Христа в том, что, Христос, будучи Богом, обладал даром убедить любого человека.

— Бог дал человеку свободу воли. Если человек не желает что-то принять, никакие убеждения ему не помогут. Это совершенно точно. Ведь почему не принимают, например, православие. Это так просто, что дальше некуда. Есть одно прекрасное изречение, которое дает ответ на этот вопрос: «Если бы математика накладывала узы, рамки или ограничения на наши страсти, то нашлось бы немало людей, оспаривающих истинность ее теорем».

— Батюшка, Вы меня убедили, я думала, что Бог может любому человеку доказать Истину…

— Нет. Именно, что не любому! Вся жизнь в этом и состоит – истина себя защищает, но кто не от истины, тот не слушает ее, а слушает тот, кто от истины. Поэтому доказательства бесполезны, если человек не хочет принимать этого. А если присутствует противостояние, то чем больше доказываешь, тем больше человек упирается. Получается, что результат не от доказательства, а от принятия-непринятия. Вот они и не приняли Иисуса Христа, а приняли то, что против Него. Когда Его спросили «Ты ли Христос? скажи нам. Он сказал им: если скажу вам, вы не поверите; если же и спрошу вас, не будете отвечать Мне и не отпустите Меня» (Лк 22:67).
Одного ребенка как-то спросили: «А может Бог создать такой камень, который Он не сможет поднять?» Ребенок растерялся и даже расплакался, а потом пришел к папе и тот ему сказал: «Господь создал такой камень – это свободная воля».

Что значил для Сына Божьего Пилат с его Преторией, синедрион с его лжесвидетелями, Ирод с его царедворцами.

При самом поверхностном взгляде на образ суда над Иисусом Христом тотчас открывается, что он во многом был отличен от обыкновенных и даже необыкновенных судов человеческих.

В продолжение нескольких часов выдержать истязание от трех различных властей – иудейской, галилейской и римской – за такое дело, которое ни одна из них не признавала своим.

Быть упорно обвиняему иерусалимским синедрионом и народом за то, чего синедрион и весь народ нетерпеливо ожидали.

Святитель Иннокентий Херсонский

Найти ревностного защитника своей невиновности в римском прокураторе, которого все, по-видимому, не располагало в пользу Подсудимого: и Его бедность, и молчание, и сила врагов, и опасность обвинения.

Из уст судьи слышать неоднократно торжественное признание Своей невиновности и непосредственно за этим от того же судьи выслушать приговор на смерть крестную, с наименованием Праведника; иметь множество и естественных, и сверхъестественных средств для Своей защиты и пользоваться ими не больше, чем нужно для обнаружения Своей невиновности, – это такие обстоятельства, которые находим только в истории суда над Иисусом Христом!

Каждое судилище обнаруживало свой собственный характер. В синедрионе Иисус Христос был судим личными врагами Своими – как судит беззаконие. Во дворце Ирода жребий Его находился в руках деспота, который не знает другого закона для себя, кроме прихоти, и все правосудие которого состояло в том, чтоб не быть слишком неправосудным.

Претория Пилатова могла служить убежищем невиновности человеческой, но не могла вместить правды Божественной. Здесь вместе с правосудием заседал дух мирской, языческой власти, на суде которой голос невиновности или не был слышен, или должен был отзываться выгодой.

Истина небесная в лице Сына Божьего, кажется, посетила теперь все суды человеческие, чтобы видеть, «аще есть разумеваяй или взыскаяй правду». И теперь, как во время Давида, оказалось, что все уклонились и сделались непотребными: «несть творяй благое, несть до единаго» (Пс.13:3).

Ослепление и буйство народа иудейского, особенно вождей его, обнаружилось во всей силе. Если бы Иоанн Креститель воскрес, то и теперь, когда вся Иудея наполнилась славой чудес Иисуса Христа, когда первосвященники сами неоднократно слышали беседы Его, рассматривали лицо и дело Его и готовились вознести Его на крест, – и теперь проповедник покаяния мог бы снова сказать всему народу иудейскому: «Се стоит посреде вас некто, Егоже вы не весте!» (Ин.1:26.) – Нельзя вероломнее отвергнуться Мессии, как отвергаются Его теперь; нельзя жесточе преследовать Его, как преследуют теперь.

Не будем предполагать, что враги Иисуса Христа действовали против Него вопреки ясному и твердому убеждению, что Он – обетованный Мессия: это значило бы приписывать природе человеческой злобу и ожесточение дьявола, который ненавидит истину, потому что она истина.

Должно, однако же, сказать, что со стороны вождей народа иудейского сделано все, чтобы им остаться некогда безответными. Как недостойно и бесчестно поступили они при самом взятии Иисуса Христа под стражу!

Как безрассудно и опрометчиво решили на своем соборе дело о Мессии – лица, с Которым неразрывно соединено временное и вечное благо всего Израиля, в Котором они могли узнать своего Царя, Судию и Господа! Положим, что нищета Иисуса Христа соблазняла их: но разве они не слыхали о чудесах Его?

Разве не перед их почти очами совершилось за несколько дней воскрешение Лазаря? Если и это событие не могло убедить синедрион в том, что Иисус Христос есть Мессия, то, по крайней мере, должно было заставить его действовать осмотрительнее, не спешить с казнью человека, который, по общему мнению, имел в себе столько признаков Мессии. Сама медлительность, с которой производился суд над Господом в претории, по-видимому, допущена Промыселом для того, чтобы враги Его имели время увидеть свою ошибку и придти в чувство.

Можно сказать, что Пилат был для них в этом случае проповедником покаяния. Между тем, к каким низким средствам не прибегают старейшины иудейские, чтобы достигнуть цели, слепо выбранной!

Подкупают ученика, идут после вечери пасхальной с мечами и дубинами в Гефсиманию, собираются, подобно разбойникам, в полночь для совещания; переходят из одного судилища в другое, наущают народ, притворяются усердными слугами кесаря, угрожают судье клеветой, даже кричат вместе с чернью – это ли стража дома израилева, драгоценные камни святилища, преемники Моисея и пророков. Никогда верховный совет иудейский не унижался до такой степени, до какой унизился теперь; чтобы собственным посрамлением купить бесчестную казнь для своего Мессии.

Трудно представить, чтобы среди толпы народа, требовавшей Господу смерти, не было людей, к Нему приверженных. Но их собственная безопасность заставляла не объявлять, по крайней мере, при первосвященниках, своего мнения. В противном случае, они сделались бы жертвой необузданности слуг и клевретов фарисейских, которые до того простерли свою дерзость, что начали угрожать самому прокуратору.

А поэтому молчание евангелистов о том, чтобы хоть кто-то из иудеев вызвался защищать Иисуса Христа перед Пилатом, надо принимать за решительное свидетельство, что таких защитников не было; и так называемое Никодимово евангелие, в котором Никодим, силоамский расслабленный, жена кровоточивая и капернаумский сотник повествуют перед прокуратором о учении и чудесах Иисуса Христа, не стоит доверия исторического.

Испросившая смерть Господу толпа однозначно показала, что значит народный голос и как легко злоупотреблять его действием людям злонамеренным. Вместо того чтобы гласу народа быть звучным, но мирным гласом Божьим, он сделался теперь диким воплем Веельзевула…

Поведение Пилата служит выразительным примером, чего можно ожидать от судьи со слабым характером, поставленного перед необходимостью отказаться во имя истины от всех личных выгод.

Над ним вполне оправдались слова Господа: светильник телу есть око: «аще убо будет око твое просто, все тело твое светло будет, аще око твое лукаво будет, все тело твое темно будет» (Мф.6:22–23).

Око души Пилатовой – начало его действий – было лукаво: не вечный, непременяемый закон правды лежал в глубине его сердца и диктовал линию его поведения, а нечистая любовь к самому себе, пристрастие к земным выгодам, прикрытое любовью к справедливости; и вот, все тело Пилата является темным, все поступки его, несмотря на похвальную их сторону, содержат что-то, достойное сожаления и презрения.

Самое первое действие прокуратора уже запечатлено изменой истине: он хочет уклониться от осуждение невиновного, предоставляя это то иудеям, то Ироду: как будто позволить другим совершить злодеяние, имея возможность остановить его, – не то же самое, что самому совершить его! Потом единственно из угождения именитым и сильным обвинителям Праведник подвергается мучительному бичеванию.

Не важно, что Он может умереть под бичами: для судьи довольно, что он хотел спасти Его от смерти. Таково правосудие людей века. Думают, что все сделано с их стороны, между тем как не хотят сделать именно того, что должно. И все прочие усилия Пилата для освобождения Иисуса Христа представляют жалкую борьбу своекорыстия с чувством долга.

Видишь человека, который мучает сам себя, устремляется во все стороны, обращается с распутия на распутие, чтобы выбраться из пропасти, в которую зашел добровольно; но не хочет возвратиться на царский путь правды, который лежит прямо перед его очами и на который зовет совесть.

Наконец, страх и своекорыстие превозмогли; но Пилат, поправ справедливость, хочет сохранить на себе ее личину: судия омывает руки и думает быть чистым от крови Праведника. При этом зрелище чувство сожаления невольно превращается в негодование…

Впрочем, мы не имеем права простирать суждения своего о Пилате далее приговора, который уже произнесен вслух Самим Господом. «Более» (во всяком отношении более) «греха на том, кто предал» ему Господа – на Иуде, иудеях, особенно на старейшинах иудейских.

Тогда как первосвященники, видимо, приближались к ужасной крайности (некоторые, может быть, и впали в нее) греха против Духа Святого, который, по слову Самого Спасителя, не простится ни в сем веке, ни в будущем (Мф.12:32), Пилат явно грешил только против Сына Человеческого, следовательно, принадлежал к числу тех грешников, за спасение которых осужденный им Сын Божий шел теперь на крест.

Великодушным поступком жены Пилатовой некоторым образом искупаются низкие действия мужа ее. Какая разительная противоположность между этой язычницей и той иудеянкой, наложницей Ирода, которая так мало уважала Иоанна Крестителя (Мк.6:17)!

Что Иоанн был праведник, даже пророк, достойный того, чтобы признавать его за Мессию, – этому все верили; и несмотря на это, Иродия, не колеблясь, принесла его в жертву своей бесстыдной страсти. Прокула, напротив, будучи язычницей, имела открытое сердце для всего истинного и доброго.

Она видит необыкновенный сон, принимает его за откровение небесное и спешит, даже вопреки отечественному закону, не позволявшему женам вмешиваться в дела мужей – правителей, спасти Праведника от смерти. Различие религий, которое, к несчастью, так часто удаляет людей друг от друга, не препятствует ей искать спасения иудейскому Узнику.

Не напрасно приняла она сон свой за указание свыше. Если бы он был следствием одного воображения, то почему оно именно в ту ночь вызвало сочетание мыслей, настолько совпадающее с положением Пилата и Господа? Нет! Воображение скорее представило бы, что теперь для ее мужа настал удобный случай осуждением на смерть бедного Галилеянина приобрести выгодную дружбу синедриона. Но, видно, такая нечистая мечта не могла возникнуть в благородной душе Прокулы.

Невероятно, чтобы Клавдия Прокула принадлежала к числу иудейских прозелиток. Кем она могла быть обращена в иудейство? Такими ревнителями веры, какими Господь описывал фарисеев (Мф.23:15)? Но от этих наставников она не получила бы выгодного представления об Иисусе Христе и, наученная фарисеями, скорее всего согласилась бы поддержать их в борьбе против Праведника.

Вероятнее, что Прокула сама по себе имела благородный образ мыслей и чувствований и была достойна того, чтобы Промысел открыл ей волю свою, как некогда открывал ее и другим язычникам – Авимелеху (Быт.20:3), друзьям Иова и т. д. (Иов.20:7).

«Но что вышло из этого сна? – спросит кто-нибудь, – если он не был игрой фантазии? Предостережение пришло слишком поздно; оно не могло изменить, по крайней мере, не изменило хода дел».

Действительно, сон жены Пилатовой не изменил судьбы, ожидавшей Господа: и, может быть, если бы он мог изменить ее, то не был бы и послан; но, тем не менее, он был нужен и сделал свое дело.

Жена Пилата, конечно, не осталась равнодушной к дальнейшей судьбе Праведника, Который так сильно задел ее душу; она приняла участие в последующих событиях христианства, вступила в контакт с учениками Иисуса и уверовала в Него.

Предание, весьма древнее, утверждает, что Прокула, находящаяся в греческих святцах, – не кто иная, как жена Пилата, обратившаяся в христианство и претерпевшая мучения за имя Праведника, Которого не смогла спасти от казни.

Сам Пилат не остался глух к предостережению жены, хотя, к своему несчастью, и не последовал ее совету. Оно-то, вероятно, побудило его перед произнесением смертного приговора подтвердить свою уверенность в невиновности Господа таким выразительным действием, как умовение рук; оно-то побудило его торжественно назвать Праведником осужденного на смерть Узника: это выражение, очевидно, взято им у жены, которая так назвала Иисуса Христа.

Такое свидетельство о невиновности Иисуса Христа из уст судьи – язычника служит к чести христианской религии, заграждает уста врагов Иисусовых и впоследствии могло подействовать на сердце самих иудеев.

Кроме того, Промысел ниспосланием чудесного сна жене Пилатовой показал, что Он никогда не попускает человеку искушаться сверх сил (1Кор.10:13). Пилату предстояло величайшее искушение: для защиты невиновного Узника отказаться всенародно от наименования друга кесарева.

Совесть его, сама по себе слабая, без опоры на истинную религию неминуемо должна была пасть под тяжестью этого искушения. Между тем, Пилат до сих пор довольно верно, по-видимому, следовал ее слабому мерцанию. И вот, Промысел посылает ей подкрепление свыше. Пилат не воспользовался небесным вразумлением; но Промысел оправдал пути свои.

Без этого некоторые из нас, может быть, пожалели бы, что Пилат, сделавший столько попыток быть правосудным, в таких крайних обстоятельствах был предоставлен самому себе.

Господь среди обвинителей и судей Своих является в неподражаемом величии духа. Платон, может быть, узнал бы теперь своего праведника, изображением которого так полна была душа его, если б был свидетелем суда над Иисусом.

Теперь уже совершенно не приметно в Нем следов той кровавой, изнурительной борьбы с Самим Собой, которую Он испытал в саду Гефсиманском.

Теперь виден «лев от колена Иуды» (Откр.5:5), который, будучи связан невидимыми узами правосудия небесного, явился «агнцем, не отверзающим уст» (Ис.53:7), когда ведут его на заклание. Между тем как судьи и обвинители все приписывали себе, Господь взирает на них как на орудия, которыми управляет высшая сила. Духом, невидимо Он стоял на другом суде – на суде Отца, Который «освятил Его и послал в мир, дабы Он вознес телом Своим грехи рода человеческого» (1Пет.2:24).

Невидимый суд этот, происходивший в совете триипостасного Божества, касался уже не одного лица Иисусова, а всего мира, искупление которого принял на Себя Сын Божий. Здесь врагом Господа был князь тьмы, который был должен потерять владычество над родом человеческим (Ин.12:31–32), обвинителем – сама правда Божья, требовавшая удовлетворения за грехи людей, освобождаемых от смерти вечной.

Здесь – прежде сложения мира произнесен приговор, который теперь исполнялся перед лицом неба и земли. С этой божественной высоты что значил для Сына Божьего Пилат с его Преторией, синедрион с его лжесвидетелями, Ирод с его царедворцами.

Зная, что чаша страданий не может мимо идти, Господь спокойно взирал, как она перед Его очами наполнялась до верха. Впрочем, святое молчание Его нимало не препятствовало правильности суда. Личным врагам Своим, первосвященникам и книжникам, Он дважды сказал более того, нежели они желали знать: что Он есть Мессия и что отныне они сами увидят в Нем Божественного Судию.

Их ослепление было виной, что они не обратили внимания на это грозное предостережение. Убийца Иоанна требовал чудес, а не слов, хотя не стоил ни того, ни другого.

Предтеча сказал уже ему все, что могло поселить в его сердце любовь к справедливости, и отсеченная в угождение Иродиаде глава его засвидетельствовала, чего должно ожидать от сердца Иродова. Пилат не получал ответа только тогда, когда спрашивал из любопытства, а не по долгу, и знал истину настолько, что, даже осуждая Иисуса Христа на смерть, принужден был своей совестью назвать Его Праведником.

Римский всадник уступил бы необходимости осудить Праведника, хотя бы слышал несколько самых красноречивых речей в Его защиту. «Уне, да един умрет за люди», было правилом более римского, нежели иудейского правления. Чтобы не допустить народ до возмущения, чтобы удержать титул друга кесарева, иудейский прокуратор не пощадил бы ни Демосфена, ни Цицерона…

Ответы Иисуса Христа судьям, при всей краткости их, постоянно выражают высшую мудрость. Сердцеведец видел состояние их совести и более с ней, нежели с лицами и вопросами их, соразмерял Свои ответы. Поэтому-то кое-что в словах Его может быть для нас не совсем понятно; что-то даже, судя по обстоятельствам, в которых они произнесены, может показаться как бы несоответственным, между тем как на самом деле все слова Господа были сильны и убедительны, как это лучше всего доказывает пример Пилата.

Самый внешний вид Господа, несмотря на мучения и поношения, без сомнения, отличался невыразимым величием и трогательностью. Если толпа народная была к Нему не столь чувствительна, как можно было ожидать, то потому, что, наущенная книжниками, распаленная злобой, не видела, можно сказать, сама себя.

Но посмотрите на судью-язычника! Каждый раз, как только он вступает в личную беседу с Божественным Узником, даже не получив ответа на свои вопросы, даже оскорбившись Его молчанием, всегда однако же возвращается к обвинителям с новым убеждением в невиновности Подсудимого.

Что заменяло для него в таком случае слова, брало верх над его самолюбием, как не кроткое величие чистоты и святости, сиявшее, несмотря на внешнее уничижение, в лице и взорах Богочеловека? Не то же ли самое обуздало и удержало от строгих мер и тетрарха галилейского, чье самолюбие так много страдало, не будучи удостоено ни одним словом в ответ на столько вопросов.

Вообще, образ суда над Иисусом Христом со всей точностью показывает, как премудро Промысел управляет деяниями человеческими: как он, не нарушая свободы человеческой, приводит в исполнение свои судьбы через тех самых лиц, которые противятся этому исполнению.

По-видимому, все происходило случайно: каждый действовал по своей воле, даже по страстям, самым противоположным: сребролюбивый Иуда получает сребреники, честолюбивый синедрион мстит за оскорбленную гордость, прихотливый Ирод хочет видеть чудо, человекоугодливый Пилат страшится кесаря, грубые воины предаются насмешкам; между тем, «запечатлеваются видения и пророки, приводится правда вечная, истребляется помазание, град и святилище иудейское предобручаются разрушению» (Дан.9:24–26).

«Нет! – скажем и мы словами знаменитого витии-пастыря, – не человеки здесь ругаются Божьему величеству, Божий Промысел посмевается буйству человеческому, без нарушения свободы, заставляя его служить высочайшей своей премудрости.

Не лукавые рабы перехитряют Господа: всеблагий Отец не щадит Сына, чтобы не погубить рабов лукавых. Не вражда земная уязвляет любовь небесную; небесная любовь скрывается во вражду земную, чтобы смертью любви убить вражду и распространить свет и жизнь любви сквозь тьму и сень смертную. «Бог возлюби мир, и Сына Своего единородного дал есть, да всяк веруяй в Онь, не погибнет, но имать живот вечный».

Первосвященник Каиафа во время «суда» над Иисусом задает Ему прямой вопрос: «Заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?» Ответ должен решить всё: если Он скажет «да», это будет поводом для обвинения в богохульстве, и первосвященник наконец-то получит бесспорный повод для смертного приговора, к которому он так стремится. А если ответит «нет», это перечеркнет многое сказанное Им прежде.

В Евангелии от Матфея (26:63) первосвященник Каиафа во время «суда» над Иисусом после долгих прений задает Иисусу прямой вопрос: «заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?» Ответ должен решить всё: если Он скажет «да», это будет поводом для обвинения в богохульстве, и первосвященник наконец-то получит бесспорный повод для смертного приговора, к которому он так стремится. А если ответит «нет», это перечеркнет многое сказанное Им прежде…

Ответ Иисуса звучит парадоксально: «ты сказал; даже сказываю вам: отныне у́зрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных» (26:64).

Так все-таки, отвечает Иисус «да» или «нет»? Среди толкователей до сих пор нет единого мнения, и Синодальный перевод тоже звучит довольно туманно. Более свободные переводы предлагают варианты вроде «ты сам так сказал» или «это ты сказал», которые звучат скорее как отказ, их можно понять в смысле «это только ты так говоришь, а не я!»

И причем тут Сын Человеческий? Это, конечно, ссылка на пророчество из книги Даниила (7:13-14): «…с облаками небесными шел как бы Сын человеческий, дошел до Ветхого днями и подведен был к Нему. И Ему дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его – владычество вечное, которое не прейдет, и царство Его не разрушится». Здесь говорится о Том, Кто в конце времен воссядет подле Бога, разделит с Ним власть над этим миром. Но относит ли Иисус эти слова к Себе Самому, или говорит о ком-то другом?

Нередко трудное место из одного Евангелия можно лучше понять через сопоставление с параллельными рассказами других Евангелий, и это как раз такой случай. Итак, у Марка (14:62) Иисус отвечает прямо: «Я». Это заставляет нас думать, что ответ все же был однозначно положительным, и Марк, который говорил только о самом главном, передал суть ответа, но не его словесную оболочку.

У Луки (22:67-68) всё расписано еще более подробно. Иисус сначала отвечает совсем уклончиво: «если скажу вам, вы не поверите; если же и спрошу вас, не будете отвечать Мне и не отпустите Меня». Он как будто уходит от разговора, убедившись в его бесполезности… вспомним, что это было ночное судилище в Синедрионе, и Он прекрасно понимал, что от ответа зависит Его дальнейшая земная судьба. В этом ответе звучат независимость и уверенность: да, внешне всё выглядит так, как будто это они собрались судить Его, и они действительно в состоянии вынести некое решение, но на самом деле Он не играет по их правилам. Они хотят или заставить Его отречься, или сказать то, что станет поводом для приговора, как это было и раньше, например, с вопросом о том, надо ли платить подать кесарю (Мф 22:17 и пар.). Но Он не просто слышит вопрос, а понимает, зачем такой вопрос задается, и отвечает не на него, а на ситуацию, в которой он прозвучал, на стремления и ожидания говорящего с Ним человека.

Христос перед Каиафой. Маттиас Стом, 1630-е

Но, согласно Луке, члены Синедриона все-таки настояли на ответе, причем ответ выглядел таким же двусмысленным, как и у Матфея: «И сказали все: итак, Ты Сын Божий? Он отвечал им: вы говорите, что Я». Снова этот загадочный оборот: «ты говоришь». Зачем он употреблен?

Обратим внимание на еще одно параллельное место, но уже в самом Евангелии от Матфея, в той же главе (26:25). Иисус предсказывает, что один из учеников предаст Его, и они, ошарашенные этой новостью, стали спрашивать: «Не я ли?». Как ответил им Иисус, и ответил ли вообще, Матфей нам не сообщает, но он добавляет: «При сем и Иуда, предающий Его, сказал: не я ли, Равви́? Иисус говорит ему: ты сказал». Это явно не случайное совпадение, два одинаковых ответа на два разных вопроса в пределах одной и той же главы – при том, что в Новом Завете больше нигде такая краткая фраза не встречается.

С Иудой всё намного понятнее. Он уже решился на предательство, и об этом знает Иисус, но не знают еще другие ученики. И вот когда они, охваченные волнением, спрашивают «не я ли?», Иуда присоединяется к ним – видимо, не хочет раньше времени обнаруживать себя, да и вообще как-то неловко бывает в такой момент промолчать. Иисус отвечает ему, и в этом ответе звучит: «Да, именно ты, как сам ты и сказал, но это не Я объявляю тебе об этом. Ты сам знаешь ответ, и сам примешь решение, как тебе поступить». У Иуды свои расчеты, свои планы – но при этом получается так, что его уста произносят истину, даже помимо его желания. Так получилось и с первосвященником.

Иисус, казалось бы, мог бы ухватиться за эти слова, ответить Иуде: «да, именно ты и замыслил предательство», и первосвященнику тоже мог заявить о Себе как Сыне Божьем, и немедленно призвать Каиафу последовать за Ним, как призывал Он апостолов. Но Христос уважает чужую свободу, Он оставляет человеку право не просто на заблуждение, но на предательство, и Он Сам готов заплатить за это предательство полную цену. Как и Иуда, первосвященник строит свои собственные расчеты и планы, и Христос оставляет ему свободу выбора – но при этом отмечает, что произнесенные им слова действительно что-то значат.

«Не я вынуждаю тебя говорить такие слова, ты сам сказал их – так решай же, как поступить теперь, что значат они в твоей жизни, будешь ли ты вести себя в соответствии с ними» – так говорит Он не только Иуде или Каиафе, так, наверное, может Он обратиться и ко многим христианам, которые слишком легко говорят слишком правильные слова. А что же получится в итоге? Увидим… когда Сын Человеческий явится во славе. Это Он нам ясно сообщил.

В Евангелии от святого Марка говорится: “Но Он промолчал и ничего не ответил” (14:61). Ничего не отвечая, Христос показывает Свою кротость и смирение; Свое полное послушание Отцу – следование воле Божьей во всем.

Ничего не отвечая, Христос также исполняет то, что предсказал пророк Исаия: “Он был угнетен и страдал, но не открывал уст своих; как агнец, которого ведут на заклание, и как овца, которая перед стригущими ее нема, поэтому он не открывал уст своих. В своем унижении, на своем суде он был взят. он приносит себя в жертву за грех” (Исаия 53:7-8, 10).

Можно даже сказать, что Иисус хранит молчание, чтобы сохранить Свою собственную честность, отказываясь достойно относиться к фальшивым разбирательствам и ложным обвинениям. Любая попытка протестовать или превозносить правду перед этой бурлящей толпой была бы тщетной и осталась бы неуслышанной. И кроме того, как однажды написал известный поэт эпохи Возрождения, “Достоинство истины теряется при большом протесте. На клевету лучше всего отвечать молчанием”.

В чем разница между Учеником и Апостолом?

Слово Ученик в переводе с греческого буквально означает “тот, кого учат” или “тот, кто учится”. Слово Апостол (Апостолос), с другой стороны, означает “тот, кто послан”. Поэтому те, кого когда-то учили, теперь отправляются в мир, чтобы учить других тому, чему они научились. Именно это подразумевается под термином “апостольский”, который содержится в нашем Вероучении и является важным элементом нашей теологии, этики и руководства. Именно поэтому мы с таким энтузиазмом отмечаем Праздник Пятидесятницы, который напоминает нам об этом всесвятом служении: “Как послал Меня Отец, так и Я пошлю вас” (Иоанна 20:21).

Каждый и каждый член Церкви Христа имеет строгий долг быть одновременно учеником и апостолом Слова Божьего. Мы должны постоянно учиться и учиться нашей Вере, чтобы мы могли правильно идти вперед и провозглашать ее с истиной, мудростью и, прежде всего, убежденностью, привлекая других к Евангелию нашей собственной приверженностью и примером.

Что означает слово "Осанна"?

Само слово происходит от древнееврейской фразы "хошиа на", что буквально переводится как "спаси сейчас". Это было произнесено евреями как своего рода молитвенная мольба или обращение к Богу, умоляя Его послать им их Спасителя (то есть Мессию). Из-за его многократного использования в Еврейское литургическое богослужение, со временем фраза "хошиа на" в конце концов сократилась до одного слова: Осанна!

Эту фразу выкрикивали верующие, когда Иисус совершал Свое Триумфальное Шествие.

Любви и Мира, братья и сестры!

Храни Вас Господь!

Подписывайтесь на наш Telegram-канал , чтобы увидеть больше!

Автор статьи

Куприянов Денис Юрьевич

Юрист частного права

Страница автора

Читайте также: