Кто подразделял красноречие на совещательные судебные и эпидейктические речи

Обновлено: 27.03.2024

Роды и виды публичной речи.В зависимости от цели речи, ее содержания и условий ее произнесения (т. е. пафоса, логоса и этоса) в общественной практике сложилась традиция классифицировать публичную речь по родам и видам, где род характеризуется общностью предмета речи и ее ближайших целей (особенностями этоса и пафоса), а вид соответствует ее жанровой специфике (определяемой в первую очередь логосом). Еще Аристотель выделял три рода речей – совещательные, судебные и эпидейктические (или показательные, имеющие целью восхваление или порицание), акцентируя тем самым связь риторики с общественной жизнью.

Представим современную классификацию родов и видов публичной речи и заметим, что практика традиционно допускает сходство условий, задаваемых этосом и пафосом, а потому и грани между родами речи достаточно подвижны.

Судебное красноречие.Владение ораторским мастерством имеет особое значение в деятельности судебных ораторов. Их выступления в прениях часто называют судебным красноречием. Судебное красноречие, основное назначение которого – способствовать установлению истины по делу, имеет свою специфику, которая обусловлена нормами Уголовно-процессуального кодекса и предполагает оценочно-правовой характер речи.

Своим развитием судебное красноречие в России обязано реформе судопроизводства 1864 года, когда произошло отделение суда от администрации, было установлено равенство перед судом граждан всех сословий (заметим: после отмены крепостного права прошло всего три года), учрежден институт судебных присяжных, узаконена выборность мировых судей и присяжных заседателей. Гласность судебного процесса, публичное состязание сторон предъявляли новые требования к юристам. Правосудие остро нуждалось в новом типе прокурора и адвоката.

Сегодня Ф.Н Плевако, П.А. Александров, С.А. Андреевский, Н.П. Карабчевский, П.Я. Пассовер, В.Д. Спасович, С.Н. Урусов, А.Ф. Кони (и не только) известны как классики ораторского судебного мастерства, основатели «школы» русского судебного красноречия. О них ходили легенды, написано много книг, воспоминаний, но главное – они оставили нам свои труды, свои судебные речи, искусство построения которых не сумели превзойти их последователи.

Судите сами. Вот фрагмент из рассказа В. Вересаева «Сила Плевако»:

«…Старушка украла жестяной чайник стоимостью дешевле 50 копеек. Она… подлежала суду присяжных. По наряду ли, или так, по прихоти, защитником старушки выступил Плевако.

Прокурор решил заранее парализовать влияние защитительной речи Плевако и сам высказал все, что можно было сказать в защиту старушки: горькая нужда, кража незначительная, подсудимая вызывает не негодование, а жалость. Но собственность священна, все наше гражданское благоустройство держится на собственности, и если мы позволим людям потрясать ее, то страна погибнет.

– Много бед, много испытаний пришлось претерпеть России за ее больше чем тысячелетнее существование. Печенеги терзали ее, половцы, татары, поляки. Двунадесять языков обрушились на нее. Взяли Москву. Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. Но теперь, теперь… Старушка украла чайник ценою в 30 копеек. Этого Россия уж, конечно, не выдержит, от этого она погибнет безвозвратно.

Итак, искусство судебного оратора проявляется в умении построить судебную речь так, чтобы привлечь внимание судей и удержать его в продолжение всего выступления, в умении полно и объективно проанализировать обстоятельства преступления и причины его совершения, дать глубокий психологический анализ личности подсудимого и потерпевшего, выстроить систему опровержений и доказательств, сделать правильные правовые и процессуальные выводы и убедить в этом суд и аудиторию. Иными словами, выяснить, доказать, убедить. Это и составляет специфику судебной речи.

Судебная речь всегда была особенным родом речи. Среди других основных современных видов красноречия – академического, социально-политического, социально-бытового и церковно-богословского – судебное, пожалуй, наиболее архаично (как уже говорилось, судебные речи как род выделял еще Аристотель). В свою очередь, судебная речь подразделяется на обвинительную (прокурорскую или общественно-обвинительную, а также речь прокурора при отказе от обвинения) и защитительную (адвокатскую или общественно-защитительную (представителей потерпевшего, гражданского истца и гражданского ответчика), а также самозащитительную речь обвиняемого). С вводом, точнее с возвращение суда присяжных вновь актуальна напутственная речь председательствующего в судебном заседании, адресованная присяжным и имеющая место перед удалением коллегии присяжных заседателей в совещательную комнату.

Как показывает сложившаяся к сегодняшнему дню практика, главными ораторами в суде выступают прокурор и адвокат.

По мнению А. Ф. Кони, основные черты обвинителя – спокойствие, отсутствие личного озлобления против подсудимого, опрятность приемов обвинения, чуждая к возбуждению страстей и искажению данных дела, и, наконец, что весьма важно, полное отсутствие лицедейства в голосе, в жесте и в способе держать себя на суде. Идеального защитника А. Ф. Кони характеризует следующим образом: «Он не слуга своего клиента и не пособник ему в стремлении уйти от заслуженной кары правосудия. Он друг, он советник человека, который, по его искреннему убеждению, невиновен вовсе или вовсе не так и не в том виновен, как и в чем его обвиняют». Однако, справедливости ради, следует заметить, что, помимо прокурора и адвоката, выступления в суде предполагают речь подсудимого в свою защиту (самозащитительная речь), потерпевшего (и его представителя), истца и ответчика (и их представителей), общественного обвинителя и общественного защитника, представителей общественных организаций и трудовых коллективов.

Кроме того, после произнесения речей всеми участниками процесса каждый из них имеет право на реплику – еще одно выступление, предполагающее законченную композицию и представляющее собой не повтор сказанного, а нечто принципиально новое по существу дела: дополнительные аргументы, уточнение позиций и, возможно, измененную точку зрения относительно того или иного положения. Выступление с репликой также процессуально регламентировано – право последней реплики принадлежит подсудимому или его защитнику (статья 292 УПК РФ).

Предмет же речи у каждого из судебных ораторов в той или иной конкретной ситуации, безусловно, единый – суть рассматриваемого дела. Итак, различие предмета речи в судебном заседании обусловлено спецификой преступления или правонарушения – уголовное или гражданское дело рассматривается в суде, а также судом какой инстанции – 1-ой или II-ой – ведется рассмотрение [1].

Безусловно, что в суде любой инстанции правосудие осуществляется на основе состязательности и равенства сторон. Полемика между прокурором и адвокатом есть самое эффективное средство установления истины по делу. Уточним: полемика вообще есть разновидность спора, отличающаяся тем, что основные усилия спорящих сторон направлены на утверждение своей точки зрения по обсуждаемому вопросу. В полемике, как и в споре, недопустимы некорректные приемы, использование ложных и недоказанных аргументов и т. п. Победа ошибочной точки зрения, добытая благодаря уловкам и слабости другой стороны, в правосудии не допускается.

Таким образом, стороны, ведущие судебную полемику, обязательно «подотчетны» нравственным требованиям. «. Судебное состязание не есть бой, не есть война; средства, здесь дозволяемые, должны основываться на совести, справедливости и законе», – писал профессор Л.Е. Владимиров в «Пособии для уголовной защиты», изданном еще в 1911 году.

Немногим позже, продолжая традиции обучения судебных ораторов, А.Ф. Кони учил, что умение говорить публично достигается выполнением трех требований: «Нужно знать предмет, о котором говоришь; нужно знать свой родной язык и уметь пользоваться его гибкостью, богатством и своеобразными оборотами; нужно не лгать, ложь отнимает у публичной речи ее силу и убедительность». Его книгу «Советы лекторам», написанную в 20-е годы, но впервые опубликованную в 1956-м, и книгу П.С. Пороховщикова (псевдоним – П. Сергеич) «Искусство речи на суде» каждый, кто стремится быть профессиональным юристом, точнее – юристом-профессионалом, должен сделать своей настольной книгой. Почему? – Прочтите!

Этапы подготовки публичной речи – по сути, путь «от мысли к звучащему публичному слову» риторическая традиция со времен Цицерона трактует через пять составляющих – паять этапов «классического риторического канона»: [2]

I. Inventio (лат. находка, изобретение) Нахождение, изобретение того, что сказать.
II. Dispositio (лат. расстановка, расположение) Упорядочение, расположение по порядку найденного, изобретенного.
III. Elocutio (лат. выражение, речь, слог, стиль) Придание найденному словесной формы, украшение словами.
IV. Memoria (лат. память) Утверждение в памяти, запоминание.
V. Actio (лат. действие) Произнесение.

Остановимся на каждой части этого алгоритма, по которому не только создается текст речи, но и готовится выступление.

Существенным для инвенции является общий замысел, на базе которого строится аргументативное изложение материала. Риторика вообще изначально является наукой о речи и о мысли, об отношении мысли к слову. Еще Аристотель заметил: «. о том, что касается мысли, следует говорить в риторике, так как это принадлежность ее учения. К области мысли относится все, что должно быть достигнуто словом…»[3] . По сути, «изобретая» речь, оратор создает ее мысленную основу, выбирает те или иные смысловые модели, по которым выстраивает информацию о предмете речи.

Такие модели известны еще из античных риторик и называются топосами, илитопами (от гр. topox. – место, общее место), учение о них – топикой. Топос – оценочное суждение, имеющее статус общепринятого мнения. Значение топоса зависит не только от предмета высказывания, но и от прагматического, психологического, этического и других смыслов. Будучи общепринятыми, топосы обладали убеждающей силой – отсюда и та значимость, которая придавалась составлению списков топов[4].

Первый свод топики (учения об основаниях аргументов) построил софист Горгий (485 - 380 до н. э.). Кстати, он же предложил учение об аргументации, выделил и обозначил риторические фигуры и создал школу риторов[5] . Позже свою «Топику» создаст Аристотель. А еще позже, много веков спустя, родоначальник русской риторики М.В. Ломоносов в своем «Кратком руководстве к красноречию» напишет: «Изобретение риторическое есть собрание разных идей, пристойных предлагаемой материи. Идеями называются представления вещей или действий в уме нашем»[6] – и сгруппирует все идеи в некоторые обобщающие классы, «места риторические», из которых особо выделит следующие 16:

2) целое и части,

3) свойства материальные (величина, фигура, движение, упругость, твердость),

4) свойства жизненные (душевные дарования, страсти, добродетели, пороки, внешнее состояние, чувства),

В зависимости от цели речи, ее содержания и условий ее произнесения (т. е. пафоса, логоса и этоса[12]) в общественной практике сложилась традиция классифицировать публичную речь по родам и видам, где род характеризуется общностью предмета речи и ее ближайших целей (особенностями этоса и пафоса), а вид соответствует ее жанровой специфике (определяемой в первую очередь логосом).

Еще Аристотель выделял три рода речей – совещательные, судебные и эпидейктические (или показательные, имеющие целью восхваление или порицание), акцентируя тем самым связь риторики с общественной жизнью.

Представим современную классификацию родов и видов публичной речи и заметим, что практика традиционно допускает сходство условий, задаваемых этосом и пафосом, а потому и грани между родами речи достаточно подвижны.

Судебное красноречие.Владение ораторским мастерством имеет особое значение в деятельности судебных ораторов. Их выступления в прениях часто называют судебным красноречием. Судебное красноречие, основное назначение которого – способствовать установлению истины по делу, имеет свою специфику, которая обусловлена нормами Уголовно-процессуального кодекса и предполагает оценочно-правовой характер речи.

Своим развитием судебное красноречие в России обязано реформе судопроизводства 1864 года, когда произошло отделение суда от администрации, было установлено равенство перед судом граждан всех сословий (заметим: после отмены крепостного права прошло всего три года), учрежден институт судебных присяжных, узаконена выборность мировых судей и присяжных заседателей. Гласность судебного процесса, публичное состязание сторон предъявляли новые требования к юристам. Правосудие остро нуждалось в новом типе прокурора и адвоката.

Сегодня Ф.Н Плевако, П.А. Александров, С.А. Андреевский, Н.П. Карабчевский, П.Я. Пассовер, В.Д. Спасович, С.Н. Урусов, А.Ф. Кони (и не только) известны как классики ораторского судебного мастерства, основатели «школы» русского судебного красноречия. О них ходили легенды, написано много книг, воспоминаний, но главное – они оставили нам свои труды, свои судебные речи, искусство построения которых не сумели превзойти их последователи.

Судите сами. Вот фрагмент из рассказа В. Вересаева «Сила Плевако»:

«…Старушка украла жестяной чайник стоимостью дешевле 50 копеек. Она… подлежала суду присяжных. По наряду ли, или так, по прихоти, защитником старушки выступил Плевако.

Прокурор решил заранее парализовать влияние защитительной речи Плевако и сам высказал все, что можно было сказать в защиту старушки: горькая нужда, кража незначительная, подсудимая вызывает не негодование, а жалость. Но собственность священна, все наше гражданское благоустройство держится на собственности, и если мы позволим людям потрясать ее, то страна погибнет.

– Много бед, много испытаний пришлось претерпеть России за ее больше чем тысячелетнее существование. Печенеги терзали ее, половцы, татары, поляки. Двунадесять языков обрушились на нее. Взяли Москву. Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. Но теперь, теперь… Старушка украла чайник ценою в 30 копеек. Этого Россия уж, конечно, не выдержит, от этого она погибнет безвозвратно.

Итак, искусство судебного оратора проявляется в умении построить судебную речь так, чтобы привлечь внимание судей и удержать его в продолжение всего выступления, в умении полно и объективно проанализировать обстоятельства преступления и причины его совершения, дать глубокий психологический анализ личности подсудимого и потерпевшего, выстроить систему опровержений и доказательств, сделать правильные правовые и процессуальные выводы и убедить в этом суд и аудиторию. Иными словами, выяснить, доказать, убедить. Это и составляет специфику судебной речи.

Судебная речь всегда была особенным родом речи. Среди других основных современных видов красноречия – академического, социально-политического, социально-бытового и церковно-богословского – судебное, пожалуй, наиболее архаично (как уже говорилось, судебные речи как род выделял еще Аристотель). В свою очередь, судебная речь подразделяется на обвинительную (прокурорскую или общественно-обвинительную, а также речь прокурора при отказе от обвинения) и защитительную (адвокатскую или общественно-защитительную (представителей потерпевшего, гражданского истца и гражданского ответчика), а также самозащитительную речь обвиняемого). С вводом, точнее с возвращение суда присяжных вновь актуальна напутственная речь председательствующего в судебном заседании, адресованная присяжным и имеющая место перед удалением коллегии присяжных заседателей в совещательную комнату.

Как показывает сложившаяся к сегодняшнему дню практика, главными ораторами в суде выступают прокурор и адвокат.

Этот «рыцарский турнир» защитника и обвинителя на арене суда блестяще охарактеризовал известный русский адвокат Н.П. Карабчевский: «Судебное красноречие – красноречие особого рода. На него нельзя смотреть лишь с точки зрения эстетики. Вся деятельность судебного оратора – деятельность боевая. Это вечный турнир перед возвышенной и недосягаемой «дамой с повязкой на глазах». Она слышит и считает удары, которые наносят друг другу противники, и угадывает, каким орудием они наносятся».

По мнению А. Ф. Кони, основные черты обвинителя – спокойствие, отсутствие личного озлобления против подсудимого, опрятность приемов обвинения, чуждая к возбуждению страстей и искажению данных дела, и, наконец, что весьма важно, полное отсутствие лицедейства в голосе, в жесте и в способе держать себя на суде. Идеального защитника А. Ф. Кони характеризует следующим образом: «Он не слуга своего клиента и не пособник ему в стремлении уйти от заслуженной кары правосудия. Он друг, он советник человека, который, по его искреннему убеждению, невиновен вовсе или вовсе не так и не в том виновен, как и в чем его обвиняют». Однако, справедливости ради, следует заметить, что, помимо прокурора и адвоката, выступления в суде предполагают речь подсудимого в свою защиту (самозащитительная речь), потерпевшего (и его представителя), истца и ответчика (и их представителей), общественного обвинителя и общественного защитника, представителей общественных организаций и трудовых коллективов.

Кроме того, после произнесения речей всеми участниками процесса каждый из них имеет право на реплику – еще одно выступление, предполагающее законченную композицию и представляющее собой не повтор сказанного, а нечто принципиально новое по существу дела: дополнительные аргументы, уточнение позиций и, возможно, измененную точку зрения относительно того или иного положения. Выступление с репликой также процессуально регламентировано – право последней реплики принадлежит подсудимому или его защитнику (статья 292 УПК РФ).

Предмет же речи у каждого из судебных ораторов в той или иной конкретной ситуации, безусловно, единый – суть рассматриваемого дела. Итак, различие предмета речи в судебном заседании обусловлено спецификой преступления или правонарушения – уголовное или гражданское дело рассматривается в суде, а также судом какой инстанции – 1-ой или II-ой – ведется рассмотрение [13].

Безусловно, что в суде любой инстанции правосудие осуществляется на основе состязательности и равенства сторон. Полемика между прокурором и адвокатом есть самое эффективное средство установления истины по делу. Уточним: полемика вообще есть разновидность спора, отличающаяся тем, что основные усилия спорящих сторон направлены на утверждение своей точки зрения по обсуждаемому вопросу. В полемике, как и в споре, недопустимы некорректные приемы, использование ложных и недоказанных аргументов и т. п. Победа ошибочной точки зрения, добытая благодаря уловкам и слабости другой стороны, в правосудии не допускается.

Таким образом, стороны, ведущие судебную полемику, обязательно «подотчетны» нравственным требованиям. «. Судебное состязание не есть бой, не есть война; средства, здесь дозволяемые, должны основываться на совести, справедливости и законе», – писал профессор Л.Е. Владимиров в «Пособии для уголовной защиты», изданном еще в 1911 году.

Немногим позже, продолжая традиции обучения судебных ораторов, А.Ф. Кони учил, что умение говорить публично достигается выполнением трех требований: «Нужно знать предмет, о котором говоришь; нужно знать свой родной язык и уметь пользоваться его гибкостью, богатством и своеобразными оборотами; нужно не лгать, ложь отнимает у публичной речи ее силу и убедительность». Его книгу «Советы лекторам», написанную в 20-е годы, но впервые опубликованную в 1956-м, и книгу П.С. Пороховщикова (псевдоним – П. Сергеич) «Искусство речи на суде» каждый, кто стремится быть профессиональным юристом, точнее – юристом-профессионалом, должен сделать своей настольной книгой. Почему? – Прочтите!

Этапы подготовки публичной речи – по сути, путь «от мысли к звучащему публичному слову» риторическая традиция со времен Цицерона трактует через пять составляющих – паять этапов «классического риторического канона»: [14]

I. Inventio (лат. находка, изобретение) Нахождение, изобретение того, что сказать.
II. Dispositio (лат. расстановка, расположение) Упорядочение, расположение по порядку найденного, изобретенного.
III. Elocutio (лат. выражение, речь, слог, стиль) Придание найденному словесной формы, украшение словами.
IV. Memoria (лат. память) Утверждение в памяти, запоминание.
V. Actio (лат. действие) Произнесение.

Остановимся на каждой части этого алгоритма, по которому не только создается текст речи, но и готовится выступление.

Существенным для инвенции является общий замысел, на базе которого строится аргументативное изложение материала. Риторика вообще изначально является наукой о речи и о мысли, об отношении мысли к слову. Еще Аристотель заметил: «. о том, что касается мысли, следует говорить в риторике, так как это принадлежность ее учения. К области мысли относится все, что должно быть достигнуто словом…»[15] . По сути, «изобретая» речь, оратор создает ее мысленную основу, выбирает те или иные смысловые модели, по которым выстраивает информацию о предмете речи.

Такие модели известны еще из античных риторик и называются топосами, илитопами (от гр. topox. – место, общее место), учение о них – топикой. Топос – оценочное суждение, имеющее статус общепринятого мнения. Значение топоса зависит не только от предмета высказывания, но и от прагматического, психологического, этического и других смыслов. Будучи общепринятыми, топосы обладали убеждающей силой – отсюда и та значимость, которая придавалась составлению списков топов[16].

Первый свод топики (учения об основаниях аргументов) построил софист Горгий (485 - 380 до н. э.). Кстати, он же предложил учение об аргументации, выделил и обозначил риторические фигуры и создал школу риторов[17] . Позже свою «Топику» создаст Аристотель. А еще позже, много веков спустя, родоначальник русской риторики М.В. Ломоносов в своем «Кратком руководстве к красноречию» напишет: «Изобретение риторическое есть собрание разных идей, пристойных предлагаемой материи. Идеями называются представления вещей или действий в уме нашем»[18] – и сгруппирует все идеи в некоторые обобщающие классы, «места риторические», из которых особо выделит следующие 16:

2) целое и части,

3) свойства материальные (величина, фигура, движение, упругость, твердость),

4) свойства жизненные (душевные дарования, страсти, добродетели, пороки, внешнее состояние, чувства),

Три рода красноречия: судебное, совещательное и эпидейктическое (торжественное) были описаны Аристотелем в его «Риторике» [29]. Судебное, понимаемое в широком смысле, описывает ту ситуацию, когда говорящие спорят о событии, уже имевшем место, и стараются повлиять на квалификацию этого события. Сюда относится и судоговорение и всякая дискуссия, относительно прошлого, в частности и научный спор. Совещательное красноречие описывает ситуацию принятия решения относительно чего-то, что произойдет в будущем. Эпидейктическое красноречие занимает в этой триаде особое место, его слушатели, по словам Аристотеля, не являются судьями. Им не предстоит выбирать. Задача эпидейктического красноречия порицать или хвалить, то есть укреплять в сознании слушатели некие оценки. Такое красноречие обычно консолидирует слушателей, причем чаще всего оно обращено к аудитории, которая в принципе принимает предложенную систему ценностей, а речь лишь закрепляет ее, акцентируя какие-то оттенки. Короче говоря, предполагаемое воздействие эпидейктического красноречия является долговременным и консолидирующим.

Как видим, именно торжественное красноречие функционально близко манипуляции, и в случае перенесения его задач и приемов в зону других видов красноречия эта манипуляция становится заведомо деструктивной. Примером может служить разрушение судебной состязательности и превращение суда в идеологическую проповедь, как это и делалось на сфабрикованных процессах тридцатых годов.

Гомилетика – искусство проведи – выросла именно из эпидейтического красноречия античности, которое неизменно расцветало тогда, когда угасало гражданское начало. Проповедь функционально близка торжественной речи. В гомилетике, однако, на первый план стали выходить средства, нехарактерные для античного торжественного красноречия. Средства эти были связаны с когнитивной стороной речи, несли ответственность за языковую картину мира, за концептуализацию действительности. Именно они были впоследствии усвоены тоталитарной риторикой.

Все симметричные речевые построения, идущие от Горгия и делающие речь изукрашенной и искусственной, сохранялись и в проповеди, но акцент делался не на них, а на тропах. К фигурам речи или «извитию словес» разные христианские авторы относились по-разному, причем в восточной традиции рейтинг фигур был достаточно низким [30]. Зато вырастал интерес к тропам и прежде всего к аллегории.

В классическом труде Квинтилиана аллегории отведено скромное место [31], зато широко известно, какую роль играла аллегория в средневековом тексте и мышлении. В средневековых трактатах впервые появляется неизвестный античности и даже не встречающийся в самом полном списке тропов у Трифона троп: антаподозис, т.е. аллегория с комментариями [32]. В средние века в связи с полемикой защитников икон с иконоборцами развивается учение о символе [33], каковым античная риторика совершенно не интересовалась. Концептуальные метафоры и символы, аксиоматически предопределяющие мировосприятие, не имеют ничего общего с Аристотелевым толкованием ясности и максимально, насколько это только возможно, затрудняют рациональную критику текста. В тоталитарной риторике им уготовано почетное место.

Словесные формулы с контекстуально связанными значениями входящих в них слов – тоже новая примета проповеднического стиля. Многие из таких формул являются цитатами, имеющими каноническое толкование. И это явление будет знакомо тоталитарной риторике.

§ 4. Художественная литература и манипулирование

В радиообращении Дж. Оруэлла «Литература и тоталитаризм» приводится соображение, которое легко объясняет все советские постановления в области литературы и искусства, а также литературной критики: «Тоталитаризм посягнул на свободу мысли так, как никогда прежде не могли и вообразить. Важно отдавать себе отчет в том, что его контроль над мыслью преследует цели не только запретительные, но и конструктивные. Не просто возбраняется выражать — даже допускать — определенные мысли, но диктуется, что именно надлежит думать; создается идеология, которая должна быть принята личностью, норовят управлять ее эмоциями и навязывать ей образ поведения. Она изолируется, насколько возможно, от внешнего мира, чтобы замкнуть ее в искусственной среде, лишив возможности сопоставлений. Тоталитарное государство обязательно старается контролировать мысли и чувства своих подданных по меньшей мере столь же действенно, как контролирует их поступки» [34].

Но жизнеспособна ли такая литература? Сам Оруэлл считал, что нет. Обратимся, однако, к феномену художественности и попытаемся рассмотреть его в категориях манипулирования.

Феномен художественности плохо поддается определению [35]. Для бытового сознания современного человека главную роль здесь играет наличие или отсутствие вымысла: «фикшен» – «нонфикшен». Для филологии прошлого века центральным был вопрос о художественном языке [36]. В иные эпохи художественную литературу трудно отделить от нехудожественной. В этой связи говорят, например, о полифункциональности средневековой литературы [37]. Иные литературные жанры близко стоят к риторическим и дидактическим, иногда прямо вырастая из них. Это характерно для поздней античности [38]. Нас литература будет интересовать в двух аспектах: в семиотическом, потому что именно в литературе обнаруживается средоточие тех приемов, которые составляют основу манипулирования и, в частности, тоталитарного манипулирования, и в историческом, потому что советская литература была частью пропагандистской машины.

Если литературу рассматривать в парадигме речевого воздействия, то ближе всего она стоит к эпидейктическому красноречию, продвинувшись еще дальше по шкале манипулирования. Ее воздействие осуществляется скрыто, цели конкретного произведения, его смысл бывают ясны далеко не всегда, перформативность присуща литературе в очень большой степени, автонимичность, самопредставление играет в ней роль и на уровне формы, и на уровне содержания [39]. Иными словами, литературный текст исключительно манипулятивен. Здесь, однако, мы сталкиваемся с одним любопытным парадоксом.

Полным набором признаков манипуляции обладают наиболее поэтичные и наименее ангажированные произведения художественной словесности. Чем ангажированнее автор, чем утилитарнее понимаются задачи литературы, тем меньше ее манипулятивные потенции. Сказки Льва Толстого с их лобовой дидактикой вызывают скуку у читателя, восхищающегося гениальностью «Анны Каренины». Трудно найти читателя, у которого бы «Воскресение», где авторские установки очевидны, вызывало бы те же чувства, что и «Война и мир».

В сущности говоря, никакого парадокса здесь нет. Бескорыстная игра творческого воображения, делающая самоценным и язык, и образы, исчезает под напором утилитаризма, который точно знает, что ему нужно, а что ему не нужно. С исчезновением же бескорыстной игры воображения подрываются основы для самопрезентации. Перформатив, так сказать, не состоится, оборачивается самозванством, читатель просто игнорирует его.

Этот мнимый парадокс был совершенно неизвестен архитекторам тоталитарной риторики. До самого конца они продолжали тиражировать дискредитирующие их псевдохудожественные тексты с «правильными» идеологическими установками. Это уже аспект исторический. Здесь мы еще раз убеждаемся, что тоталитарная риторика строила свой недолговечный замок на песке, что она сама не понимала тех механизмов, которые запускала с огромной энергией и чрезвычайной жестокостью по отношению к человеческим судьбам. Там, где к установкам примешивалось творческое бескорыстие, мерещилась крамола, формализм, ползучий эмпиризм и прочее. Механизм присуждения сталинских премий, в котором принимал участие сам Сталин [40], работал на отбор нечитаемых произведений, которые неофициально именовали «мутным потоком», видимо, отталкиваясь от названия малохудожественной вещи Серафимовича – «Железный поток». Талантливые произведения, как известно, встречались в штыки, их авторы подвергались травле и репрессиям.

Что касается литературы переводной, то здесь помимо селекции и случаев прямого вмешательства в авторский текст была возможность списать наиболее художественные места на политическую незрелость автора, которого злая судьба заставила родиться в нетоталитарном государстве. В минуты послабления реалиями «гнилого запада» пользовались и отечественные авторы в качестве извинительных обстоятельств [41]. Большой популярностью у читателей пользовался вымышленный мир А.С. Грина, словно сотканный из переводов зарубежной литературы.

Своя собственная дореволюционная классика также подвергалась селекции. Широко практиковалась ссылка на политическую незрелость, которая в таких случаях именовалась «противоречиями в мировоззрении». Этот типично манипулятивный оборот выдавал противоречия принятой идеологии за противоречия в сознании самого писателя, который, если воспользоваться выражением И.В. Сталина, «был нисколько не повинен» в правдивом изображении действительности.

При всем том художественная литература, а с ней и литературная критика [42] были существенной частью тоталитарной риторики, имевшей свои организационные формы. И если можно говорить об экологии литературы, то воздействие советского периода на эту экологию было разрушительно. В сфере же нравственности побочные эффекты «магии слова» просто отвратительны. И это действительно побочные эффекты, потому что они не были запланированы, а вдобавок ко всему и прямой эффект оказался в конце концов контрпродуктивным для самого тоталитаризма.

Главные инструменты манипулятивной риторики тоталитаризма были выкованы в периферийных для риторики жанрах или даже вне риторики, там, где то, что в риторике справедливо осуждается как манипулирование, является нормой. Однако, как покажем мы ниже, и горгианская риторика сыграла известную роль в становлении манипулятивной риторики в ее тоталитарном варианте. Злого гения, который похитил секреты религиозного и художественного сознания и перенес их туда, где потребны не вера и восхищение, а критический анализ, не существует. «Открытия» манипуляторов двадцатого века были подготовлены целой цепью событий, которые мы и рассмотрим ниже.

[1] Это особенно заметно у Д. Болинджера в работе «Истина – проблема лингвистическая», где есть и прямые отсылки к Оруэллу и где говорится о непроницаемости для критики сложных существительных, достаточно характерных для газетного дискурса вообще (Болинджер Д. Истина – проблема лингвистическая //Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987. С. 35). Есть, однако, разница между приводимыми автором примерами и «пауками-капиталистами» советской школы, где исключалась множественность точек зрения и возможность публичного анализа подобных метафор. См. также: Вайнрих Х. Лингвистика лжи. //Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987; Блакар Р. Язык как инструмент социальной власти//Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987.

[2] Е.И. Шейгал, специально исследовавшая политический дискурс, обобщая целый ряд работ семидесятых – девяностых годов, называет в качестве ведущей для этого дискурса функцию «социального контроля (создание предпосылок для унификации поведения, мыслей чувств и желаний большого числа индивидуумов, т.е. манипуляция общественным сознанием» (См.: Шейгал Е. Семиотика политического дискурса. М., 2004, с. 35). В этой цитате знак равенства между манипулированием и убеждением поставлен дважды: социальный контроль равен унификации, консолидация равна манипуляции. При этом автором дополнительно выделяется функция, сводящаяся к «наркотизации» населения, функция, осуществляющаяся через ритуальное использование символов, т.е. манипуляция оказывается фатальной для политического дискурса.

[3] Любопытно, что западные авторы охотно отыскивали случаи манипулирования в политической риторике собственных нетоталитарных государств, и советские авторы были вполне единодушны с ними. См., например: Бережная Т.М. Современная американская риторика как теория и практика манипулирования общественным сознание. Автореферат диссертации, представленной на соискание степени кандидата филологических наук. М., 1986.

[4] Klemperer W. Lingua Tertii Imperii: Die unbehaltige Sprache. Darmstadt. 1946.

[5] Пример позаимствован из работы Б. Уорфа: Отношения норм поведения и мышления к языку // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1961. Вып. 1.

[6] См., например: Язык о языке /под ред. Н.Д. Арутюновой. М., 2000.

[7] Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи. Что категории языка говорят нам о мышлении / Пер. с анлийского. М., 2004. С. 41-46; Попова М.В. Функционально-семантическое поле «звук» в современном русском языке. Автореферат диссертации, представленной на соискание степени кандидата филологических наук. Ростов-на-Дону. 2002.

[8] См.: Московичи С. Московичи С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс. М., 1998; О н ж е Машина, творящая богов, М., 1998.

[9] В законченном виде эту теорию сформировала И.В. Арнольд, обобщившая работы С. Левина, М. Риффатера и других и исследователей (см.: Арнольд И. В. Стилистика декодирования. В ее кн.: Семантика. Стилистика. Интертекстуальность. СПб, 1999. С. 124-333).

[10] См., например работу И.В. Беляевой, в которой дается сводка мнений по этому вопросу: Беляева И.В. Феномен речевой манипуляции: лингвоюридические аспекты. Ростов-на-Дону, 2008.

[11] При этом само разграничение двух видов обмана: связанного, соответственно, с фактом или отношением к нему остается актуальным. Такое противопоставление восходит к Ч. Филмору, различавшему семантическую и прагматическую истину. См.: Филмор Ч. Фреймы и семантика понимания // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1988. С. 52-92.

[12] См.: Романенко А.П. Советская герменевтика. Саратов, 2008.

[14] О поэтике Горгия см.: Миллер Т.Б.. От поэзии к прозе (риторическая проза Горгия и Исократа) // Античная поэтика. Риторическая теория и литературная практика. М.: Наука,1991. С.60-105.

[15] См.: Zimmerman H.D. Die politische Rede Der Sprachgebrauch Bonner Politiker. Stuttgart, 1975 Greifenhagen M. Einleitung // Kampf und Wörter? Politische Begriffe in Meinungsstreit. München/ Wien, 1980.

[16] Лассан Э. Дискурс власти и инакомыслия в СССР: когнитивно-риторический анализ. Вильнюс. 1995. С. 8.

[17] Вспомним, что имя вещам давал Ономатотет («творец имен»), и это было «истинное» имя. Когда возник греческий термин «ономатопея», переводимый сегодня как «звукподражание», под ним понималось изобретение окказиональных слов, а звукоподражательный характер таким словам предавался ради гармонии имени и вещи. Советские аббревиатуры, например «ВЦИК», создавалась на основании других принципов.

[18] Речь идет не только о повторах внутри рекламного текста (Ср.: Сетраков И.Л Итеративность в рекламе: прагматический аспект (на материале рекламных плакатов). Автореферат диссертации, представленной на соискание степени кандидата филологических наук. Ростов-на-Дону, 2010), но и о тиражировании самой рекламы, без чего она вообще не имеет смысла.

[20] Дионисий Галикарнасский О соединении имен // Античные риторики. М., 1978.

[21] Лахманн Р. Демонтаж красноречия. Риторическая радиция и понятие поэтического. СПб., 2001.

[22] Диафора – противопоставление слов в пределах одной лексемы, парадиастола – в пределах синонимической пары. Подробнее см.: Хазагеров Г.Г.. Риторический словарь. М., 2009. С. 203, 210.

[23] Романенко А.П. Советская словесная культура: образ ритора. М., 2003.

[24] Аверинцев С.С. Христианский аристотелизм как внутренняя форма западной традиции и проблемы современной России / В его кн.: Риторика и истоки европейской литературной традиции. М.. 1996. С. 329-346.

[25] Классический набор достоинств речи – чистота, ясность, уместность и красота – восходит к ученику Аристотеля Теофрасту. Сам же Аристотель сводил достоинства речи к ясности.

[26] Хазагеров Г.Г. Риторика vs. стилистика: семиотический и институциональный аспект // Социологический журнал, 2008, № 3.

[27] В современной логике энтимема понимаются иначе, но в ней действует тот же принцип наведения порядка, что и в современных классификациях риторических фигур: ради установления строгих границ термина жертвуется его первоначальным функциональным смыслом. Этот смысл в «Риторике» Аристотеля достаточно очевиден: подкрепить стопроцентное доказательство доказательством вероятным.

[28] Заде Л. Понятие лингвистической переменной и его применение к принятию приближенных решений. М., 1976.

[29] Аристотель Риторика // Античные риторики, М, 1978. С. 24-25.

[30] Маркасова Е.В. Представление о фигурах речи в русских риториках XVII – начала XVIII века. Петрозавдоск. 2002.

[31] Qiintilian’s Institutes of Oratory. London, 1909.Vol. II. P. 135.

[32] Хазаегров Г.Г. «О образех»: Иоанн, Хировоск, Трифон (статья) // Известия РАН, сер. «Литература и язык», 1994, № 1

[33] См.: Бычков В.В. Образ как категория византийской эстетики//Византийский временник. Т.34, 1973. Текст Псевдо-Дионисия, автора теории символа см. в.: Дионисий Ареопагит. Спб., 1995.

[35] Например, в словаре «Литературная энциклопедия терминов и понятий» понятие художественности связано с «артистизмом». См.: И.Б. Роднянская Художественность // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001. С. 1177.

[36] См. об этой проблеме: Лахманн Р. Демонтаж красноречия. СПб., 2001. Раздел: Концепция поэтического языка: неориторика и диалогичность. М. 251-272.

[37] Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X - XVII веков. Л., 1973.

[38] См. об этом: Гаспаров М.Л. поэзия позднего риторического века // Поздняя латинская поэзия. М., 1982.

[39] На уровне формы это автонимическая речь, автореференция знака, на уровне содержания это декларативное построение художественного мира. О перформативных текстах и перформативности текта см.: Четыркина И.В. Перформативность речевых практик как конститутивный признак культуры: этническая и историческая перспектива : этническая и историческая перспектива : дис. . д-ра филол. наук : 10.02.19 Краснодар, 2006. 287 с. РГБ ОД, 71:07-10/16

[40] Интересный материал в этом отношении собран в книге А.П. Романенко «Советская герменевтика». (Саратов. 2008).

[41] Ср. фельетонную статью Ю.Н. Тынянова 1924 года «Сокращение штатов», где автор сетует на исчезновение русского героя. В его кн.: Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 144-146.

[42] Кормилов С.И., Скороспелов Е.Б. Литературная критика XX века (после 1917). М., 1996.

Содержание эпидейктической речи и ее разновидности. Правила похвалы и "хулы". Этос, пафос, логос, устные жанры речи. Риторические приемы организации. Взаимодействие элементов информирующей, аргументирующей и эпидейктической речи в процессе общения.

Рубрика Иностранные языки и языкознание
Вид реферат
Язык русский
Дата добавления 05.03.2014
Размер файла 26,2 K

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Выполнил: студент ИМФИ

I курса 14 группы

Хайбрахманова Альбина Тагировна

Проверил: доцент кафедры

1. Сущность и функции эпидейктической речи

2. Предмет и содержание эпидейктической речи, ее разновидности

3. Правила похвалы и “хулы”

4. Законы эпидейктической речи и ее структура

5. Риторические приемы организации эпидейктической речи

6. Этос, пафос, логос в эпидейктической речи

7. Устные жанры эпидейктической речи

8. Взаимодействие элементов информирующей, аргументирующей и эпидейктической речи в процессе общения

«Дело эпидейктической речи, - писал Аристотель, - хвалить или порицать.»

Эпидейктическая речь - это торжественная речь по случаю, имеющая своей целью создание у адресата определенного эмоционального состояния, определенного настроения - чувства удовольствия, наслаждения, гордости, радости или, напротив, чувства гнева, презрения, негодования. Таким образом, эпидейктическая речь - это апелляция к активным человеческим чувствам.

Актуальность исследования обусловлена важностью изучения одного из классических, традиционных, но востребованных и сегодня, жанров риторических сочинений - торжественных речевых жанров в официальной и неофициальной коммуникативной ситуации, в связи с повышенными сегодня требованиями к этикетно-организованному строю речи.

Цель моей работы - выявить и описать основные лингвостилистические особенности эпидейктической речи как интегрированного жанрового образования; на примере поздравления как универсального и наиболее распространенного жанра частной эпидейктики охарактеризовать речевые способы и языковые средства реализации жанрового ожидания адресанта и адресата эпидейктического высказывания.

1. Сущность и функции эпидейктической речи

Сущность эпийдектической речи заключается в том, что бы создать у адресата определенное эмоциональное состояние, определенное настроение чувство удовольствия, наслаждения, гордости, радости или, напротив, чувства гнева, презрения, негодования.

Таким образом, эпидейктическая речь -- это апелляция к активным человеческим чувствам.

По назначению эпидейктические речи можно разделить на два вида. К первому относятся жанры, в которых преобладает оценка события, т. е. основная их задача -- хвала или хула ( порицание, похвальное слово ). Другая разновидность -- речи, произносимые в связи с каким-либо событием, речи на случай ( напутствие, вступительное слово, ответное слово ). Конечно, между этими разновидностями нет резкой границы: похвальное слово произносится по поводу хорошего поступка адресата, ответное слово должно содержать похвалу предыдущим ораторам. [4]

2. Предмет и содержание эпидейктической речи, ее разновидности

Предметом речи могут быть добродетели и пороки, знаменательные исторические даты или события, достойные сожаления или прославления; люди, память о которых должны хранить потомки; памятные события социальной практики.

Содержание эпидейктической речи связано с настоящим моментом, но, при этом предполагается обсуждение и оценка предмета речи в будущем с целью его утверждения. Посвящая речь этому сегодня, мы предполагаем, что в будущем сказанное нами послужит уроком или примером, будет «похвалой или порицанием», станет историко-культурным фактом, к которому еще не раз вернемся в своем коммуникативном и социальном опыте.

Разновидности эпидейктической речи: похвала лицу по особому поводу (тосты, юбилеи, эпитафия - надгробная речь, эпиталамия - хваленая речь на свадьбе); похвала деятельности всего коллектива; похвала явлению; осуждение, порицание. Например, идеологическая речь: социалистического государство - это хорошо, капиталистическое - плохо.

3. Правила похвалы и “хулы”

Предметом похвалы или хулы может быть что угодно. Хвалить, по Аристотелю, нужно добродетель, справедливость, рассудительность, мудрость, великодушие, бескорыстие, щедрость и т.д.

1. Оратору нужно учитывать «фактор адресата», т.е. хвалить то, что больше всего ценится у данной аудитории.

2. Законы эпидейктической речи требуют усиления и преувеличения. Это законы жанра.

3. Оратор должен использовать сравнение, если это возможно.

«Хула» традиционно осуществляется по законам обратным законам хвалы.

Приведём пример эпидейктической речи-похвалы, обращённой к неодушевлённому предмету и выполненной с использованием иронии, как риторического тропа. Автор - студент первого курса Факультета

Автоматизированных Систем Тихонов Н.:

Чудесный мой диван!

Удобен ты не по годам,

За что тебя люблю.

Ты мягкий и родной такой,

И только для меня

Свои подушки, свой покой.[5]

4. Законы эпидейктической речи и ее структура

Законы эпидейктической речи требуют усиления и преувеличения. Если хвалят деяние, то всячески подчеркивают, что человек действовал один или первый, что обстоятельства не благоприятствовали ему, но он мужественно превознемогал трудности, которые тоже преувеличиваются. В этом нет ничего ложного, немискреннего: таковы "законы жанра", такова принятая в речевой традиции условность.

Структуре эпидейктической речи так же, как и содержанию, присущи определенные особенности. В начале эпидейктической речи по случаю принято сообщать об этом случае (о поводе). При этом совершенно не нужно прибегать к пространным описаниям, достаточно сказать: "поздравляя сегодня нашего юбиляра…" или "открывая конференцию молодых ученых…." или "сегодня у нас праздник.…". Например: "От имени Олимпиады имею честь приветствовать наших соседей по планете в г. Лиллехаммере".

5. Риторические приемы организации эпидейктической речи

Рекомендации, предложенные Аристотелем, трактовали: а) предмет, о котором оратору приходится говорить; б) позу, которую оратор должен принять; в) эмоции, пробуждаемые в слушателе; г) стиль произносимой речи. Этому посвящены три книги "Риторики". Первая; рассматривает предмет в системе других наук; в ней обозреваются; три вида речей: совещательные, или политические, эпидейктические, или торжественные, и судебные (самые распространенные, но одалживающие свои приемы у первых двух). "Дело речей совещательных -- склонять или отклонять, потому что как люди, которым приходится совещаться в частной жизни, так и ораторы, произносящие речи публично, делают одно из двух: или склоняют, или отклоняют. Что же касается судебных речей, то дело их -- обвинять или оправдывать, потому что тяжущиеся всегда делают непременно одно что-нибудь из двух: или обвиняют, или оправдываются. Дело эпидейктической речи -- хвалить или порицать". У каждого рода речей есть своя цель: "польза и вред (один дает совет, побуждая к лучшему, другой отговаривает, отклоняя от худшего)" в речах политических; "прекрасное и постыдное" в торжественном красноречии и "справедливое и несправедливое" в судебном.[6]

6. Этос, пафос, логос в эпидейктической речи

Термины этос, пафос, логос - основные для риторики.

Этосом принято называть те условия, которые получатель речи предлагает его создателю. Эти условия касаются времени, места, сроков ведения речи и этим определяется часть содержания речи, которую получатель речи может считать уместной или неуместной. Неуместную речь получатель речи вправе отклонить. Главным признаком уместности является тема речи, при условии, что время, место и сроки речи согласованы между участниками речевой коммуникации.

Пафосом принято называть намерение, замысел создателя речи, имеющей целью развить перед получателем определенную и интересующую его тему. Пафос ограничивается категорией этоса с одной стороны, т.е. может реализоваться лишь в пределах ее места и времени. Другим ограничением пафоса являются словесные средства, понимание которых было бы доступно получателю речи.

Логосом принято называть словесные средства, использованные создателем речи в данной, конкретной речи при реализации ее замысла. Логос требует, помимо воплощения замысла, использовать такие словесные средства, которые были бы доступны получателю речи.

Три основные категории риторики - этос, пафос, логос - находятся в связи друг с другом и как бы переходят одна в другую.

Таким образом, этос создает условия для речи, пафос - источник создания смысла речи, а логос - словесное воплощение пафоса на условиях этоса.

7. Устные жанры эпидейктической речи

Устные жанры эпидейктической речи (эпидейктичекой ораторики) - поздравительная речь, юбилейная речь, торжественная речь, похвальное слово, тост, адрес, ритуальная речь, благодарственная речь, ответное слово, речь на презентации, выступление по случаю памятных дат, знаменательных событий, праздников.

Традиционно считается, что новогоднее поздравление президента России - вид политической ораторики, однако, по нашему убеждению, поздравление главы государства относится к контаминированным текстам.

Подобно речам по случаю, речам на приеме царственных особ, прощальным речам и пасхальным приветствиям, поздравительные речи президента совмещают в себе характерные черты как минимум двух жанровых типов - эпидейктического и совещательного (политического). Подобные публичные монологи отмечены благими намерениями, добрым отношением к миру, не содержат конфликта, имеют целью как сознание праздничного настроения, что является главным признаком эпидейксиса, так и улучшение жизни общества (критерий политической ораторики). Эти монологи совмещают в себе два времени - будущее как цель политических выступлений и настоящее как задачу эпидейктической ораторики.

8. Взаимодействие элементов информирующей, аргументирующей и эпидейктической речи в процессе общения

Содержание эпидейктической речи -- это информация особого рода, которая формирует в слушателях не столько новое знание о предмете речи, сколько определенное (чаще всего положительное) отношение к нему через его оценку. Поэтому тезис эпидейктической речи -- это оценочное суждение, отражающее личностное отношение говорящего к предмету речи, а также ценности общающихся (оратора и аудитории). Например, тезис в торжественной речи А.Н. Островского по поводу открытия памятника Пушкину выглядит следующим образом: Заслуги Пушкина огромны и неоценимы, так как он поднял интеллектуальный и эстетический уровень российской публики и освободил русскую литературу от гнета подражательства (или создал самобытную русскую литературу);

Далее, в основной части, тезис развивается и обосновывается с помощью разнообразных аргументов. Существует несколько способов развития содержания, например, описание предмета, повествование о жизни и деятельности юбиляра, доказательное рассуждение -- обоснование тезиса. Так, в речи на открытии XVII зимних Олимпийских игр автор представляет (описывает) "Олимпиаду по-норвежски". В случае описания качеств предмета речи не следует их набирать "числом по более, ценою подешевле", т. к. тогда речь окажется скроенной как "лоскутное одеяло", будет представлять из себя лишь перечисление и не окажет соответствующего воздействия. Речь С. Маршака по поводу 75-летия К.И. Чуковского является повествованием о жизни и деятельности юбиляра. Однако здесь перечисляются не все события биографии, а лишь те, воспоминание о которых может доставить поздравляемому удовольствие, -- наиболее значительные и имевшие для него положительный смысл, не забывает автор при этом и об оценочных суждениях: "…Но вот родился «Крокодил», Здоровый, шумный, энергичный, -- Не фрукт изнеженный, тепличный. И этот лютый крокодил Всех ангелочков проглотил В библиотеке детской нашей, Где часто пахло манной кашей…"

Наиболее продуктивным для эпидейктической речи является построение доказательного рассуждения, при котором речь делится на части (микротемы), представляющие собой единство подтезиса и аргументов. [1]

Специфика эпидейктической речи проявляется и в языковом воплощении. Содержание торжественной речи -- оценочная информация, преувеличение -- предполагает использование эпитетов, оценочной и экспрессивной лексики, сравнений, метафор и других тропов и фигур -- всего арсенала средств торжественного, высокого стиля. И наконец, эпидейктическая торжественная речь требует в меру торжественной тональности произнесения. Речь должна произноситься с теплотой, искренностью. Совершенно недопустима ироническая интонация в отношение предмета речи, но возможен шутливый тон, если вспоминаются веселые события. И конечно, невозможно представить себе эпидейктическую речь прочитанной по бумажке.

1. Анисимова Т. В. «Современная деловая риторика: Учебное пособие» / Т. В. Анисимова , Е. Г. Гимпельсон - Москва, 2002. - 348 с.

2. Аристотель «Риторика» / Аристотель - М., 1978. - 278 с.

3. Голуб И.Б. «Русский язык и культура речи. Учебное пособие» / И.Б.Голуб Логос, 2010. - 355 с.

4. Лосев, А. Ф. «Античная литература : учебник для высш. шк.» / А. Ф. Лосев - М. : Омега - Л, 2008. - 543 с.

Размещено на Allbest.ur

Подобные документы

Российская гомилетика в контексте мировой практики духовного красноречия. Зарождение и развитие гомилетики как одной из частных риторик. Особенности эпидейктической речи в произведениях митрополита Антония Сурожского. Жанровые особенности проповедей.

дипломная работа [295,4 K], добавлен 02.06.2017

Основания для выделения речей различных типов. Классификация речей в зависимости от целевой установки. Тип речевого действия. Роды и виды красноречия. Типы речи: описание, повествование, рассуждение, их особенности. Разновидности аргументирующей речи.

контрольная работа [45,2 K], добавлен 16.11.2013

Понятие ораторской речи как разновидности публичной речи, ее сущность и особенности. Элементарные принципы и приемы риторики, форма подачи речи. Применение выразительных приемов. Номинативная, коммуникативная и экспрессивная функции парламентской речи.

реферат [27,8 K], добавлен 06.11.2012

Мышление и речь человека. Содержание и форма речи. Язык - система знаков, необходимых для человеческого общения, мышления и выражения. Жесты - вспомогательное средство общения. Речь в деятельности юриста. Разновидности и особенности юридической речи.

курсовая работа [24,3 K], добавлен 15.12.2008

Цель развлекательной речи. Выражение почтения и уважения в похвальном слове. Основной принцип построения информационной речи. Основные жанры воодушевляющей речи. Цель дружеского послания. Призывающие к действию речи, их воздействие на поступки слушателей.

реферат [27,8 K], добавлен 22.01.2015

реферат [29,9 K], добавлен 12.04.2008

Синтаксические, фонетические особенности духовной речи. Разновидности стилей русского языка. Традиции старославянского произношения в современной орфоэпии духовной речи. Виды, жанры современной духовной речи. Красота слога как совершенное выражение мысли.

Автор статьи

Куприянов Денис Юрьевич

Куприянов Денис Юрьевич

Юрист частного права

Страница автора

Читайте также: