Карабчевский как я стал адвокатом

Обновлено: 22.04.2024

Карабчевский Николай Платонович (1851--1925 гг.) родился в Херсонской губернии 30 ноября 1851 г. В 1869 году окончил с серебряной медалью Николаевскую реальную гимназию и поступил на юридический факультет Петербургского университета, который в 1874 году успешно окончил со степенью кандидата прав.

В связи с тем что участие в студенческих волнениях не давало ему права на получение удостоверения о благонадежности, требуемое при поступлении на службу по Министерству юстиции, он вступил в адвокатуру при Петербургской окружной судебной палате. Быстро завоевал популярность как один из видных защитников по уголовным делам.

Отношение Карабчевского к профессии адвоката выражено в его словах: ". Современному судебному оратору, желающему стоять на высоте своей задачи, нужно обладать такими разносторонними качествами ума и дарования, которые позволили бы ему с одинаковой легкостью овладеть всеми сторонами защищаемого им дела. В нем он дает публично отчет целому обществу и судейской совести, причем, по односторонности ли своего дарования, по отсутствию ли достаточных знаний и подготовки, он не вправе отступить ни перед психологическим, ни перед бытовым, ни перед политическим или историческим его освещением" .

Из крупных процессов, в которых он принимал участие, можно назвать дело об интендантских злоупотреблениях во время русско-турецкой войны, рассмотренного особым присутствием Петербургского Военно-окружного суда. Позднее Карабчевский выступал в защиту Мироновича по делу об убийстве Сарры Беккер, поручика Имшенецкого, обвиняемого в убийстве жены. Во всех этих процессах он проявил себя как настойчивый адвокат, умеющий дать обстоятельный анализ в сложных и запутанных делах.

Впоследствии он выступал почти во всех громких процессах. К числу наиболее известных его речей по уголовным делам относится ею блестящая речь в защиту Ольги Палем, обвинявшейся в убийстве студента Довнар, в защиту братьев Скитских, в защиту мултанских вотяков, в разрешении судьбы которых горячее участие принимал В. Г. Короленко. Большой известностью пользовалась его речь по делу крушения парохода "Владимир". Широко известны его речи по политическим делам.

Судебные выступления Карабчевского убедительные, уверенные и горячие. Карабчевский всегда детально изучал материалы предварительного следствия, активен был на судебном следствии, умело использовал в целях защиты добытые там доказательства. Умел суду показать ошибки и промахи противника. В процессе всегда был находчив, его речи легко воспринимаются, доходчивы.

В профессиональной деятельности Карабчевского особое место занимают его речи по так называемым политическим делам и по делам, в которых политическую направленность процесса царская юстиция маскировала общеуголовными составами преступлений. Принимая в них участие в качестве защитника, Карабчевский понимал свою ответственность перед лицом прогрессивных слоев дореволюционной России. Этим и объясняется, что в своих судебных выступлениях по данной категории дел он всегда затрагивал острые политические вопросы.

Карабчевский большой художник, мастер живого слова, безупречно владеющий искусством судебной речи. И там, где требуется обстоятельный разбор юридической стороны дела, он находится на высоте и дает глубокий анализ норм права, показывая богатый запас знаний, глубокую эрудицию.

Карабчевский одинаково силен как в делах, требующих тонкого психологического анализа, так и в делах, требующих тонкого анализа доказательств, умелой полемики с научными выводами экспертов.

Нередко в своих речах Карабчевский затрагивал вопросы теории уголовного права и уголовного процесса. Так, отмечая трудности пользования косвенными доказательствами при расследовании и рассмотрении уголовных дел и вместе с тем отдавая им должное, он удачно формулирует требования, которым должны отвечать косвенные доказательства.

"Косвенные улики, в отличие от прямых, могут быть очень тонкие, очень легковесные сами по себе, но одно внутреннее качество им обязательно должно быть присуще: они математически должны быть точны. Точны в смысле своей собственной достоверности, качества и размера. Другое непременное условие: чтобы эти малые сами по себе величины давали все-таки некоторый реальный итог, чтобы они составляли собой одну непрерывную цепь отдельных звеньев" .

Помимо адвокатской деятельности, Н. П. Карабчевский занимался литературной работой. Его перу принадлежит ряд литературных произведений -- прозаических и поэтических, опубликованных в сборнике "Поднятая завеса". Воспоминания и статьи по юридическим вопросам опубликованы в его книге "Около правосудия". Н. П. Карабчевский также известен как редактор выходившего в свое время журнала "Юрист". Умер за границей в эмиграции.

X. Холев Николай Иосифович

Сахаров Николай Васильевич (1829–1902), известный криминалист и публицист

Сахаров Николай Васильевич (1829–1902), известный криминалист и публицист Родился в Козельске Калужской губернии, в семье протоиерея. Окончил Калужскую семинарию в 1852 и принят на службу в Козельский уездный суд. В 1853 исполнял должность столоначальника гражданских дел. В

Манасеин Николай Авксентьевич (1834–1895), действительный тайный советник

Муравьев Николай Валерианович (1850–1908), действительный тайный советник

Муравьев Николай Валерианович (1850–1908), действительный тайный советник * * *Родился в Москве в родовитой дворянской семье. Учился в 3-й Московской гимназии, которую окончил с золотой медалью. В 1868 поступил для продолжения образования на юридический факультет Московского

Добровольский Николай Александрович (1854–1918), тайный советник, егермейстер Двора Его Императорского Величества

Добровольский Николай Александрович (1854–1918), тайный советник, егермейстер Двора Его Императорского Величества * * *Родился в дворянской семье. Образование получил на юридическом факультете С.-Петербургского университета. Службу начал в 1876 в Кавалергардском полку на

Янсон Николай Михайлович (1882–1938), государственный деятель

Янсон Николай Михайлович (1882–1938), государственный деятель * * *Николай Михайлович Янсон родился 6 декабря 1882 года в Петербурге, в семье рабочего эстонца, уроженца острова Сааремаа. Под влиянием январских событий 1905 года Янсон сделал свой выбор — в апреле этого же года

Крыленко Николай Васильевич (1885–1938), видный советский государственный деятель

Крыленко Николай Васильевич (1885–1938), видный советский государственный деятель * * *Родился в деревне Бехтеево Сычевского уезда Смоленской губернии в семье политического ссыльного. Окончил Люблинскую классическую гимназию и поступил на историко-филологический

Рычков Николай Михайлович (1897–1959), советский государственный деятель

Рычков Николай Михайлович (1897–1959), советский государственный деятель * * *Родился 20 ноября 1897 в поселке Белохолуницкого завода Слободского уезда Вятской губернии, в простой рабочей семье. С 12 лет служил мальчиком на побегушках на том же заводе, где работал отец. После

Трубин Николай Семенович (р. 1931), действительный государственный советник юстиции

Трубин Николай Семенович (р. 1931), действительный государственный советник юстиции * * *Родился в селе Бурдыгино Сорочинского района Оренбургской области. После окончания школы поступил в Свердловский юридический институт, который закончил с отличием. С 1953 стал работать

Считавшийся к концу XIX века выдающимся российским адвокатом, Николай Карабчевский после участия на первом курсе Санкт-Петербургского университета в студенческих "беспорядках" и трехнедельного ареста осложнил себе выбор профессии даже с учетом блестящего окончания юридического факультета. "Незадолго перед тем, – вспоминал он, – в университете было вывешено объявление, что лица, желающие поступить на службу по Министерству юстиции, должны иметь от университета особое удостоверение о своей благонадежности". "Особого" удостоверения выпускник получить не смог, карьера чиновника перед ним была закрыта. Он оказался на распутье. Сам Карабчевский так пишет об этом: "Для меня было ясно, что на государственную службу я не поступлю. А на адвокатуру во время своего студенчества я глядел свысока. Она мне представлялась всегда не чуждой некоторого суетливого сутяжничества, и я считал ее малоподходящей для моей натуры, более склонной, как мне казалось тогда, к мечтательному созерцанию окружающей жизни, нежели к энергичной, практической деятельности". Но после долгих размышлений Карабчевский все же решил записаться в присяжные поверенные. Именно здесь он быстро прошел путь от новичка до знаменитости, и его имя почти сорок лет кряду гремело в российских судах.

Карабчевский никогда не полагался лишь на эффект защитительной речи, ибо, как он считал, мнение суда, в особенности присяжных заседателей, слагается еще до начала прений сторон, а поэтому "выявлял свой взгляд на спорные пункты дела еще при допросе свидетелей". Нередко в своих речах, тексты которых он никогда не писал, известный адвокат поднимал вопросы теории уголовного права и уголовного процесса. Так, отмечая трудности пользования косвенными доказательствами при расследовании и рассмотрении уголовных дел и вместе с тем отдавая им должное, он удачно формулирует требования, которым должны отвечать косвенные доказательства.

Об отношении Карабчевского к профессии адвоката, как к "боевой деятельности", о "нормальном типе" состязательности процесса, о том, почему в уголовном процессе мало быть невинным, и многом другом – его же словами.

О качествах, которыми должен обладать адвокат

Современному судебному оратору, желающему стоять на высоте своей задачи, нужно обладать такими разносторонними качествами ума и дарования, которые позволили бы ему с одинаковой легкостью овладеть всеми сторонами защищаемого им дела. В нем он дает публично отчет целому обществу и судейской совести, причем по односторонности ли своего дарования, по отсутствию ли достаточных знаний и подготовки, он не вправе отступить ни перед психологическим, ни перед бытовым, ни перед политическим или историческим его освещением.

Вся деятельность судебного оратора – деятельность боевая.

О том, почему он не писал тексты своих речей

Судебное следствие иногда переворачивает все вверх дном. Да и противно повторять заученное. По крайней мере, мне это не дается.

О состязательности и равноправии сторон в процессе

Нормальный тип уголовного состязательного процесса – открытое состязание двух борющихся сторон, причем у обеих подняты забрала. Прокурор и потерпевший – одна сторона, подсудимый и защитник – другая. Один нападает и наносит удары, другой их отражает.

Вот ходячее заблуждение, которое не вызовет улыбки только потому, что вызывает грусть. В конце концов, действительно защиту впускают в "храм правосудия" – но надолго ли и в какой момент? Разве в самые сокровенные и трудные для обвиняемого, а нередко и для истины моменты она не находится в жалком положении оглашенного, изгнанного, бессильно томящегося у преддверия храма? Ее впускают тогда, когда затеянная в глубокой тайне, сотканная в тиши и выполненная в раздумье вся "творческая" работа обвинения в сущности "готова" – окончена совершенно. Ей предоставлено только критиковать или даже разрушать это "творчество", класть свои мазки на законченную картину – портить ее или рвать холст, на котором она нарисована, но не давать ничего своего законченного и цельного. Отсюда досадные к защите отношения и чувства со стороны не только обвинителей, но подчас и судей.

И к защите предъявляется требование на смену разрушаемого создать нечто новое, свое, положительное и прочное. Но предъявлять подобное требование – значит издеваться над бессилием стороны в процессе. Ведь краеугольным камнем уголовного процесса является предварительное следствие, когда защита не допускается. Предварительное следствие – тот фундамент, без которого немыслимо построить ничего, а его-то защите и недостает. Если бы защита располагала такими же средствами, как обвинение, она, быть может, дала бы вам преступника на смену Скитских [дело братьев Скитских по обвинению в убийстве], но при наличности существующего порядка следствия мы вам не можем назвать убийц.

Об исследовании истины в суде и косвенных уликах

Слишком много судебных впечатлений уже пережито мной на своем веку, я слишком близко стою к делу отправления уголовного правосудия, чтобы не знать, что, несмотря на обладание вами в теории, по-видимому, всеми совершеннейшими способами открытия истины, судебная истина (как и всякая, впрочем, другая!) дается нелегко и что в уголовном деле недостаточно быть только невинным, надо еще уметь по суду объявить себя таковым! (Из обращения к судье на процессе.)

Косвенные улики, в отличие от прямых, могут быть очень тонкие, очень легковесные сами по себе, но одно внутреннее качество им обязательно должно быть присуще: они математически должны быть точны. Точны в смысле своей собственной достоверности, качества и размера. Другое непременное условие: чтобы эти и малые сами по себе величины давали все-таки некоторый реальный итог, чтобы они составляли собой одну непрерывную цепь отдельных звеньев.

О быстроте правосудия

В числе принципиальных основ нашего судопроизводства быстрота есть, несомненно, хорошее качество. Но она – не самое главное и не самое важное. Время покровительствует истине. Суд Линча, конечно, самый скорый, расправа на месте преступления имеет своих сторонников. Признаюсь откровенно, я не поклонник таких порядков. Истина – должна быть истиной, и ее нужно добыть, сколько бы на это ни пришлось потратить времени.

О предвзятости судей

Наша работа [адвокатов], наши односторонние усилия выяснить перед вами [судьями] истину есть только работа для вас вспомогательная, я бы сказал, работа черновая. От нее, как от черновых набросков, может не остаться никаких следов в окончательном акте судейского творчества – в вашем приговоре.

Для каждой творческой работы первое и главное условие – внутренняя свобода. Если предвзятые положения вами [судьями] принесены уже на суд, моя работа будет бесплодна.

Господа присяжные заседатели! Страшная и многоголовая гидра – предубеждение, и с нею-то прежде всего приходится столкнуться в этом злополучном деле (подсудимый Миронович обвинялся в убийстве еврейской девочки). Злополучном с первого судебного шага, злополучном на всем дальнейшем протяжении процесса. Преступление зверское, кровавое, совершенное почти над ребенком, в центре столицы на фешенебельном Невском, всех, разумеется, потрясло, всех взволновало. Этого было уже достаточно, чтобы заставить немного потерять голову даже тех, кому в подобных случаях именно следовало бы призвать все свое хладнокровие.

Закон ополчается против главного – злого желания нашего отнять у ближнего то, что возвратить ему мы уже никогда не в силах. Он беспощадно настигает всякое подобное волевое проявление… И он, разумеется, прав. Но не правы судьи, применяющие законы, пытаясь вывернуть логическую посылку закона наизнанку: убил – стало быть, хотел убить!

О судах и приговорах

Судебный приговор, провозглашенный по сложному и трудному делу, живо интересующему общественную совесть и даже взволновавшему общественное мнение, если этот приговор основан на детальном и безукоризненном изучении фактических обстоятельств и если в основу его положены исключительно здоровые нравственные начала, должен быть признаваем "торжеством правосудия". Это основа для радостного и светлого ликования общественной совести.

Суд и осуждение близки! – в этой истине столько же нравственной глубины, сколько и практической мудрости. При известном стечении внешних обстоятельств и условных веяний подвиг самооправдания также труден для невинного, как и для виновного. И для того и для другого формы и условия те же. Им одинаково не верят, они одинаково сидят на скамье подсудимых, которая имеет свою особую не написанную еще психологию. Этого не должен забывать ни один судья. Соблазн осудить, когда самоуверенно судишь, очень велик. А кто же судит не самоуверенно?

Закон не хочет, не требует от вас [судей] невозможного. В подобных случаях он, наоборот, сам приходит вам на помощь, сам бережет вас. Вам ли, юристам-судьям, напоминать мне об этом? Самонадеянность всегда слепа. Сомнение же – спутник разума. Сказать, что в этом деле (дело братьев Скитских) все для вас ясно и нет сомнений, вы не можете…

Для суда, решающего дело не по теории формальных доказательств, не существует, разумеется, предустановленных доказательств. Тем не менее он должен считаться со всей совокупностью доказательств, имеющихся по делу. Суд вправе не доверять тому или иному свидетелю, не соглашаться с тем или другим экспертом, но при этом обязан высказать в своем приговоре соображения, которые приводят его к такому недоверию. Это бесспорно.

Если у вас уже созрело решение – вы должны продумать его заново, если необходимо передумать вновь – вы должны сделать и это! По формуле закона воистину "всю силу своего разумения" должны приложить вы к разрешению этого дела. Нам не нужно вашей интимной правды, случайного личного убеждения отдельного судьи, бог знает из чего зародившегося, откуда к нему подкравшегося. Нам нужна гласная широкая оценка вашей совестью только "видимых" условий дела, только достоверных, доказанных его обстоятельств. Лишь при этом условии все общество, взволнованное и потрясенное беспримерной судьбой этого загадочного дела, как один человек, с облегченной душой подпишется под вашим приговором. (Из обращения в суде к присяжным.)

О прокурорах

При таких данных обвинение, предъявляемое [к подсудимому], – обвинение в предумышленном убийстве жены, грозящее ему каторжными работами без срока, – голословно и не доказано. Это понимает, очевидно, и прокурор. Настаивая на двух-трех сомнительных свидетельских показаниях, он ссылается затем лишь на свое "личное внутреннее убеждение". Этот прием столь же мало соответствует задаче обвинения, как если бы защита стала клясться и божиться перед вами, удостоверяя божбою невинность своего клиента.

Итак, минуя улики и доказательства, вас приглашают на основании внутреннего убеждения – этого "высшего разума", как выразился прокурор, – обвинить [подсудимого] Имшенецкого, забывая, что этот высший разум внутреннего убеждения, по мысли законодателя, и должен быть основан на совокупности всех обстоятельств дела. Другой мой противник действует еще решительнее. Он вызывает из могилы тень умершей и холодным призраком смерти хочет запугать ваше воображение. Но он забывает, что, быть может, единственные спокойные и счастливые дни своей недолгой жизни эта несчастная провела с ним, своим предполагаемым убийцей и врагом. Об этом нам говорят свидетели единогласно. И я желал бы вызывать ее сюда, и кто знает, на чью сторону стала бы ее бледная тень, за кого бы стали молить ее бескровные уста! (Из обращения в суде к присяжным.)

О потерпевших

Что бы мы ни говорили об уголовном правосудии, как акте общественного возмездия или как о Фемиде с завязанными глазами, преследующей лишь отвлеченную идею права, потерпевший от преступления со своими живыми, насущными интересами – все же всегда первое лицо в процессе.

Защищать невольного убийцу – никак не может значить попирать личность несчастной жертвы. Если бы своим отказом защищать г. Пастухова [подсудимый, обвиняемый в убийстве] я мог совершить чудо – воскресить несчастного, – я бы, конечно, г. Пастухова не защищал.

11 декабря 1851 года родился адвокат Николай Карабчевский, известный судебный оратор, литератор, общественный деятель.

Личное дело

Николай Платонович Карабчевский (1851 – 1925) родился в Николаеве в семье полковника, командовавшего уланским полком. Отец умер, когда мальчику было полтора года, и Николай рос в окружении женщин: матери, бабушки, кузин и гувернанток. В 1863 году он был принят в Николаевскую гимназию, «реальную, но с латинским языком», окончил ее с серебряной медалью. В 1869 году поступил на естественный факультет Петербургского университета. У него была мысль стать студентом Медико-хирургической академии, но это намерение Карабчевский оставил после первого посещения анатомического театра. Помимо обязательных для своего курса занятий он из любознательности посещал лекции преподавателей других специальностей, и так был увлечен лекциями профессоров юридического факультета, что на втором курсе перешел туда.

Еще на первом курсе Николай Карабчевский принял участие в студенческих беспорядках, за что был приговорен университетским судом к трехнедельному аресту. После выпуска из университета неожиданно оказалась, что эта история не забыта. Карабчевский не смог поступить на службу в министерство юстиции, так как не имел «свидетельства о благонадежности». Он попытался заняться литературной деятельностью, но его драма «Жертва брака» не была принята журналом «Отечественные записки».

Тогда Николай Карабчевский решил испытать себя на адвокатском поприще. Он стал помощником присяжного поверенного (так тогда официально назывались адвокаты) Александра Ольхина. Тот давал возможность Карабчевскому действовать самостоятельно, и уже через несколько дней после официального утверждения в статусе помощника присяжного поверенного Николай Карабчевский выступал защитником в суде. Быстро он получил известность как успешный защитник. Впоследствии работал помощником известных адвокатов Александра Боровиковского и Евгения Утина. В 1877 году был одним из защитников на знаменитом «Процессе ста девяноста трех» – крупном деле революционеров-народников, обвинявшихся в революционной пропаганде и организации тайного общества. Из трех его подзащитных двое были оправданы.

В 1879 году стал присяжным поверенным округа Петербургской судебной палаты. К этому времени он уже был знаменит как адвокат, выступающий как на уголовных, так и на политических процессах. Был в числе основателей Всероссийского союза адвокатов и газеты «Право». К началу XX века Карабчевский достиг зенита своей славы.

Его блестящая адвокатская карьера завершилась в 1917 году. Октябрьскую революцию он не принял. Будучи командирован за границу для сбора сведений о положении русских военнопленных, решил не возвращаться в Советскую Россию. Жил в Норвегии, затем в Дании и, наконец, в Италии. Занимался литературной деятельностью, писал мемуары, в Риме организовал русский театр.

Николай Платонович Карабчевский умер в Риме 6 декабря 1925 года.

Чем знаменит

Выдающийся адвокат, одновременно прославившийся и как талантливый судебный оратор, чьи заключительные речи могли кардинально изменить мнение присяжных, и как вдумчивый мастер опроса свидетелей, тонкий психолог, который мог искусно задаваемыми вопросами вскрыть все обстоятельства дела. Карабчевский одним из первых пришел к выводу, что защитник не должен полагаться исключительно на свое красноречие, а активно участвовать в процессе с самого его начала. Он никогда не писал заранее тексты своих речей. «Судебное следствие иногда переворачивает все вверх дном, – говорил он Льву Толстому. – Да и противно повторять заученное. По крайней мере, мне это не дается». В другой своей работе он разъяснял подробнее: «Она [речь] не написана, т. е. ничто не записано словами на бумаге, однако ноты, партитура, не только готовы, но и разыграны. Это гораздо лучший прием для упражнения ораторской памяти, нежели простое записывание речи и затем механическое воспроизведение ее наизусть. При таком способе помнишь не слова, которые могут только стеснять настроение и оказаться даже балластом, а путь своей мысли, помнишь этапы и трудности пути, инстинктивно нащупываешь привычной рукой заранее приготовленное оружие, которое должно послужить. При этом остается еще полная свобода, полная возможность отдаться минуте возбуждения, находчивости и вдохновения».

Был участником многочисленных громких процессов. Самыми известными из них были дело Бейлиса в Киеве в 1913 году и Мултанское дело 1894 года, в котором семеро крестьян-удмуртов были обвинены в убийстве с целью языческого жертвоприношения. В обоих случаях подсудимые были оправданы. Но если в этих нашумевших процессах позиция обвинения, хотя и поддерживалась официальными властями, но в доказательном смысле была очень слаба, то в других случаях Карабчевскому удавалось добиться оправдания подсудимых, виновность которых была подтверждена многими свидетельствами, уликами и даже их собственным признанием. Ему удавалось найти слова, которые убеждали присяжных, вынести оправдательный вердикт. Так было, например, в деле братьев Скитских в 1900 году или в деле Киркора Гульгульяна в 1899 году.

О чем надо знать

Николай Карабчевский участвовал и в политических процессах. При этом он отказывался от гонораров. Неоднократно он рисковал и сам превратиться из защитника в обвиняемого – так реагировали власти на его выступления во время судебных заседаний. На суде по делу кадетов Е.В. Аничкова и А.В. Борман (Тырковой) по поводу обнаруженной у Аничкова в корзине для бумаг записки антиправительственного содержания Карабчевский выступил с речью о праве на свободу слова, доказывая, что человек может сочинять что угодно, даже противозаконное, но его нельзя осуждать, если не доказано, что он распространяет свои сочинения.

Карабчевский был защитником на процессе руководителя Боевой организации эсеров Г.А. Гершуни в 1904 году в суде Петербургского военного округа. В ходе заседаний он опроверг многие доказательства обвинения и настаивал, что улики против Гершуни сводятся к оговорам, добыты следователями у других арестованных. Когда же Гершуни все-таки приговорили к смертной казни, и он оказался просить императора о помиловании, Карабчевский сам написал Николаю II и убедил его заменить смертную казнь каторгой. Спас от казни Карабчевский и Егора Созонова, который совершил успешное покушение министра внутренних дел Вячеслава Плеве. Созонов был захвачен на месте покушения, и Карабчевский понимал, что может облегчить его участь только переключив часть внимания суда на деятельность самого Плеве, побудившую юношу совершить убийство. В своей речи Карабчевский говорил: «Он [Плеве] настоял на повешении Балмашева, он заточил в тюрьмы и послал в ссылку тысячи невинных людей, он сек и расстреливал крестьян и рабочих, он глумился над интеллигенцией, сооружал массовые избиения евреев в Кишиневе и Гомеле, он задушил Финляндию, теснил поляков, он влиял на то, чтобы разгорелась наша ужасная война с Японией, в которой уже столько пролито и еще столько прольется русской крови. Созонову казалось, что Плеве — чудовище, которое может быть устранено только другим чудовищем — смертью. И, принимая трепетными руками бомбу, предназначенную для Плеве, он верил, свято верил в то, что она начинена не столько динамитом, сколько слезами, горем и бедствиями народа. И когда рвались и разлетались в стороны ее осколки, ему чудилось, что это звенят и разбиваются цепи, которыми опутан русский народ. ». В результате Созонов был приговорен не к казни, а к пожизненной каторге.

Пытался Карабчевский изменить и сам характер взаимоотношений властей и общественности. В одной из статей он писал, что правительство избавляется от недовольных «только виселицами, ссылками, каторгой и тюрьмами и официально диктуемым молчанием в печати. А следовало поступать как раз наоборот: из числа фрондирующих, либеральствующих, сколько-нибудь выдающихся общественных сил правительство должно было вбирать в себя периодически все самое энергичное, жизнеспособное».

Революционеры-народники неоднократно предлагали ему примкнуть к их борьбе. Одна из основателей партии эсеров Екатерина Брешко-Брешковская, которую он защищал на процессе 193-х, говорила, что было бы хорошо, если Карабчевский, оставаясь адвокатом, примкнул к их конспиративной работе, но он ответил: «Не кровью и насилием возродится мир. Низменное средство пятнает самую высокую цель. Для меня террорист и палач одинаково отвратительны!».

Не разделяя полностью политические программы ни одной революционной группы и осуждая методы борьбы революционеров, Карабчевский постоянно защищал их право на политические свободы.

Прямая речь

. Современному судебному оратору, желающему стоять на высоте своей задачи, нужно обладать такими разносторонними качествами ума и дарования, которые позволили бы ему с одинаковой легкостью овладеть всеми сторонами защищаемого им дела. В нем он дает публично отчет целому обществу и судейской совести, причем, по односторонности ли своего дарования, по отсутствию ли достаточных знаний и подготовки, он не вправе отступить ни перед психологическим, ни перед бытовым, ни перед политическим или историческим его освещением.
Н. П. Карабчевский

Карабчевскому председатель суда сказал: «Господин защитник, потрудитесь не задавать таких вопросов!» А он встал и ответил: «Я, господин председатель, буду задавать всякие вопросы, которые, по моей совести и убеждению, служат к выяснению истины. Затем я и здесь, на суде». А то прокурор — они это любят, «чтобы произвести впечатление», — говорит присяжным: «Прошу вас, господа присяжные заседатели, обратить внимание на это обстоятельство!» А Карабчевский и встань: «А я, господа присяжные заседатели, прошу вас обратить внимание на все обстоятельства дела!».
В. М. Дорошевич

Есть что-то величественное и жуткое в том, что этот Самсон русской адвокатуры погиб вместе с адвокатурой и что даже само здание петербургского суда сгорело после того, как Карабчевский оставил его навсегда: нет жреца — нет больше и храма!
Карачевцев С. В. «Жизнь и суд»

Личное дело

Николай Платонович Карабчевский умер в Риме 6 декабря 1925 года.

Чем знаменит

О чем надо знать

Прямая речь

Из дворян, православный, родился в семье полкового командира. В 1868 окончил Николаевскую реальную гимназию с серебряной медалью. С 1869 под негласным надзором полиции (по 1905).
В 1874 году окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета. В том же году поступил помощником к присяжному поверенному А. А. Ольхину. От него перешёл помощником к присяжному поверенному А. Л. Боровиковскому, а затем - к присяжному поверенному Е. И. Утину.

С 1877 — помощник присяжного поверенного в политическом деле, известном как «процесс 193-х», на котором защищал будущую видную революционерку Е. К. Брешко-Брешковскую.

1879 — состоял присяжным поверенным округа Петербургской судебной палаты.Несколько лет был членом совета присяжных поверенных.

1898 — один из учредителей газеты «Право» (1898—1917).

1899 — после блестящей речи в защиту Киркора Гульгульяна, обвиняемого в убийстве Хассана Милий-оглу, присяжные заседатели вынесли подсудимому оправдательный приговор.

1904 — учредитель благотворительного фонда для молодых адвокатов.

1905 — один из создателей Всероссийского союза адвокатов.

1913 — председатель Петербургского совета присяжных поверенных.

1915 — председатель комиссии по расследованию германских зверств во время Первой мировой войны.

В 1917 выехал в Скандинавские страны для сбора сведений о положении русских военнопленных. Остался в эмиграции.

Адвокатская деятельность.

После процесса 193-х (на процессе защищал 18 подзащитных, среди них Е. К. Брешко-Брешковскую) и процесса 17-ти, стал одним из наиболее видных адвокатов-криминалистов и выступал в целом ряде сложных уголовных дел, привлекавших общественное внимание, например, в деле поручика Имшенецкого, обвинявшегося в утоплении своей жены, в известных делах Мироновича и Ольги Палем, в деле мултанских вотяков, обвинявшихся в убийстве крестьянина-нищего с целью приношения в жертву языческим богам, в загадочном деле братьев Скитских, три раза разбиравшемся судебной палатой с участием сословных представителей и окончившемся оправдательным приговором, в процессе о Кишиневском погроме (в качестве гражданского истца), в политических процессах Г. А. Гершуни и Е. С. Созонова. В сентябре — октябре 1913 года защищал М. Бейлиса на всемирно известном процессе. Во всех этих процессах Карабчевский выступал смелым боевым адвокатом, поражающим стремительностью речи и искренним воодушевлением.

Литературная деятельность.

В 1901 Карабчевский выпустил в свет сборник своих судебных речей, в 1902 вышедший вторым изданием.

В 1905 им выпущена отдельным изданием книга «Приподнятая завеса», в которой собраны его беллетристические произведения, стихи и стихотворения в прозе. Под его редакцией выходил журнал «Юрист». Сотрудничал с ежемесячником «Вестник Европы», журналом «Русское богатство».

В 1921 году в Берлине Карабчевский издает мемуарную книгу «Что глаза мои видели». Первая часть книги — воспоминания детства (1850-е годы), прошедшего в Николаеве, живое описание жизни провинциальной дворянской среды глазами ребенка.

Вторая часть посвящена преимущественно периоду 1905—1918 годов; хорошее личное знакомство Карабчевского с юридическими и думскими деятелями, с деятелями Временного правительства придает воспоминаниям интересность. Карабчевский, до революции имевший репутацию «левого» деятеля, в послереволюционный период жестко осудил думскую оппозицию и Временное правительство, считая их главными виновниками развала России.

Жил в Италии. Стал официальным генеральным представителем великого князя Кирилла Владимировича. Похоронен на кладбище Тестаччо.

Автор статьи

Куприянов Денис Юрьевич

Юрист частного права

Страница автора

Читайте также: