Независимый суд это в истории

Обновлено: 24.04.2024

Если посмотреть на нашу советскую историю после революции и до 60-х годов прошлого столетия то можно заметить, что советские суды не были профессиональными: не было к примеру такого требования, что судьи должны иметь высшее юридическое образование и необходимый стаж по юридической специальности. Это были так называемые «народные судьи», которые вершили «народный суд» по своему классовому усмотрению, в противоположность буржуазным судьям, профессиональным, но [с точки зрения советского человека] представляющим классовые интересы.

Советские народные заседатели

Суды в СССР были частью правоохранительной системы, это было закреплено и в Конституции, и в учебниках. Суд был лишь последней инстанцией в цепочке уголовного преследования «милиция — прокуратура — суд», и функцией этой инстанции было, проверив качество работы следствия и прокуратуры, ставить печать судебного решения. Поэтому народные заседатели неслучайно назывались «кивалами».

Советская судебная система вращалась вокруг уголовного права

Поскольку собственность в Советском Союзе была государственно-социалистической и хозяйственные споры в государственном арбитраже между советскими предприятиями занимали несущественную долю дел, советская судебная система вращалась вокруг уголовного права, Уголовного кодекса, то есть была системой административно-уголовного принуждения. Эту ситуацию, когда уголовная юстиция была ответом на все вопросы, унаследовала и постсоветская судебная система, и до сих пор от этой ситуации не ушла. Эта проблема очень ярко проявляет себя в том, что экономические споры чаще всего решаются уголовными преследованиями, давлением на предпринимателей, на бизнес.

По каким признакам можно судить о том, что наша судебная система и наши судьи не являются независимыми?

Эти критерии просты. Первым и главным признаком является то, что в публичных делах, когда уголовное дело и обвинение инициирует государство, суд больше, чем в 99% случаев, встает на позицию органов предварительного расследования и государственного обвинения. У нас порядка 90% дел — это дела публичные, и доля оправдательных приговоров ничтожно, исчезающе мала: на сегодняшний день — 0,13-0,14%. Российский судья в среднем выносит оправдательный приговор один раз в семь лет. По делам частного обвинения, когда инициатором выступает прежде всего гражданин, когда не затронуты интересы государства и [в процессе] не присутствует прокурор, процент оправдательных приговоров довольно высокий — более 20%, но доля таких дел очень мала.

В принципе, роль судьи заключается в том, чтобы по высоким стандартам оценивать убедительность доказательств, представленных следователем, обеспечивать судебную защиту обвиняемому, устранять ошибки (не того обвинили, не нашли достаточно доказательств причастности обвиняемого к преступлению и так далее), ограничивать произвол правоохранительных органов и следствия. Можно ли, исходя из этого, назвать независимым суд, который практически не спорит со следствием?

Вина признана, значит, поработали не зря.

Обычно на такие аргументы Верховный суд говорит: примерно 25% дел заканчиваются деятельным раскаянием при примирении сторон и прекращении дела в суде, поэтому нельзя сказать, что у нас приговоры на 99% обвинительные. На это мы отвечаем: чтобы человек смог примириться в суде с пострадавшим и компенсировать ущерб, например за нанесение ущерба средней тяжести здоровью, а судья — прекратить дело, обвиняемый должен признать свою вину. И это всегда устраивает следствие и прокуратуру, поскольку такой исход не ставит вопрос о качестве их работы: вина признана, значит, поработали не зря.

Любой оправдательный приговор — это скандал для следствия и прокуратуры

Любой оправдательный приговор — это скандал для следствия и прокуратуры: ведь выходит, что работали напрасно, обвинили невинного человека; суд его оправдал, следовательно, оправданный может подать иск на компенсацию ущерба или жалобу на неправомерные действия. Оправдательный приговор — это всегда выговор следователю, санкции прокурору, который поддерживал обвинение. Отсюда рождаются паллиативные решения: назначить срок, равный предварительному заключению, с освобождением в зале суда. Но при этом обвиняемый получает судимость, хотя все понимают, что он невиновен, а судья просто не может принять другое решение.

Мифология настаивает на том, что 0,15% оправдательных приговоров — это признак высочайшего качества работы следственных органов. В действительности это говорит о том, что судья не может поставить под угрозу карьерный интерес сотрудников двух смежных ведомств. А это и есть наследие смычки судов с правоохранительными органами, которая досталась нам от советского периода, наследие той профессиональной культуры, которая считает: следователь зря не работает, если есть уголовное дело, значит, человек виновен. Независимый судья не обращает внимания на межведомственные отношения, а невозможность пойти против следствия и прокуратуры отражает отсутствие внутренней независимости судей и независимости автономии всей судебной системы.

«Судебная работа родственна канцелярской, судьи очень мало значат в этом «конвейере»

— В гражданском производстве нет серьезных уголовных санкций вплоть до лишения свободы, и оно предполагает высокую степень автономии судебной власти. Но и там удовлетворяется порядка 96% исков. То есть те, кто защищаются, могут отстоять свои позиции только в 4% случаев. Это редкий по мировым стандартам показатель правосудия, в большинстве стран вероятность победы истца не такая высокая и доля неудовлетворенных исков выше. Порядка 30% нагрузки по гражданским искам генерирует государство, чиновники, которые не сами решают вопросы по налоговым недоимкам, отчислениям в Пенсионный фонд, обязательным платежам, а отправляют их в суд. Около 20% исков генерирует ЖКХ, иски по неплатежам за коммунальные услуги, как и иски государства, как правило, удовлетворяются автоматически. Еще 30% — это иски по договорам займа, кредитным договорам, также бесспорные. Другими словами, в нашем гражданском процессе очень большая доля исков, фактически не содержащих судебных споров. То есть наш суд — это машина, которая просто штампует своим авторитетом те решения, которые уже содержатся в исковых требованиях.

Мы часто слышим: это следствие роста правовой культуры, следствие того, что судебная система пользуется большим доверием. Это верно только отчасти, в отношении тех исков, когда граждане самостоятельно решают, что будут разрешать свой спор в суде, а не у какого-нибудь «решальщика». Но огромное количество исков — обязательны, вы просто обязаны идти в суд, а суд обязан рассмотреть иски. Поэтому подавляющее большинство исков — напомню, 96% — удовлетворяется. То есть, по большому счету, судебная система могла бы их вообще не рассматривать, если бы существовали альтернативные процедуры и механизмы. Эти однотипные дела превращают работу судьи в конвейер, когда главное правильно собрать все документы, оформить, отписать решения. Никакого реального спора нет, а времени уходит очень много. В среднем мировой судья рассматривает около 140 дел в месяц — уголовных, гражданских, административных. И для настоящего правосудия, для действительно важных и глубоких дел просто не остается ни времени, ни энергии. Профессия судьи все больше напоминает профессию клерка, потому что требуется не юридическая грамотность, не внутренняя свобода, не умение писать убедительные решения, а внимательность, тщательность, дисциплина, соблюдение сроков. Судебная работа родственна канцелярской, и судьи очень мало значат в этом «конвейере».

(Кстати, в 2012-13 году мы впервые провели объемный опрос судейского корпуса, проанализировали 1800 стандартных анкет и установили, что 65% судей — женщины, в основном пришедшие из аппарата суда, а также судьи, имеющие заочное образование, а это тоже, как правило, женщины. И они больше ценят дисциплину, исполнительность и в меньшей степени независимость. Среди судей, которые вышли из прокуратуры, больше мужчин и меньше заочников, и они больше ориентированы на независимость и справедливость. Но таких меньшинство).

И еще одно негативное последствие. С 2000 года количество исков, которые рассматривает судебная система по гражданским делам, почти утроилось. Этот бесконечный поток дел, огромная нагрузка порождают внушительную армию судей. Что очень накладно для государственных финансов, государственных институтов. Притом что часто предметом исков являются маленькие платежи — по 3-5-10 тысяч, а час работы судьи стоит 3,5 тысячи. Вопрос о недоимке в 4 тысячи рублей судья решает за несколько заседаний, и судебная система работает в убыток.

«Зиночка» никогда не примет решения, которое бы не понравилось председателю суда

Наша судебная система не является автономной, а судьи — независимыми, и фактически они незначимы. Как так получилось?

В судебной системе важнейший вопрос — качество кадров. Потому что, в отличие от законодательной или исполнительной власти, которые осуществляются органами власти, организациями, судебная власть осуществляется личностью, конкретным судьей в момент принятия и вынесения судебного решения. Судебная власть всегда персонифицирована: нет какого-то абстрактного суда, а есть конкретный судья, который является носителем судебной власти и реализует эту власть в личном качестве.

Статья 120 Конституции гласит: судьи независимы. По Конституции судьи должны брать на себя ответственность. Но если они как личности воспитываются, социализируются специфическим образом, то можно даже не ограничивать их свободу и независимость: они и сами не хотят пользоваться независимостью. Независимость востребована далеко не каждым. Очень многие готовы работать в иерархической организации, под начальством, и не готовы принимать самостоятельные решения, нести ответственность, то есть соответствовать всему комплексу ценностей, норм, которые связаны со свободой. Поэтому, кстати говоря, у нас предприниматели составляют только 4-5% населения. Это — во-первых.

Во-вторых, кто в основном подает документы [в экзаменационную комиссию при коллегии судей], чтобы стать судьей? Подавляющее большинство — это кандидаты, которые отработали в аппарате суда, как правило, начиная с должности секретаря судебного заседания. Именно перспектива пересесть в судейское кресло заставляет работать в этой должности 3-5 лет, получая 15-20 тысяч рублей в месяц. Как недавно раскрыл Верховный суд, прямо из секретарей сразу в судейское кресло перескакивают только 4%. Но и это ужасно. Ни в одной стране мира профессия судебного клерка и профессия судьи не смешиваются. Если ты пошел работать в суд клерком, то никогда не станешь судьей: ты просто выбрал другую жизнь, другой путь. У нас в России пути клерка и судьи состыкованы, это феномен постсоветского времени, и особенно 2010-х годов. Почему? С 2011 года был введен принцип несменяемости судей, их пожизненного назначения. Вообще принцип несменяемости судей и пожизненного назначения, когда судью невозможно снять, уволить, — это основа независимости всей судебной системы (наряду с зарплатой, не зависящей от исполнительных органов, с тем, что все профессиональные вопросы решаются сообществом судей, а не внешними органами, наряду с автоматизированным распределением дел). Но в наших условиях несменяемость судей предполагает, что если вы хотите управлять судебной системой, то должны четко понимать, какие кадры туда попадают, чтобы они были проверенными, предсказуемыми, без сюрпризов.

«Председатель суда может обеспечить любое судебное решение»

— Председатель суда номинально — это «первый среди равных», формально у него нет какой-то особой власти, у него административно-хозяйственные полномочия — по распределению дел, подписыванию отпусков и так далее. Это как менеджер по общей организации работы суда, не более. Председатель назначается сроком на пять лет, не более чем на два срока в одном и том же суде. Так говорит закон о статусе судей. Но на деле, во-первых, согласие председателя суда играет решающую роль при назначении судьи в данный суд. Во-вторых, судья распределяет дела, а они бывают сложные и простые. Значит, председатель суда может легко обеспечить судье срыв нормативного срока рассмотрения дел. В то же время, зная личные характеристики судьи, кому какие дела расписывать, председатель может предсказать будущее решение. Наконец, председатель распределяет премии судьям. У председателей не было бы никаких рычагов воздействия, никаких возможностей административного давления на судей, если бы председатели ротировались: побыл председателем четыре года — потом снова перешел в рядовые судьи. Но у нас председательский корпус работает по принципу «однажды председатель — навсегда председатель»: отработав председателем в одном суде, дальше ты идешь председателем в другой. Слететь с позиции председателя суда и уйти в рядовые судьи могут только неудачники и злостные нарушители корпоративной культуры. Как правило, если ты попадаешь в корпус председателей, то остаешься там навсегда и оттуда уходишь на пенсию. Таким образом, институт председателя суда превратился в обособленный от рядовых судей аппарат, касту, инструмент, который обеспечивает целостность управления судебной системой, судебными решениями. Вам не нужно звонить конкретному судье, не нужно оказывать давление на отдельных судей — достаточно коммуникаций с председателем суда: ни один судья не станет принимать решение, не посоветовавшись с председателем, и «хороший» председатель всегда может обеспечить любое решение.

Преемственность советской и постсоветской судебной системы

Это тоже говорит о преемственности советской и постсоветской судебной системы. В Советском Союзе народные судьи избирались гражданами на так называемых выборах. Но все кандидаты были членами партии и, чтобы выдвинуться на выборы, получали обязательную партийную рекомендацию. В связи с перестройкой требование партийности судей было отменено, суды перешли к системе, когда судей, по предварительному отбору судейского сообщества, назначает президент Российской Федерации. Но на деле был создан мощный институт председателей судов, который контролирует кадровый отбор.

«Какой-то компромат на кандидата в судьи можно найти всегда»

Председатели судов — не единственный институт и способ кадрового отбора. Президент назначает судей не только в России, но и в подавляющем большинстве стран. Но там он просто подписывает [соответствующие указы], полагая, что судейское сообщество само проверило и выбрало наиболее качественные кадры.

К примеру, у нас же существует кадровая комиссия при президенте Российской Федерации, или, как она полностью называется, комиссия по предварительному рассмотрению кандидатур на должность федерального судьи при президенте Российской Федерации (мировые судьи, как правило, утверждаются Законодательным собранием региона, федеральные судьи, то есть с районного уровня и выше, сначала рекомендуются представителем президента в коллегии судей и кадровой комиссией при президенте и назначаются непосредственно главой государства). Деятельность комиссии, которая состоит из 20-25 человек, обосновывается тем, что если не проверять кандидатуры судей, их декларации, не проверять их имущество, не вести прослушки и не брать показания, то на судейский корпус попрет коррупция; что необходимо, чтобы судейский корпус был укомплектован из очень честных и принципиальных людей, которые не подвержены коррупции и не имеют никаких коррупционных связей, с помощью которых ими можно управлять. Но дело в том, что в кадровую комиссию при президенте, которая не прописана ни в одном законе, в чине генералов входят заместители руководителей силовых структур: замы председателя ФСБ, министра внутренних дел, федерального прокурора и так далее, также туда входят сотрудники кадрового управления администрации президента, Верховного суда и один представитель общественности. Эта кадровая комиссия рассматривает оперативные материалы на судей, декларации о доходах, любую другую информацию. И принимает решение рекомендовать или не рекомендовать кандидатуры президенту. И здесь можно увидеть главный механизм влияния правоохранительных органов на назначение судей, вообще на судебную систему — через эту кадровую комиссию. Особенно внимательно кадровая комиссия относится к назначению председателей судов. Каждый кандидат тщательно прорабатывается, с ним будут беседовать оперативники, на него соберут все оперативные справки. И будущий или переназначаемый председатель прекрасно понимает, что если он будет конфликтовать с правоохранительными органами, если не будет выносить или рекомендовать те решения, которые рекомендуют правоохранительные органы, то при следующем назначении кадровая комиссия найдет причины, чтобы не пустить его на председательскую должность. Причины для отказа не регламентированы законом, основания могут быть любыми: например, выяснилось, что кандидат когда-то уклонялся от армии. По закону это не является основанием для отказа, но реально может таким основанием послужить. Или какие-то например, административные штрафы. Часто мировой или федеральный судья — это женщина, допустим 30 лет, каждый день она рассматривает огромное количество дел, личная жизнь у нее очень ограничена, она не может пойти куда-то повеселиться. И как ей заводить семью? Понятно, что ее знакомые — это адвокаты, следователи, прокуроры, поэтому многие браки «профессиональны». Но если у судьи муж из правоохранительных органов или тем более адвокат, это будет расценено как конфликт интересов и послужит основанием для отказа в назначении. Как говорят сами судьи, «судья должен быть круглым сиротой». То есть какой-то компромат можно найти всегда. Следовательно, тонкое воздействие кадровой комиссии, которая тоже корнями уходит к исполнительной власти, на назначение судей образует важнейший повседневный механизм управления судебной системой. Поэтому судей опять же легче всего брать из аппарата суда: они проверены, понятны и легче проходят все эти фильтры.

«История, филология, статистика - вам всё нипочем; нипочем вам факты, хотя бы, например, тот несомненный факт, что мы, русские, принадлежим и по языку и по породе к европейской семье, "genus Europaeum" - и, следовательно, по самым неизменным законам физиологии, должны идти по той же дороге. Я не слыхал еще об утке, которая, принадлежа к породе уток, дышала бы жабрами, как рыба» (с) Тургенев И. С. - Герцену A. И., 27 октября (8 ноября) 1862 г.

Заранее обозначу простую вещи: не буду я публично оценивать и высказывать свою позицию относительно происходящих военных событий с 24 февраля 2022 года, во всяком случае в контексте правых, виноватых, целесообразности, обоснованности, с юридической точки зрения и т.п. Во-первых, потому что не хочу попасть на 30 тысяч, а во-вторых, потому что для себя решил, что как человек от этого далёкий, то лучшее, что могу сделать пока это происходит не раздувать очередных холиваров, поберегу нервы себе и вам. Вне зависимости от взглядов, все мы ждём одного: когда это уже закончится.

Речь пойдёт о событии недельной давности, о котором многие юристы высказались, вставлю и я свои 5 копеек. И событие в контексте международного права и для России в юридическом смысле, действительно, важнейшее. И об аспекте, которому, на мой взгляд, придали не такое большое значение, как он заслуживает.

16 марта, спустя 26 лет после вступления, Россия была исключена из Совета Европы. Надо сказать, что исключили не сразу, сначала ограничили право на участие. А через несколько недель уже Министр иностранных дел Российской Федерации вручил Генсеку Совета Европы письмо, в котором заявил, что Россия организацию покидает и намерена денонсировать Конвенцию о защите прав человека и основных свобод от 04 ноября 1950 года.

И это событие напрягло юридический мир России по двум самым очевидным причинам. Во-первых, выход из Совета Европы – выход из юрисдикции Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ). Как бы не относились к этому органу, так как вопрос его политической ангажированности не безосновательный, однако факт в том, что это был вполне эффективно работающий механизм защиты своих прав на региональном уровне. Наша национальная система в последние годы максимально дистанцировалась от необходимости исполнения его решений, но теперь фактически механизм защиты прав для граждан России пропал на уровне Европы пропал, если не вдаваться в тонкости. Кто-то может сказать про потенциал Российского суда по правам человека, но это настолько смехотворно, что просто оставлю ссылку, где популярно объяснил почему такая идея не выдерживает критики. Во-вторых, пресловутая смертная казнь. Россия не ратифицировала Протокол №6 и теперь у неё нет никаких формальных международных обязательств, которые бы ограничили нашу страну, чтоб её вернуть. Кто-то снова скажет, что КС РФ ограничил применение, а поэтому всё нормально. Отсылаю к своему предыдущему материалу, где я обосновал почему риск есть и на фоне произошедшего видно, что он только обострился.

Но это вещи на поверхности. У большинства, у меня в том числе, это сработало, как рефлекс, так как о подобных рисках говорили и до 2022-го, но мало кто ожидал, что такое действительно произойдёт.

Проблема тут, на мой взгляд, куда глубже. Если вы сопоставите основные Европейские конвенции и законодательство Российской Федерации, то в большинстве своём и в сути своей не увидите принципиальных различий. Это вполне закономерно, так как начиная с 1992 года, когда Россия подала заявку на вступление в Совет Европы с нашей стороны планомерно законодательство изменялось в русле либерально-демократических тенденций европейской правовой традиции. Это нашло отражение, как в нашей Конституции от преамбулы до местного самоуправления, так и в международных договорах. В плане последнего я был крайне удивлён, когда узнал, что Конвенцию Содружества Независимых Государств о правах и основных свободах человека от 26 мая 1995 года необходимо было принимать в соответствии с ЕКПЧ. И если сравнить, то аналогично не увидите принципиальных различий.

Я это всё к чему? 30 лет наше государство жило формально, будучи частью европейской правовой семьи, грубо выражаясь. В 1992-м изъявив желание попасть в семью европейских народов мы приводили в европейское соответствие наше законодательство и при обострении отношений и даже когда во всеуслышание сказали, что у нас нет общих ценностей мы продолжали оставаться в Европе и в этих правовых рамках. Даже отдаляясь от ЕСПЧ, приняв поправку в Конституцию в парадигме усиления нашего суверенитета мы не декларировали, что не являемся частью Европы и её правовых традиций. А сейчас фактически мы демонстративно и прямо от общеевропейских ценностей в том числе и юридических отреклись.

В результате возникает следующий парадокс: от Европы мы в юридическом смысле отреклись, но наши основы конституционного строя и вытекающие из него положения остаются неизменными, хотя они приняты по прямой рекомендации и под влиянием цели попасть в эту Европу. И фактически, никак не покушаясь на эти либерально-демократические основы Россия становится изгоем, так как база одна, но нас не принимают, и мы не хотим быть с ними. Даже недавно обвяленный нам в качестве ориентира и идеологии – «здоровый консерватизм» действует во всё той же либерально-демократической парадигма. По итогу мы получаем противоречие, которое можно разрешить по большому счёту двумя способами:

1. Каким-то чудом Россия возвращается в гавань Европы и продолжает исповедовать эти либерально-демократические ценности;

2. Россия создаёт альтернативный вариант региональной интеграции, юридических ценностей и ориентиров.

Второй вариант, конечно, заманчивый, но я больше, чем уверен, что наши власть держащие не пойдут на такие радикальные перемены с принятием новой Конституции и всем из этого вытекающим. И в результате будет оставаться противоречие, которое в данном случае разрешится, если не вышеуказанными способами, то не лучшим образом, какими я не буду говорить от греха подальше.

Для особо одарённых напишу отдельно: я не призываю к свержению или изменению конституционного строя. И я не идеализирую Европу. Я просто выразил предположение и написал размышления, рефлексию на произошедшее.

Кто-то может вспомнить про Советский Союз и что ему не нужны были никакие европейские конвенции. Это того же уровня аргументы, что СССР всё время жил под санкциями и справился. Во-первых, СССР придерживался принципиально иной идеологии и сравнение законодательства стран соцблока со странами капиталистическими даст увидеть значительную разницу в подходах. А во-вторых, у СССР были группы сателлитов и союзников, а главное, он был интегрирован в международно-правовые отношения, так как активно принимал участие в разработке и реализации конвенций на уровне ООН. Собственно, представители советской школы международного права были одними из самых выдающихся юристов-международников.

После всего прочитанного может возникнуть чувства безнадёги и обречённости, но не впадайте в них, хоть они и закономерны в ситуации максимальной неопределённости. Несмотря на то, что Россия юридическую Европу покинула наши основы законодательства пока остаются европейскими и даже после денонсации ЕКПЧ положения, которые были там закреплены из российских законов никуда не уйдут. А относительно защиты прав человека… Есть огромное количество специализированных комиссий ООН и возможно разродятся до создания Комиссии по правам человека Содружества Независимых Государств. Но держите в голове: обострившееся противоречие между формальными нормами и фактическим положением вещей не вечно. Противоречие можно сгладить, но рано или поздно они разрешатся. Вопрос лишь: каким именно образом это произойдёт.

155 лет назад, 2 декабря 1864 г., император Александр II собственноручно заложил под стройное здание российской государственности страшную мину замедленного действия. И одновременно вывел отечественную литературу на принципиально новую орбиту, навечно сделав само понятие «русский психологический роман» неким недосягаемым эталоном.

Для этого понадобилось немногое. Поставить подпись на четырёх новых законодательных актах, которые целиком и полностью изменили всю систему судоустройства Российской Империи. Вот на этих: «Учреждение судебных установлений», «Устав уголовного судопроизводства», «Устав гражданского судопроизводства» и «Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями». Всё вместе принято называть «Судебной реформой 1864 г.», хотя это было только начало — новая судебная система допиливалась и шлифовалась по ходу дела чуть ли не до конца XIX столетия.

Честно говоря, до сих пор не вполне ясно, какой именно результат этой реформы более важен и более ценен в историческом плане — прямой или побочный? Что следует назначить номером один — создание почти идеальных системных предпосылок для революции или выведение русской литературы в мировой топ?

Впрочем, начать лучше с экспозиции этого действа, которую лучше прочих обрисовал министр внутренних дел Российской Империи Сергей Ланской: «В дореформенной России администрация ездила верхом на юстиции». Грубо говоря, до реформы рассчитывать на правосудие было как минимум неосторожно — независимого суда не существовало в принципе, уголовное следствие велось полицией и в судах не проверялось, право сторон и подсудимых на защиту было ограниченным, адвокатуры не существовало вообще. Суд был просто придатком государственного аппарата со всеми вытекающими последствиями.

Реформой же утверждалась независимая судебная власть, вводился суд присяжных, судебное следствие, состязательность процесса и, разумеется, необходимость в адвокатуре. Словом, юстиция из нелюбимой и не очень-то нужной падчерицы в одночасье стала силой, с которой приходилось считаться и которая сформировала совершенно иную, принципиально новую реальность.

Первым на это дело откликнулся Фёдор Достоевский, который по горячим следам, уже спустя год после того, как реформа была запущена, приступает к созданию одного из самых известных своих романов — «Преступление и наказание». В котором чуть ли не половина действующий лиц — как раз юристы. Если кто не помнит, главный психологический поединок, так сказать, сражение двух волевых характеров, происходит между приставом следственных дел Порфирием Петровичем и убийцей Родионом Раскольниковым, который — внезапно — бывший студент-юрист.

Одного этого произведения было бы вполне достаточно для того, чтобы русская литература была признана высочайшей, почти недостижимой вершиной психологизма. Но этого Достоевскому было мало. В своём последнем романе «Братья Карамазовы», который был окончен в 1880 году, он снова возвращается к реалиям пятнадцатилетней давности, когда сам суд присяжных с публичными выступлениями прокурора и адвоката был в новинку. О том, чем именно стал этот роман для мировой литературы, лучше прочего говорит знакомая многим фраза: «Человечество делится на три категории. Тех, кто читал „Братьев Карамазовых“, тех, кто ещё прочтёт, и тех, кто никогда не прочитает».

Один из самых читаемых русских писателей всех времён и народов просто не мог бы стать таковым, если бы судебная реформа не открыла новую — юридическую — реальность. О том, насколько сам Достоевский был вовлечён в этот удивительный мир, говорила его жена: «Ах, как жаль, что ты не прокурор! Ведь ты самого невинного упрятал бы в Сибирь своею речью. Зачем ты не пошёл в адвокаты?! Ведь ты самого настоящего преступника обелил бы чище снега. Право, это твое манкированное призвание!»

Это тот самый бонус — или побочный результат. Приятный, полезный, ставший поводом для гордости, но при всём при этом — случайный. Его могло и не быть вовсе. А вот неизбежность революции в том или иной виде была Судебной реформой заложена системно.

Здесь на самом деле всё очень просто. Принцип разделения властей на независимые ветви — законодательную, исполнительную и судебную — подразумевает Конституцию и как минимум ограничение самодержавия. Как максимум — республиканскую форму правления.

Свыше даровать народу хотя бы одну ветвь независимой власти — это значит запустить самоубийственный для самодержавия процесс. Вот как писал об этот сенатор и член Государственного совета Российской Империи Виктор Фукс: «В новом суде подозревали не только гарантию правильности решения гражданских и уголовных дел, но и могущественное орудие против произвола полиции, против посягательства администрации на личную свободу граждан, своего рода политический habeas corpus — исходную точку в недалеком будущем целого арсенала конституционных порядков».

Криминолог Николай Полянский выразился и того жёстче: «Судебные уставы — наша первая конституционная хартия. В них впервые устанавливались правовые гарантии против произвола и усмотрения правительственной власти».

Но прозорливее прочих оказался, как ни странно, отец царя-реформатора — император Николай I. Вот что он сказал, когда ему предлагали ввести состязательный суд и сформировать корпус адвокатов: «Кто, кто погубил Францию, как не адвокаты? Кто были Мирабо, Марат, Робеспьер?! Нет, пока я буду царствовать, России не нужны адвокаты — без них проживём».

Если кто-то ещё сомневается в правоте и провидческом даре Николая I, можно вспомнить, кем по профессии были, например, Александр Керенский и Владимир Ленин.

Независимость и беспристрастность суда лежит в основе права на справедливое судебное разбирательство[197]. Реализуя соответствующие стандарты и обязательства, государства-участники ОБСЕ договорились обеспечить, чтобы независимость судебной власти была гарантирована и закреплена в конституции или законодательстве страны и соблюдалась на практике с учетом «Основных принципов независимости судебных органов»[198]. Кроме того, ОБСЕ опубликовала «Рекомендации Киевской конференции по вопросам независимости судебной власти в странах Восточной Европы, Южного Кавказа и Центральной Азии», цель которых — оказать государствам-участникам помощь в укреплении независимости их судебных систем, особенно в таких областях как судебное управление, отбор и подотчетность судей[199].

В общих чертах требование независимости означает, что суд должен быть свободным от любой формы прямого или опосредованного влияния как со стороны государства, так и со стороны участников процесса и третьих сторон, таких как СМИ (см. также 3.3.1)[200]. Беспристрастность представляет собой гарантию, связанную с принципом равенства перед судами и трибуналами (см. также 2.2), а также с идеей необходимости равного обращения со всеми. Беспристрастность требует, чтобы судьи исполняли свои обязанности без предубеждения или предвзятости и таким образом, чтобы не возникало никаких обоснованных сомнений в их беспристрастности (см. также 3.3.2). Требование о независимости и беспристрастности распространяется не только на судей, но и на присяжных (см. также 3.3.3).

Хотя независимость и беспристрастность имеют разные значения и ведут к различным последствиям, и Комитет по правам человека, и Европейский суд по правам человека нередко рассматривают эти требования вместе[201]. Это особенно очевидно, когда речь заходит о специальных судах, таких как военные трибуналы (см. также 3.3.4), суды с участием анонимных судей (см. также 3.3.5), религиозные суды или суды, действующие на основе обычного права (см. также 3.3.6).

В офисе общества "Мемориал" в Москве состоялся круглый стол на тему: "Независимый суд или "басманное" правосудие? Перспективы формирования правового государства в России". Мероприятие проводилось в рамках проекта "Демократия в России" аналитического центра Юрия Левады и Международного общества "Мемориал".

Обсуждались вопросы: "Что на практике означает понятие "независимый суд?", "Существует ли в России общественный запрос на такой суд и какие группы могли бы его артикулировать?", "С какими основными проблемами сталкиваются российские граждане в судах?", "Какие формы общественного контроля над судебной властью существуют?" и другие.

В качестве экспертов на круглом столе выступили юрист, судья Конституционного суда РФ в отставке, профессор Тамара Морщакова и социолог, директор "Левада-центра" Лев Гудков. Роль ведущей встречи исполняла Наталья Зоркая - социолог, ведущий научный сотрудник "Левада-центра", координатор проекта по программе "Поддержка судебной реформы".

Тамара Морщакова, рассказавшая об истории становления современной российской судебной системы и ее сегодняшних самых болезненных проблемах, поставила вопрос: "Какой основной, в глазах общества, признак должен свидетельствовать о том, что в стране существует независимое правосудие?"

По мнению экс-судьи, этот признак - предсказуемость судебных решений. Точнее - предсказуемость правового разрешения конфликта в суде:

"Суд используется для того, чтобы защищать права и свободы любого человека во всех сферах жизни. То, что делает суд, должно быть адресовано не власти, а обществу - в соответствии с тем, как в российских и международных нормах зафиксировано право каждого на суд, на справедливое правосудие. Это право принадлежит каждому, более того, это право нельзя ограничить ни при каких условиях. Ограничение права человека защищать себя в суде не может быть оправдано ничем. Оно, с точки зрения Конституции РФ, является абсолютным.

Человек идет в суд для того, чтобы защитить там свои права. Мы все исходим из того, что можем предполагать такую ситуацию: раз я прав, раз у меня есть определенные основания действовать так или иначе, то я могу ожидать справедливого решения.

Никто никогда не пошел бы защищать себя в суде, если б, исходя из осознания правовых основ своих действий, не мог бы предположить, что решение будет защищать именно право.

Поэтому я предлагаю такой признак, как лакмусовую бумажку, для ответа на вопрос о том, есть ли у нас независимое правосудие или нет. Если мы можем сказать, что решения суда в государстве предсказуемы, тогда мы можем предполагать, что оно есть. Если мы не можем сказать, что решения суда предсказуемы, то его нет, и нам незачем туда идти. Ведь вряд ли можно считать, что большинство обращающихся в суд преследуют цель с помощью суда оправдать свои незаконные действия.

И вот, исходя именно из этого тезиса, из того, что предсказуемых решений суда мы уже почти не ожидаем, я утверждаю, что независимого правосудия в стране нет. Значит, суд не занимает того места, которое ему предназначено, и не исполняет той роли, которую он должен исполнять".

"Само выражение "независимый суд" - это колоссальный парадокс, потому что зависимый суд - это не суд", - подчеркнула Тамара Морщакова.

Кроме того, эксперт напомнила об истории проведения в России судебной реформы и разъяснила, почему и от кого российские судьи зависимы.

Судебная реформа в России началась в 1991-1992 годах. Законодательно были закреплены положения о независимости, несменяемости и неприкосновенности судей. При этом из закона убрали административную и дисциплинарную ответственность судей.

"Когда они это получили, они решили, что это всерьез. И это дало на первом этапе очень большие результаты", - сказала Тамара Морщакова.

Однако примерно с 2000 года, по оценке эксперта, начался откат назад:

"Первый шаг, который показал судам, что они напрасно надеются на большую независимость, был очень простой. Положение о том, что судьи назначаются пожизненно, вдруг перестало иметь тот смысл, который в него вложен. Был введен пункт о том, что первый раз судья назначается на должность на три года. Через три года его можно убрать из судейского корпуса".

При этом, как отметила Тамара Морщакова, "законодатель был прозорлив" - он никого не обязал обосновывать прекращение полномочий судьи. "И обосновываться это стало очень просто: судья переставал быть судьей в связи с истечением трехлетнего срока его полномочий".

"На фоне общего принципа несменяемости судей такие детали меняют сущность институтов и принципов до наоборот. Если каждый, приобретший судейскую должность, через три года должен предстать перед каким-то органом, который будет решать, лишить ли судью полномочий, то что нужно сделать судье, чтобы остаться? Понятно, эти три года нужно закалять себя послушанием", - считает эксперт.

Также была введена дисциплинарная и административная ответственность судей.

Органы судейской корпорации, призванные защищать судей, стали рычагами воздействия на них:

"Сейчас данные органы стали орудием в руках председателей судов для решения любых вопросов по персоналиям судей. У этих органов председательские лица, лица председателей судов", - отметила Тамара Морщакова.

По ее словам, таких деталей, искажающих принципы независимости судебной власти, с 2000 года стало появляться много.

В свою очередь, Лев Гудков рассказал о результатах исследования того, как наши сограждане воспринимают суд.

По данным "Левада-центра", в российском обществе есть слой, требующий нового, независимого, суда. Это, прежде всего, молодые образованные люди, наиболее активная часть населения, занятая в бизнесе.

Однако подавляющее большинство, 70 процентов, активно не хочет идти в суд, воспринимает его как часть репрессивной государственной системы.

"Мы имеем общество, в котором правовой культуры в современном смысле практически не было. Общество, которое вышло из репрессивного государства", - также отметил эксперт.

Как показало исследование "Левада-центра", чаще всего наши сограждане обращаются в суды по "семейным" вопросам: развод, наследование имущества, а также за разрешением трудовых споров.

В тех же случаях, "когда противной стороной является государство, большинство априорно считает, что дело абсолютно проигрышно и ввязываться не надо или же следует искать обходные пути".

Главным же дефектом суда респонденты назвали его зависимость, прежде всего от исполнительной власти и от богатых людей.

Кроме Тамары Морщаковой и Льва Гудкова, в дискуссии также приняли участие Леонид Никитинский - юрист, журналист, обозреватель "Новой газеты", основатель и экс-президент Гильдии судебных репортеров, учредитель "Центра правовых программ Леонида Никитинского" и Владимир Римский - социолог, заведующий отделом социологии фонда "ИНДЕМ".

Автор статьи

Куприянов Денис Юрьевич

Юрист частного права

Страница автора

Читайте также: