Обязанность суда не отступать и четко следовать закону не толковать расширительно
Обновлено: 19.04.2024
В печати много написано о мотивированности как свойстве судебного решения.
Отмечается важность этого свойства с позиций справедливости, законности, обоснованности правосудия. При этом, как правило, описываются ситуации, когда суд обязан обосновывать свои выводы о юридических фактах ссылкой на имеющиеся в деле доказательства и установленные на их основе обстоятельства дела (в т.ч. так называемые доказательственные факты), а резолютивную часть акта правосудия сформировать со ссылкой на подлежащие применению нормы материального права.
Между тем, думается, что мотивированность имеет и еще очень важную грань, которая в последнее время отчетливо начала проявляться, чем диагностировала современное «заболевание» деятельности по осуществлению правосудия.
Я имею в виду те ситуации, когда в судебном акте (постановлении) в нарушение нормы процессуального кодекса о содержании судебного решения (постановления, определения) не указаны мотивы, по которым суд отверг те или иные доказательства, принял или отклонил приведенные в обоснование своих требований и возражений доводы лиц, участвующих в деле.
Исторически первым «симптомом» этого заболевания явились такие ужасные фразы в актах правосудия, как: «доводы отклоняются, так как не основаны на законе, так как основаны на неверном толковании норм материального права, так как не относятся к предмету рассматриваемого дела, так как направлены на затягивание судебного процесса, так как свидетельствуют о недобросовестном использовании своих прав», ну, и т.п. и т.д. При этом никакого обоснования, конечно, не приводится.
В настоящее же время суды стали просто не давать оценку доводам участников спора.
При этом никакого процессуального механизма защиты против этого бездействия законом не предусмотрено.
Суд всех инстанций могут просто не оценивать доводы участников спора и сохранить в силе незаконный и необоснованный акт правосудия, повторив их тексты (судьи называют это «Согласиться»).
И с этим ничего не сделаешь. Я думаю, что многие юристы с этим постоянно сталкиваются.
В процессуальных кодексах России всем известна норма о том, что нарушение норм процессуального права является основанием для отмены судебного акта (постановления), если это нарушение привело или могло привести к принятию неправильного судебного решения (акта).
Должен честно признаться, мне эта норма никогда не была симпатична.
На мой взгляд, эта норма служит и служила всегда основанием для большого числа судебных ошибок, которые не исправляются ни апелляционными, ни кассационными судами, не говоря уже о надзорных.
Интересно рассмотреть этот вопрос исторически: когда эта норма впервые появилась, кто автор, в чем был замысел или, как сейчас любят говорить (в особенности выходцы из аппарата ВАС РФ), каково было политико-правовое обоснование?
Но это отступление.
В связи с изложенным я задумался над тем, является ли не указание мотивов, по которым суд отверг те или иные доказательства, принял или отклонил приведенные в обоснование своих требований и возражений доводы лиц, участвующих в деле, основанием для отмены акта правосудия в связи с нарушением норм процессуального права, выразившееся этом в не указании мотивов.
Почему адресованное суду требование указывать мотивы отклонения (принятия) доводов участников спора так важно для правильности акта правосудия?
Почему нельзя довериться суду и предоставить ему возможность выносить решения как бы подразумевая, что суд вынесет решение с оценкой всех возможных доводов участников спора, предвосхищая их.
Полагаю, что во всех случаях данное нарушение должно считаться таким, которое приводит или может привести к принятию неправильного решения.
Более того, считаю, что данное нарушение должно быть отнесено к безусловным основаниям для отмены судебного акта (постановления), по примеру, допустим, такому основанию для отмены, как нарушение правила о тайне совещания при принятии решения.
Поэтому перечень безусловных процессуальных оснований для отмены судебного акта может быть расширен.
Любое спорное материальное правоотношение, лежащее в основе судебного спора, возникает из оснований – юридических фактов. Указанные факты входят в предмет доказывания по судебному делу. Участники спора в зависимости от выбранной правовой позиции ссылаются на наличие или отсутствие указанных оснований (юридических фактов), представляют доказательства этим фактам или их отсутствию и исходя из этого предлагают суду применить те или иные нормы права с учетом содержащихся в их гипотезах соответствующих указаний на юридические факты, предлагают правовую квалификацию спорного правоотношения.
Иными словами, такими действиями участники спора заявляют (приводят) доводы, которые должны получить надлежащую правовую оценку, результаты которой должны быть отражены в акте правосудия.
Отсутствие в акте правосудия результатов оценки доводов участников спора с высокой степенью вероятности приводит (может привести) к неправильному определению обстоятельств, имеющих значение для дела (ГПК РФ), к неполному их выяснению (АПК РФ), к недоказанности обстоятельств, имеющих значение для дела, к несоответствию выводов суда обстоятельствам и дела и судебным доказательствам, к неприменению норм права, подлежащих применению с учетом характера правоотношения лиц, участвующих в деле.
Принцип полноты, всесторонности, объективности судебного разбирательства в ГПК РФ, АПК РФ не предусмотрен, поэтому исходя из замысла законодателя суд не играет активную роль в установлении объективной истины, суд устанавливает, констатирует только ту часть правовой действительности, которая ему доступна благодаря активным действиями участников судебного спора.
Таким образом, суд в силу закона не обязан самоинициативно активно выяснять все обстоятельства в правоотношениях участников спора. При этом я различаю обязательные действия суда по определению юридических фактов предмета доказывания и действия суда по выяснению (установлению) обстоятельств, входящих в предмет доказывания, даже если стороны об этом не заявляют.
Вследствие этой специфической пассивности суда законодатель предоставил участникам спора процессуальные права и возложил на них обязанности заявлять свои доводы с целью обосновать свою правовую позицию как по вопросам права, так и, что более важно, по вопросам факта. Для этого в законе закреплен и принцип состязательности участников спора.
Из изложенного становится очевидным, что действующее законодательное регулирование по вопросу деятельности суда по установлениию обстоятельств дела предполагает высокую степень активности участников спора, направленную на установление обстоятельств дела.
Высокая степень активности участников спора реализуется прежде всего через их доводы, которые они приводят в защиту занятой позиции.
Праву участника спора заявлять доводы корреспондирует обязанность суда их принять, зафиксировать в процессуальной форме (протокол, аудиозапись, судебный акт), предоставить возможность противнику (оппоненту) и создать для него благоприятные условия для возражения против доводов, дать им правовую оценку с указанием мотивов принятия или отклонения.
Таким образом, суд объективно не может отказаться от правовой и фактической оценки доводов участников спора в акте правосудия.
Суд хотя и руководит процессом, но он, по смыслу его законно установленной роли, не главный и не единственный в установлении обстоятельств спора. Если законодатель считал бы его главным и единственным лицом в процедуре установления фактических обстоятельств, то тогда в процессуальных кодексах не было бы гарантий, связанных с обеспечением возможности участвовать непосредственно или через представителей в судебном процессе под страхом безусловной отмены акта правосудия, если эти гарантии нарушены (надлежащее извещение и др.)
Следовательно, полагаю, что судебный акт (постановление), в котором не отражены мотивы отклонения или принятия доводов участников спора, по форме и содержанию вообще не должен считаться актом правосудия.
Поскольку такой акт не признается актом правосудия, в качестве предложения законодательного механизма защиты против отсутствия в акте правосудия мотивов отклонения или принятия доводов участников спора полагаю, что в процессуальных кодексах необходимо предусмотреть право апелляционных и кассационных судов направлять дело (без отмены состоявшихся судебных актов) в соответствующий суд с обязательными указаниями изложить мотивы, по которым суд отверг те или иные доказательства, принял или отклонил приведенные в обоснование своих требований и возражений доводы лиц, участвующих в деле.
При этом считаю, что суды второй и кассационной инстанции в силу их проверочной природы не могут служить заменой суда первой инстанции и мотивировать отклонение или принятие доводов участников спора за суд первой инстанции и вместо него.
Таким образом, в конечном счете, нарушение норм процессуального права в виде не указания мотивов, по которым суд отверг те или иные доказательства, принял или отклонил приведенные в обоснование своих требований и возражений доводы лиц, участвующих в деле, объективно и неизбежно приводит к таким порокам акта правосудия, как неправильное определение обстоятельств, имеющих значение для дела (ГПК РФ), неполное их выяснение (АПК РФ), недоказанность обстоятельств, имеющих значение для дела, несоответствие выводов суда обстоятельствам и дела и судебным доказательствам, неправильное определение характера материального правоотношения участников спора и как следствие неприменение норм права, подлежащих применению с учетом характера правоотношения.
Из этого очевидно следует, что не указание мотивов отклонения или принятия доводов участника спора является таким нарушением норм процессуального права, которое с высокой степенью вероятности может привести к принятию неправильного акта правосудия.
Исключить эту вероятность можно только путем изложения мотивов отклонения (принятия) доводов и надлежащей правовой оценки этих доводов и соответствующих мотивов.
Эксперты «АГ» позитивно оценили постановление Суда. Один из них согласился, что когда КС не видит оснований считать тот или иной вариант регулирования более конституционно обоснованным, то он обязан оставить этот вопрос Федеральному Собранию. Другой заключил, что примененная КС методология к вопросу необходимости конституционного вмешательства в законодательную и правоприменительную практику имеет хорошие перспективы.
Конституционный Суд вынес постановление по делу о проверке конституционности ч. 3 ст. 43 Закона об охоте и о сохранении охотничьих ресурсов, согласно которой проведение мероприятий по защите охотничьих ресурсов от болезней в закрепленных охотничьих угодьях обеспечивается юридическими лицами и индивидуальными предпринимателями, заключившими охотхозяйственные соглашения.
Поводом для рассмотрения дела стала жалоба Спортивно-охотничьего клуба «Румелко-Спортинг», которой предшествовала следующая ситуация.
Постановлением Губернатора Тверской области от 25 марта 2014 г. в связи с выявлением бешенства среди диких животных был введен карантин с установлением поголовной вакцинации всех восприимчивых к бешенству животных. По результатам внеплановой выездной проверки соблюдения законодательства в области ветеринарии при проведении противоэпизоотических мероприятий, направленных на ликвидацию бешенства среди животных, Спортивно-охотничьему клубу «Румелко-Спортинг» было выдано предписание об устранении нарушений ветеринарно- санитарных правил и требований законодательства о ветеринарии, выразившихся в уклонении от исполнения обязанности по вакцинации диких животных в закрепленных за данной некоммерческой организацией охотничьих угодьях. В дальнейшем организация была признана виновной в совершении административного правонарушения, предусмотренного ч. 81 ст. 19.5 КоАП РФ и оштрафована на 700 тыс. руб.
Арбитражный суд подтвердил законность привлечения организации к административной ответственности, решение было оставлено без изменений вышестоящими судебными инстанциями. В обоснование вывода о наличии у Спортивно-охотничьего клуба обязанности проводить вакцинацию диких животных против бешенства в закрепленных охотничьих угодьях арбитражные суды сослались, помимо прочего, на то, что в соответствии с ч. 3 ст. 43 Закона об охоте и о сохранении охотничьих ресурсов такая обязанность без каких-либо изъятий возлагается на лиц, заключивших охотхозяйственные соглашения; ipso jure ими были отклонены доводы заявителя о том, что приобретение вакцины для проведения противоэпизоотических мероприятий должно осуществляться за счет средств федерального бюджета. Вместе с тем суды снизили административный штраф в два раза.
По мнению заявителя, оспариваемое им законоположение противоречит Конституции в той мере, в какой оно в системе действующего правового регулирования по смыслу, придаваемому правоприменительной практикой, позволяет возлагать обязанность по приобретению лекарственных средств ветеринарного назначения для проведения противоэпизоотических мероприятий по защите охотничьих ресурсов от болезней в закрепленных охотничьих угодьях на частных лиц, заключивших охотхозяйственные соглашения, безосновательно освобождая государство от бремени финансирования соответствующих публично значимых функций.
Рассмотрев дело, Конституционный Суд отметил, что наделение юридических лиц и индивидуальных предпринимателей, заключивших охотхозяйственные соглашения, широкими возможностями по самостоятельному осуществлению избранного ими вида деятельности сопряжено с обращенными к ним императивными требованиями бережного отношения к охотничьим ресурсам и сохранения их биологического разнообразия. В то же время это не означает возложения на них всей ответственности за проведение соответствующих мероприятий на территории закрепленных охотничьих угодий и не освобождает от участия в них органы государственной власти.
«При определении порядка и условий осуществления мероприятий по сохранению охотничьих ресурсов федеральный законодатель, опираясь на конституционный принцип приоритета публичных экологических интересов, исходит из того, что на федеральных органах государственной власти и органах государственной власти субъектов Российской Федерации лежит генеральная ответственность за организацию и проведение соответствующих мероприятий на всей территории Российской Федерации, а на юридических лицах и индивидуальных предпринимателях, заключивших охотхозяйственные соглашения, – отдельная обязанность по обеспечению проведения мероприятий по сохранению охотничьих ресурсов и среды их обитания в границах закрепленных за ними охотничьих угодий», – указал Конституционный Суд.
КС также отметил, что системный анализ нормативных положений, определяющих правовой режим участия юрлиц и ИП, заключивших охотхозяйственные соглашения, в защите охотничьих ресурсов, воспринимается как ими, так и органами власти, по сути, без каких-либо возражений, за исключением вопроса о том, на ком лежит непосредственная обязанность приобретения ветеринарных препаратов. При этом Суд указал, что в правоприменительной, в том числе судебной, практике этот вопрос не получил однозначного разрешения.
Отмечается, что интерпретация порядка проведения противоэпизоотических мероприятий как предполагающего приобретение ветеринарных препаратов компетентными органами государственной власти основывается на взаимосвязанных положениях законодательства об охоте и о сохранении охотничьих ресурсов и законодательства о ветеринарии.
Как указал КС, поскольку ст. 3 Закона о ветеринарии относит обеспечение проведения противоэпизоотических мероприятий против заразных и иных болезней животных лекарственными средствами к полномочиям Российской Федерации, не устанавливая при этом каких-либо исключений, предполагается, что и в случае организации и осуществления таких мероприятий в закрепленных охотничьих угодьях приобретение необходимых ветеринарных препаратов должно согласно п. 4 ст. 5 названного Закона обеспечиваться за счет средств федерального бюджета.
Именно таким образом механизм финансового обеспечения приобретения необходимых ветеринарных препаратов понимается и Правительством России. В письме полномочного представителя Правительства в КС РФ отмечается, что закупка и организация доставки необходимых лекарственных средств осуществляются Минсельхозом России в соответствии с доведенными лимитами бюджетных ассигнований; приемка, хранение и надлежащее использование указанных средств при проведении противоэпизоотических мероприятий возлагаются на органы исполнительной власти субъектов РФ. «Юридические лица и индивидуальные предприниматели, заключившие охотхозяйственные соглашения, при проведении противоэпизоотических мероприятий в закрепленных за ними охотничьих угодьях не должны нести расходов по приобретению ветеринарных препаратов – они лишь обязаны обеспечить их своевременное применение, в том числе посредством добавления в корм диким животным», – цитирует КС письмо Михаила Барщевского.
Аналогичной логики, добавил Суд, придерживаются и некоторые судебные органы, например Кашинский городской суд Тверской области, который, в отличие от арбитражных судов, подтвердивших правомерность привлечения заявителя жалобы как юридического лица к административной ответственности, в связи с той же ситуацией решением от 9 октября 2014 г. удовлетворил жалобу директора этой некоммерческой организации и отменил постановление о его привлечении к административной ответственности по ч. 2 ст. 10.6 «Нарушение правил карантина животных или других ветеринарно-санитарных правил» КоАП РФ. «При этом суд общей юрисдикции исходил из того, что в силу ст. 3 и 5 Закона Российской Федерации “О ветеринарии” лекарственные средства для вакцинации диких животных в закрепленных охотничьих угодьях должны предоставляться юридическим лицам и индивидуальным предпринимателям, заключившим охотхозяйственные соглашения, исполнительными органами государственной власти субъектов Российской Федерации», – отметил Конституционный Суд.
Однако подобный взгляд разделяется далеко не всеми правоприменителями. Сторонники противоположной точки зрения основываются на том, что наличие у субъектов охотхозяйственной деятельности обязанности по обеспечению проведения в закрепленных охотничьих угодьях мероприятий по защите охотничьих ресурсов от болезней с неизбежностью подразумевает и всю полноту их ответственности за вакцинацию диких животных. Отвергая возможность применения данной нормы в нормативном единстве со ст. 3 и 5 Закона о ветеринарии, они ссылаются на то, что она устанавливает в отношении закрепленных охотничьих угодий специальные правила проведения мероприятий, в том числе противоэпизоотических, по защите охотничьих ресурсов (диких животных), вследствие чего лекарственное обеспечение проведения соответствующих мероприятий оказывается за пределами полномочий органов государственной власти.
В качестве аргумента в пользу возложения обязанности приобретать ветеринарные препараты на юридические лица и индивидуальных предпринимателей приводятся также положения Закона об охоте и о сохранении охотничьих ресурсов, устанавливающие платность пользования охотничьими ресурсами и закрепляющие в качестве целей заключения охотхозяйственных соглашений привлечение инвестиций в охотничье хозяйство, а также ст. 18 Закона о ветеринарии, возлагающая ответственность за здоровье, содержание и использование животных, включая осуществление ветеринарных мероприятий, обеспечивающих предупреждение болезней животных, на их владельцев.
Конституционный Суд также указал, что двойственный подход к интерпретации оспариваемого законоположения в правоприменительной практике дополнительно осложняется, как следует из полученного в рамках рассмотрения данного дела письма заместителя председателя ВС РФ, отсутствием устоявшегося понимания его нормативного содержания у Верховного Суда, что делает поддержание непротиворечивого правового режима лекарственного обеспечения проведения противоэпизоотических мероприятий по защите охотничьих ресурсов в закрепленных охотничьих угодьях еще более затруднительным.
Как отметил Суд, единство мнений относительно действительного юридического значения ч. 3 ст. 43 Закона об охоте и о сохранении охотничьих ресурсов отсутствует и у органов государственной власти, наделенных полномочиями по принятию, одобрению, подписанию и обнародованию федеральных законов. «Так, если полномочные представители палат Федерального Собрания убеждены в необходимости приобретения ветеринарных препаратов для проведения противоэпизоотических мероприятий по защите охотничьих ресурсов в закрепленных охотничьих угодьях государственными органами за счет средств бюджета, поскольку это прямо включено законом в их компетенцию, то полномочный представитель Президента Российской Федерации, напротив, полагает, что приобретать необходимые ветеринарные препараты обязаны юридические лица и индивидуальные предприниматели, заключившие охотхозяйственные соглашения, поскольку иное не соответствовало бы приоритету публичных интересов в сфере охраны окружающей среды и не отвечало бы повышенной экологической ответственности субъектов охотхозяйственной деятельности», – указал КС.
Конституционный Суд напомнил, что в случаях, когда толкование нормы права официальными актами государственных, в том числе судебных, органов не устраняет – вследствие фактической легализации правоприменительной практикой различных вариантов ее интерпретации – неясности правового регулирования, при решении вопроса о том, какой из этих вариантов предпочтителен для определения прав и обязанностей участников соответствующих правоотношений, необходимо руководствоваться конституционными принципами равенства и справедливости, а также требованиями формальной определенности правовых норм, с тем чтобы избежать отступления от универсальных начал законодательного регулирования и правоприменения, вытекающих из Конституции РФ.
«Но если взаимоисключающие варианты толкования одной и той же нормы (продиктованные, помимо прочего, различиями в ее понимании при сопоставлении с другими нормами) оказываются не лишенными разумного юридического обоснования, укладывающегося в конституционные рамки законодательного усмотрения, а единая судебная практика применения такой нормы не сформирована, уяснить ее подлинное содержание даже с помощью обращения к конституционным целям и принципам удается не всегда. В подобной ситуации наиболее корректным, если не единственно возможным способом выявления реального содержания и значения установленного законодателем правового регулирования является – во исполнение принципа разделения властей (ст. 10 Конституции Российской Федерации) – законодательное уточнение нормативных положений, неясность (неоднозначность) которых, не преодолимая средствами юридического толкования, создает серьезные препятствия для полноценного обеспечения равенства перед законом и судом в процессе их применения», – заключил Суд.
Таким образом, КС РФ пришел к выводу о несоответствии оспариваемой нормы Конституции, а также постановил отменить судебные решения, вынесенные в отношении заявителя жалобы в рамках данного дела.
При этом, во избежание наступления негативных экологических последствий Суд установил специальный порядок исполнения постановления: законодателю надлежит незамедлительно принять меры по устранению неопределенности нормативного содержания ч. 3 ст. 43 Закона об охоте и о сохранении охотничьих ресурсов, а до внесения необходимых изменений приобретение лекарственных средств ветеринарного назначения для проведения противоэпизоотических мероприятий по защите охотничьих ресурсов от болезней в закрепленных охотничьих угодьях должно осуществляться органами власти за счет бюджетных средств.
По мнению руководителя конституционной практики Адвокатской конторы «Аснис и партнеры», адвоката Дмитрия Кравченко, постановление КС в целом довольно сбалансированно. «Мне сложно оценивать вывод о том, что оба варианта регулирования являются конституционно оправданными, – для этого нужно глубже погружаться в вопросы регулирования охоты и ветеринарии. Но если этот вывод действительно обоснован, то КС совершенно правильно оставил его на усмотрение законодателя, предусмотрев при этом механизм временного устранения неопределенности. Государственная власть в России делится на ветви, и когда КС не видит оснований считать тот или иной вариант регулирования более конституционно обоснованным, он не только вправе, но и в целом обязан оставить этот вопрос Федеральному Собранию», – заключил Кравченко.
Адвокат АП Архангельской области, к.ю.н. Владимир Цвиль отметил, что, исходя из идеи верховенства права и принципов правового государства, юридическая норма должна иметь определенное содержание и исключать возможность двоякого толкования. Поэтому неопределенность нормы – дефект конституционного уровня, что делает соответствующую проблему подведомственной Конституционному Суду.
«Такие проблемы зачастую являются предметом рассмотрения КС, который, как правило, дисквалифицирует неконституционный смысл нормы, тем самым оставляя возможность лишь одного единственного варианта истолкования – того, который соответствует Конституции. Но в данном случае, как установил КС, оба возможных варианта отвечают конституционным принципам, а потому Суд не мог дисквалифицировать ни один из этих вариантов. В таком случае, как справедливо отметил КС, если оба содержания отвечают требованиям конституционной законности, то правом исправления этого дефекта обладает только законодатель. Роль же КС в таких случаях сводится к сигнализированию о наличии соответствующего дефекта. Такой механизм взаимодействия ветвей власти основан на принципе ее разделения, понимаемом не как разъединение, а как “симфония” власти, где все органы, осуществляя свою роль, составляют единое целое», – отметил эксперт.
Он добавил, что примененная Конституционным Судом методология «неконституционности двух конституционных, но противоречивых вариантов истолкования нормы» развивает институт судебно-конституционного нормоконтроля. «В условиях, когда в силу обширной практики КС очевидные конституционные дефекты встречаются крайне редко, такая методология к вопросу необходимости конституционного вмешательства в законодательную и правоприменительную практику имеет хорошие перспективы», – заключил Владимир Цвиль.
Как сообщила «АГ», Конституционный Суд РФ 26 сентября рассмотрит жалобу по поводу п. 5 ч. 4 ст. 392 ГПК РФ, в соответствии с которым к вновь открывшимся обстоятельствам, влекущим пересмотр судебных постановлений, вступивших в законную силу, в том числе относятся постановления Президиума ВС РФ и Пленума ВС РФ.
По мнению заявителей, положения этой статьи не соответствуют Конституции РФ в той части, в какой по смыслу, придаваемому им правоприменительной практикой, позволяют судам общей юрисдикции неправомерно расширять перечень законных оснований для пересмотра судебных постановлений, признавая новым обстоятельством определения судебных коллегий ВС РФ, вынесенные по результатам рассмотрения других дел в кассационном порядке.
Пункт 5 ч. 4 ст. 392 ГПК РФ позволяет пересматривать судебные постановления по новым обстоятельствам при определении (изменении) практики применения правовой нормы в постановлениях Президиума или Пленума Верховного Суда РФ.
Однако появились случаи, когда решения нижестоящих судов пересматриваются при принятии иных судебных актов высшей судебной инстанцией – определений судебных коллегий ВС РФ.
Толкование судебных коллегий не может быть основанием для пересмотра
Судебные коллегии ВС РФ, применяя нормы права, в своих определениях также могут уточнять (изменять) их толкование. Однако оно не может служить основанием для пересмотра судебных постановлений нижестоящих судов со ссылкой на п. 5 ч. 4 ст. 392 ГПК РФ, как исходя из буквального смысла указанной процессуальной нормы, так и с учетом ее места в системе правового регулирования и теоретических оснований ее введения.
Из буквального текста п. 5 ч. 4 ст. 392 ГПК РФ следует, что основанием пересмотра может выступать определение (изменение) практики применения правовой нормы лишь в постановлении, а не в определении, и исключительно в постановлении, принятом Президиумом или Пленумом Верховного Суда РФ, а не его судебными коллегиями.
Это связано с полномочиями Пленума и Президиума Верховного Суда РФ, установленными в Федеральном конституционном законе от 5 февраля 2014 г. № 3-ФКЗ «О Верховном Суде Российской Федерации». С учетом подп. 1 п. 3 ст. 5 данного закона Пленум ВС РФ рассматривает материалы анализа и обобщения судебной практики и дает судам разъяснения по вопросам судебной практики в целях обеспечения единообразного применения законодательства Российской Федерации. В соответствии с п. 1 ст. 7 указанного закона Президиум ВС РФ рассматривает отдельные вопросы судебной практики (подп. 7).
У судебных коллегий ВС РФ аналогичные полномочия отсутствуют.
Кроме того, возможность определения (изменения) практики применения правовой нормы лишь Пленумом и Президиумом Верховного Суда РФ вытекает из их места в судебной системе и состава. В отличие от судебных коллегий ВС РФ, Пленум и Президиум образованы в составе Верховного Суда РФ в единственном числе, они находятся на вершине судебной иерархии. При этом в их состав входят, наряду с председателем и его заместителями, председатели судебных коллегий или судьи Верховного Суда РФ.
Такой состав Пленума и Президиума Верховного Суда РФ, в отличие от судебных коллегий, позволяет унифицированно формировать судебную практику.
Конкуренция двух принципов
При оценке практики пересмотра судебных актов по новым обстоятельствам на основе определений судебных коллегий ВС РФ также следует учитывать позиции Конституционного Суда РФ, сформулированные по схожим вопросам.
В частности, КС РФ неоднократно указывал, что из права на судебную защиту не вытекает возможность выбора по своему усмотрению той или иной процедуры судебной защиты, особенности которых применительно к отдельным видам судопроизводства и категориям дел определяются, исходя из Конституции РФ, федеральным законом. В связи с этим ни лица, участвующие в деле, ни суды не имеют возможности самостоятельно добавлять основания для пересмотра судебных постановлений по новым обстоятельствам.
Кроме того, важно помнить, что при пересмотре судебных постановлений по новым обстоятельствам необходимо учитывать иные принципы гражданского судопроизводства. При соответствующем обжаловании речь идет о пересмотре вступивших в силу судебных актов. В связи с этим здесь возможна конкуренция двух принципов. С одной стороны, необходимо соблюдение принципа правовой определенности как неотъемлемого права на суд, на обеспечение стабильности судебного решения. С другой стороны, следует учитывать принцип справедливости, предполагающий эффективность восстановления в правах посредством правосудия, который обеспечивается в том числе возможностью пересмотра ошибочных судебных актов.
Баланс данных принципов отражен в буквальном тексте п. 5 ч. 4 ст. 392 ГПК РФ. Однако расширительное толкование данной нормы способно привести к необоснованному ограничению принципов определенности и стабильности судебных актов.
При анализе п. 5 ч. 4 ст. 392 ГПК РФ следует также обратить внимание на разъяснения, данные Пленумом ВС РФ в подп. «д» п. 11 Постановления от 11 декабря 2012 г. № 31. Здесь указывается, что пересмотр на основании рассматриваемой нормы может быть осуществлен лишь в том случае, если в соответствующем постановлении Президиума или Пленума Верховного Суда РФ указано на возможность пересмотра по новым обстоятельствам вступивших в законную силу судебных постановлений, при вынесении которых правовая норма была применена; при этом следует иметь в виду, что такой пересмотр допускается, если в результате нового толкования правовых норм не ухудшается положение подчиненной (слабой) стороны в публичном правоотношении.
Фактически Верховный Суд РФ дополнительно ограничил возможности пересмотра судебных актов по новым обстоятельствам по сравнению с буквальным смыслом ст. 392 ГПК РФ. При этом данное толкование основано на позиции Конституционного Суда РФ, сформированной в его Постановлении от 21 января 2010 г. № 1-П.
Таким образом, расширительное применение рассматриваемого основания для пересмотра дел по новым обстоятельствам путем включения в состав судебных актов, способных повлечь пересмотр, определений судебных коллегий ВС РФ, противоречит как буквальному смыслу положений гражданского процессуального законодательства, так и логике их применения, выявленной КС РФ и ВС РФ.
6 июля 2018 г. Конституционный Суд РФ вынес Постановление № 29-П по делу о проверке конституционности п. 1 ч. 3 ст. 311 АПК РФ (далее – постановление), согласно которому новым обстоятельством для целей пересмотра вступивших в законную силу судебных актов по правилам гл. 37 Кодекса является в том числе отмена судебного акта арбитражного суда или суда общей юрисдикции либо постановления другого органа, послуживших основанием для принятия судебного акта по данному делу.
Конституционный Суд разъяснил, что пересмотр арбитражного дела по новым обстоятельствам в связи с признанием НПА недействующим не зависит от момента принятия соответствующего решения
В постановлении есть несколько тезисов, которые представляется оптимальным рассмотреть последовательно.
1. Признание судом нормативного акта не подлежащим применению в конкретном деле как противоречащего акту большей юридической силы, оценка арбитражными судами нормативного правового акта на предмет его соответствия нормативному правовому акту большей юридической силы являются способами защиты нарушенного права – в Постановлении от 6 декабря 2017 г. № 37-П Конституционный Суд уже обосновал этот тезис, указав, что в случае установления противоречия суд должен вынести решение в соответствии с нормативным правовым актом, имеющим большую юридическую силу. В комментируемом постановлении КС РФ сослался на упомянутое Постановление № 37-П.
Этот вывод сделан на основе вытекающей из ч. 2 ст. 120 Конституции РФ обязанности суда, разрешая любое дело, оценить подлежащие применению нормативные правовые акты в их иерархии.
Данный вроде бы очевидный тезис и аргументирующее его постановление появились потому, что в конкретном деле арбитражный суд применил нормативный правовой акт, ссылаясь на то, что недействующим он не признан, причем компетенцией по рассмотрению дел об оспаривании нормативных правовых актов обладают суды общей юрисдикции (единственное исключение – Суд по интеллектуальным правам).
Ранее общим правилом являлось то, что нормативный правовой акт не должен обязательно быть оспорен в отдельном судебном процессе, так как у суда есть возможность оценить его в том же деле, в котором заявлен иной способ защиты права. Это правило существовало независимо от того, что для арбитражных судов длительное время нормоконтроль был доступен лишь в узком перечне случаев, то есть арбитражные суды могли признавать нормативные акты недействующими, только если рассмотрение таких дел в соответствии с федеральным законом было отнесено к компетенции арбитражного суда. Впоследствии предпринимались попытки расширить компетенцию арбитражных судов в этой сфере, но с упразднением ВАС РФ такие полномочия остались только у Суда по интеллектуальным правам.
На этот аспект обращалось внимание, к примеру, в п. 4 Обзора практики рассмотрения арбитражными судами дел о возмещении вреда, причиненного государственными органами, органами местного самоуправления, а также их должностными лицами (Информационное письмо Президиума ВАС РФ от 31 мая 2011 г. № 145).
Таким образом, граждане и организации должны руководствоваться тем, что отдельный процесс по оспариванию нормативного правового акта для того, чтобы не применить его в конкретном деле, не требуется; самостоятельное судебное дело по заявлению о признании нормативного акта недействующим – это дополнительная опция по защите их прав.
2. Комментируемое постановление посвящено вопросу о том, как быть, если суд все-таки применил тот нормативный правовой акт, который не соответствует нормативному правовому акту большей юридической силы, но в другом судебном процессе примененный судом нормативный правовой акт (меньшей юридической силы) был признан недействующим.
Соотношение результатов этих двух судебных процессов таково, что судебные акты по одному делу зависят от другого, так как приняты на основе нормативного правового акта, который признан недействующим, то есть не подлежащим применению, по итогам рассмотрения другого судебного дела. Последствия признания нормативного правового акта судом недействующим КС РФ обозначил как «исключение из системы правового регулирования», указав, что таким решением суда удовлетворяется не только индивидуальный интерес заявителя, но и «общественный интерес в поддержании законности и правопорядка в целом».
Каковы же должны быть последствия исключения нормативного правового акта из системы правового регулирования для судебных актов, принятых на его основе? Обычно правовым механизмом пересмотра вступивших в законную силу судебных актов при исчерпании обращений в вышестоящие судебные инстанции (или истечении сроков на такое обращение) служит пересмотр по новым или вновь открывшимся обстоятельствам. Отметим попутно, что для такого пересмотра в любом случае нужен второй судебный процесс по признанию нормативного акта недействующим – то есть из дополнительного способа защиты права он в случае игнорирования судами иерархии нормативных правовых актов превращается в необходимый.
На данном этапе возникает новая проблема, а именно: с какого момента нормативный правовой акт был признан недействующим.
Рассмотрим второй тезис, обозначенный КС РФ в комментируемом постановлении, – со ссылкой на ранее высказанные правовые позиции подчеркнута недопустимость произвольного вторжения в сферу действия принципа стабильности вступивших в законную силу судебных актов.
Конституционный Суд утверждает, что разъяснение ВАС РФ, которое послужило в конкретном деле препятствием для пересмотра судебных актов арбитражных судов по новым обстоятельствам, – оно гласит, что такой пересмотр возможен только в случае, если нормативный правовой акт признан недействующим с момента его принятия, 1 – соответствует правовым позициям КС РФ и ЕСПЧ, ориентирующим на уважение принципа правовой определенности.
При этом в постановлении указаны мотивы такого толкования: суды осторожны в признании нормативных правовых актов недействующими с момента принятия, так как это автоматически предоставляет возможность пересмотра основанных на них решений арбитражных судов, при этом круг лиц, которые могут обратиться с заявлением о таком пересмотре, не ограничен.
Полагаем, из изложенного в комментируемом постановлении тезиса следует, что КС РФ поддерживает суды в таком подходе.
3. Налицо коллизия, когда, с одной стороны, суды должны при разрешении споров применять нормативные правовые акты в их иерархии, и не нужен отдельный судебный процесс по признанию того или иного акта недействующим, с другой – даже признание нормативного правового акта в другом судебном деле недействующим не с момента принятия не повлечет пересмотра судебных актов, которые приняты на его основе.
С учетом сказанного следующие два тезиса, которыми КС РФ обозначает конфликт правовых норм и способ его разрешения, целесообразно рассмотреть вместе.
Во-первых, проблемный аспект КС РФ усматривает в неэффективности средств правовой защиты для конкретного лица, которое использовало эти средства в комплексе, то есть лица, которое «одновременно выступает и участником гражданского дела, и административным истцом», а именно: инициировало два судебных разбирательства плюс пересмотр по новым обстоятельствам, но безуспешно для совокупного результата (для защиты своих прав).
Отметим, что для «дополнительного» средства правовой защиты в виде административного иска, который в итоге был удовлетворен, КС РФ использует оборот «подтвердило посредством правосудия правоту своей позиции» (о противоречии одного нормативного правового акта другому).
Негативный для этого лица исход использования указанных средств защиты расценивается не просто как несправедливый, к примеру, но как «подрыв доверия к судебной системе и правосудию в целом».
Во-вторых, вывод, к которому пришел КС РФ, чтобы не допустить такого подрыва, – позволить пересмотр гражданского дела лица, права которого были нарушены, и только этого лица, независимо от того, с какого момента нормативный правовой акт в административном деле по заявлению этого же лица признан судом недействующим. Совпадение лица в двух судебных процессах, таким образом, критично. Мотивировка вывода опирается на аналогию с самим КС РФ, который исходит из необходимости пересмотра конкретного дела, по крайней мере, лица, обратившегося в КС РФ, и конституционные ценности, в числе которых принципы правовой определенности, стабильности гражданского оборота, справедливого судебного разбирательства, точнее, баланс между ними. Впрочем, вскользь упомянуто, что применительно к конституционному правосудию не исключается «при соблюдении некоторых условий пересмотр и других ранее вынесенных судебных решений».
Подробный анализ возможностей и условий пересмотра вступивших в законную силу судебных актов в связи с признанием судом в другом деле нормативного правового акта, послужившего основой для их принятия, недействующим существенно превосходит по объему рамки настоящей публикации, сам же КС РФ адресует этот вопрос федеральному законодателю.
Тем не менее позиция, озвученная в комментируемом постановлении, позволяет сделать следующие выводы.
Во-первых, если ранее возможность пересмотра судебного акта по новым обстоятельствам вследствие признания нормативного правового акта недействующим зависела от суда, рассматривающего соответствующее требование в административном деле (а именно: сочтет ли суд возможным признать этот акт недействующим с момента принятия), то теперь формулировка резолютивной части решения суда в части указания на дату («со дня вступления решения суда в законную силу или с иной определенной судом даты») не имеет значения для лица, обратившегося в суд с таким требованием. Тем самым инициатор судебного процесса об оспаривании нормативного правового акта исключается из сферы применения разъяснения ВАС РФ об условии пересмотра по новым обстоятельствам. Возможно, это было сделано потому, что суды признают нормативные правовые акты недействующими со дня принятия крайне неохотно, нередко только этот вывод суда выступает самостоятельным и единственным предметом обжалования (см., напр., апелляционные определения ВС РФ от 31 мая 2017 г. № 56-АПГ17-8, от 20 марта 2017 г. № 9-АПГ17-1).
Таким образом, признание нормативного правового акта недействующим по заявлению конкретного лица открывает неограниченные возможности по пересмотру судебных решений, принятых на основе этого акта, хотя и только по делам с участием того же лица. Во избежание усиления вследствие этого правовой неопределенности КС РФ указал законодателю на возможность определить сроки обращения с таким заявлением, влияющие на возможность последующего пересмотра уже вступивших в законную силу судебных актов. Однако, как следует из текста постановления, содержащееся в нем конституционно-судебное толкование следует применять уже сейчас в целях обеспечения надлежащего уровня гарантий на судебную защиту.
Учитывая потенциально значительный разрыв во времени между принятием судебных актов на основе нормативного правового акта и признанием этого акта недействующим, пересмотр ранее принятых судебных актов может оказаться для другой стороны полной неожиданностью, тем более что в судебном процессе об оспаривании нормативного правового акта она может не участвовать (и даже не знать о нем). В судебном деле, которое стало поводом для обращения в КС РФ, другой стороной выступали государственные органы, которые не могут считаться в такой ситуации ущемленными. Поэтому сформулированное в постановлении решение проблемы, скорее всего, сможет послужить защите частных интересов и применяться для различных категорий дел (в том числе о возмещении вреда, причиненного государственными органами, к примеру). Однако и споры между частными субъектами разрешаются на основании нормативных правовых актов, поэтому для них тоже возникают риски непредвиденного пересмотра.
Во-вторых, комментируемое постановление заставляет вновь задуматься о том, каким должен быть надлежащий баланс между правовой определенностью и исправлением судебных ошибок. Если акт незаконный, то есть не соответствует иному нормативному правовому акту, имеющему большую юридическую силу, – именно это является условием удовлетворения судом требования о признании его недействующим – то как быть с периодом времени, который прошел с момента принятия государственным органом этого акта и до констатации судом его незаконности? В этот период все субъекты, отношения которых подпадали под действие такого акта, руководствовались незаконным нормативным правовым актом, и это изменению не подлежит? Должны быть веские, на наш взгляд, основания, чтобы не признавать акт недействующим со дня его принятия, и суд должен при рассмотрении дела тщательно исследовать этот вопрос.
В старом разъяснении по делам об оспаривании нормативных правовых актов, принятом еще во время действия соответствующих положений ГПК РФ, то есть до принятия КАС РФ (Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 29 ноября 2007 г. № 48 «О практике рассмотрения судами дел об оспаривании нормативных правовых актов полностью или в части»), есть указание в том числе на то, что если нормативный правовой акт до вынесения решения суда применялся и на основании этого акта были реализованы права граждан и организаций, суд может признать его не действующим полностью или в части со дня вступления решения в законную силу (выдержка из этого разъяснения приведена и в комментируемом постановлении КС РФ).
1 Абзац 3 п. 7 Постановления Пленума ВАС РФ от 30 июня 2011 г. № 52 «О применении положений Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации при пересмотре судебных актов по новым или вновь открывшимся обстоятельствам», положение полностью дублирует более раннее разъяснение, содержащееся в Постановлении Пленума ВАС РФ от 12 марта 2007 г. № 17 «О применении Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации при пересмотре вступивших в законную силу судебных актов по вновь открывшимся обстоятельствам» (подготовка нового постановления Пленума ВАС РФ была обусловлена появлением в АПК РФ понятия «новые обстоятельства»).
Высшая инстанция рассмотрела неприятную ситуацию, с которой могут столкнуться вкладчики банка: у клиентки через личный онлайн-кабинет увели полмиллиона рублей, указав все необходимые персонифицированные данные. Верховный суд РФ рассказал о правах и обязанностях всех участников подобных споров — потерпевшей, кредитной организации, а также человека, на счёт которого поступил спорный перевод.
В суд обратилась клиентка «Сбербанка», у которой в 2015 году со счета «увели» 500 тысяч рублей: деньги сначала перечислили другой вкладчице, а затем 413 тысяч из них ушли неизвестным лицам. Заявительница посчитала, что клиентка банка, которой поступили её деньги, таким образом получила неосновательное обогащение и потребовала, чтобы та вернула ей средства.
Однако Кетовский суд Курганской области в удовлетворении исковых требований отказал, а апелляционная инстанция оставила это решение без изменения.
Суды посчитали, что истица не представила относимых и допустимых доказательств, подтверждающих увеличение стоимости имущества ответчицы за счет поступивших с ее банковского счета денежных средств, а также наличие причинно-следственной связи между перечислением денег ответчице и их дальнейшим поступлением на банковские счета третьих лиц.
Суды также указали, что раз ответчица потеряла свою банковскую карту, то она не имела возможности распоряжаться денежными средствами, поступившими на ее счёт.
Лишившаяся полумиллиона рублей вкладчица также пыталась судиться со «Сбербанком», но и в этом споре потерпела фиаско: вступившим в законную силу решением Гагаринского суда Москвы ей отказано в требовании о взыскании неправомерно списанных со счета денег.
Столичный суд решил, что у кредитной организации отсутствовали законные основания для отказа в проведении операции, поскольку в системе «Сбербанк Онл@йн» были введены правильные идентификатор, логин и пароли. А в соответствии с условиями договора банковского счета, тот, кто правильно вводит все данные, определяется как клиент банка.
Обязанности получателя денег
Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда сочла, что нельзя согласиться с постановлением об отказе в иске к вкладчице, на счёт которой поступили средства истицы.
ВС напомнил, что суд оценивает доказательства и их совокупность по своему внутреннему убеждению.
«Однако это не предполагает возможность оценки судом доказательств произвольно и в противоречии с законом», — отмечает высшая инстанция.
Она указывает, что каждая сторона процесса должна доказать те обстоятельства, на которые она ссылается как на основания своих требований и возражений (часть 1 статьи 56 Гражданского процессуального кодекса).
«По делам о взыскании неосновательного обогащения на истца возлагается обязанность доказать факт приобретения или сбережения имущества ответчиком, а на ответчика — обязанность доказать наличие законных оснований для приобретения или сбережения такого имущества либо наличие обстоятельств, при которых неосновательное обогащение в силу закона не подлежит возврату», — поясняет ВС.
В рассматриваемом деле судом установлен и никем не оспаривался факт перечисления 500 тысяч рублей со счета одной клиентки банка на счёт другой.
Денежные средства истицы на счет ответчицы были переведены помимо ее воли, иным неустановленным лицом, следует из материалов дела.
Ответчица же пояснила, что она поступившими на ее счёт деньгами не распоряжалась, а картой банка не пользовалась, так как потеряла ее. Она считает, что распоряжение денежными средствами осуществляли неустановленные третьи лица.
«При таких обстоятельствах для правильного разрешения спора судам следовало установить, приобрела ли ответчица денежные средства именно заявительницы, доказано ли ответчицей наличие законных оснований для приобретения этих денежных средств либо предусмотренных статьей 1109 Гражданского кодекса обстоятельств, в силу которых эти денежные средства не подлежат возврату», — поясняет ВС.
Однако суды первой и апелляционной инстанций не дали какой-либо оценки этим обстоятельствам, возложив на истицу бремя доказывания увеличения стоимости имущества ответчицы и наличия у нее возможности фактически распоряжаться полученными денежными средствами, указал ВС.
Он разъясняет, что сам по себе факт утраты ответчицей банковской карты не лишает ее права распоряжения денежными средствами, которые находятся на счете.
Ответственность банка
Кроме того, суды установили, что из перечисленных на банковский счет ответчицы 500 тысяч рублей третьим лицам ушли 413 тысяч, а 87 тысяч так и лежат на ее вкладе.
При этом первоначальная принадлежность этих денег истице также установлена судом, и не оспаривалась сторонами, напоминает ВС.
Однако апелляционная инстанция, отказывая во взыскании с ответчицы оставшейся на ее счету суммы, решила, что деньги могут быть взысканы только с ПАО «Сбербанк России».
Между тем, согласно статье 845 Гражданского кодекса, банк обязуется принимать и зачислять поступающие на счет клиента денежные средства, выполнять его распоряжения о перечислении и выдаче определённых сумм и проведении других операций.
Кредитная организация не вправе определять и контролировать направления использования денежных средств клиента и устанавливать другие непредусмотренные законом или договором банковского счета ограничения права вкладчика распоряжаться денежными средствами по своему усмотрению, указывает ВС.
«Права на денежные средства, находящиеся на счете, считаются принадлежащими клиенту в пределах суммы остатка», — отмечает он.
Таким образом, оставшиеся от полумиллиона 87 тысяч рублей банку не принадлежат, поскольку находятся на счете клиента, которая не утратила право распоряжаться вкладом, поясняет высшая инстанция.
В связи с этим, вывод суда о том, что данные денежные средства могут быть взысканы только с ПАО «Сбербанк России», является необоснованным, считает ВС РФ.
Он пришёл к выводу, что судебные инстанции допустили по делу существенные нарушения норм права, а принятые судебные постановления не отвечают требованиям законности и обоснованности. Вследствие чего высшая инстанция отменила решение и направила дело на новое рассмотрение в апелляционную инстанцию.
Автор статьи
Читайте также: