Какие суда были после парусных

Обновлено: 25.04.2024

Активисты “Гринпис” атакуют нефтяные платформы, используя суда с дизельными моторами.

Почему бравые защитники экологии не пользуются парусами и др. “чистыми” источниками энергии — тем, к чему они призывают всех остальных? “Гринпис” никогда не ответит на этот вопрос, в противном случае всемирной организации “зеленых” наступит конец.

Ветер — слабый и ненадежный союзник, непредсказуемо меняющий свою интенсивность и направление. Ввиду ограничений при выборе маршрутов, даже при использовании даровой энергии природы, парусные винджаммеры вчистую продули гонку первым несовершенным пароходам. Парусные суда не могли пользоваться Суэцким и Панамским каналами. Они простаивали сутками у входов в гавани и устья рек, дожидаясь помощи паровых буксиров.

“Винджаммеры” (дословно “выжиматели ветра”) — венец эволюции кораблей парусной эпохи. Громадные (в/и до 10 тыс. тонн.) стальные парусники конца XIX — начала ХХ вв. с доведенным до совершенства такелажем, управляемым лебедками с паровым и электрическим приводом.

Последняя боевая операция с применением парусника произошла в 1917 году, когда немецкий “Зееадлер” прорвал блокаду и устроил погром на коммуникациях в Атлантике. За 244 дня рейдерства “Морской орел” прошел 30 тысяч миль, уничтожил 3 парохода и 11 парусных судов. Обогнув мыс Горн и благополучно уйдя от британских преследователей, “Зееадлер” случайно разбился на рифах атолла Маупихаа.

Другой боевой эпизод с применением паруса имел место в 1942 году, когда подорвавшаяся на мине советская “Щука” шла под парусом 13 часов вдоль побережья противника. Взрывом оторвало оба винта, Щ-421 утратила ход и возможность погружаться. По предложению помощника командира капитан-лейтенанта А.М. Каутского из двух чехлов для дизелей был сшит парус и натянут на перископы. Это позволило лодке продержаться в море до подхода помощи, не будучи снесенной к занятому немцами берегу.

Впрочем, этот случай относится к форс-мажорным обстоятельствам и имеет мало отношения к разговору о парусных боевых кораблях.

Современным кораблям не требуется помощь пассатов. Что значат порывы ветра на фоне могучих ГЭУ, черпающих сотни мегаватт энергии от ДВС и ядерных реакторов? Сегодня, спустя 100 лет после подвигов “Зееадлера”, паруса так и остались уделом отчаянных романтиков и спортсменов.

Здесь можно было бы поставить точку, если бы не одно любопытное обстоятельство.

У современного флота есть одна задача, для решения которой мог идеально подойти парусный корабль.

Два киллера с оружием с глушителем в темной комнате.

Так со стороны выглядит ПРОТИВОЛОДОЧНАЯ ОБОРОНА.

Основные положения проблемы:

Пункт №1. Боевая устойчивость субмарины обеспечивается её скрытностью и неоднозначностью водной среды.

Отсюда — яростное стремление конструкторов к уменьшению акустической заметности. Многоуровневая амортизация и шумовиброизоляция, активные компенсаторы вибраций, звукопоглощающее резиновое покрытие на внешней поверхности корпуса и другие хитроумные приспособления, призванные защитить лодку от обнаружения противником.

Пункт №2. Несмотря на наличие самолетов и вертолетов ПЛО, главным и самым эффективным средством для поиска подлодок остается корабль с подкильным сонаром и буксируемой низкочастотной антенной (опционально — опускаемой на разные глубины ГАС).

В отличие от радиогидролокационных буев и буксируемых ГАС вертолетов, корабельный сонар позволяет искать лодки при сильном волнении, в шторм и др. неблагоприятных погодных условиях, которые присутствуют на море чуть реже, чем всегда. Корабельный ГАК мощнее, чем любой РГБ (дальность эффективного обнаружения в активном режиме может достигать пары десятков миль), при этом имеет лучшую чувствительность и разрешение. И, главное, ГАК корабля напрямую связан с противолодочным оружием (об этом — следующий абзац).

Все это делает надводный корабль главным врагом современной подлодки.

Гонки быстрее/глубже тут бесполезны. Обнаруженная подлодка будет непременно уничтожена. Главное — не терять времени, и применять соответствующие меры, пока с лодкой поддерживается контакт.

Чтобы не терять время была придумана ракеторпеда. Вкратце — реактивный снаряд, оснащенный БЧ в виде самонаводящейся торпеды. Позволяет уничтожать обнаруженные подлодки на дистанции в несколько десятков километров. Подлетное время — считанные минуты. Ни одна, даже самая быстрая лодка (пр. 705 “Лира” — до 40 узлов!) не уйдет от такого оружия (маршевая скорость — 900 км/ч!).

Для гарантированного поражения стрелять придется очередью (залпом). Типичный боекомплект отечественных крейсеров и БПК составляет десять ПЛУР “Водопад”, выстреливаемых из обычных 533 мм ТА.

Снаряд падает в воду, чтобы через секунду взмыть ввысь и, распушив огненный хвост, умчаться за горизонт. В районе цели от носителя отделится БЧ в виде малогабаритной торпеды УМГТ-1 (скорость — 41 узел, дальность хода — 8 км, глубина — до 500 м). Торпеда приводниться на парашюте и начнет поиск, опускаясь по спирали на глубину.

При том УГМТ-1 еще не самая крутая из малогабаритных торпед (примеры — европейская MU-90, корейская “Синяя акула” и т. п.).

Как правильно догадался читатель, противолодочному кораблю не требуется бегать за подлодкой. Его оружие догонит и уничтожит любую цель. Главное — установить контакт. А вот с этим всегда проблема.

Подводники знают о подстерегающей опасности и будут делать все, чтобы избежать встречи с охотником. Благодаря своей конструкции, зловредная рыбина оснащена еще более изощренными средствами гидроакустического дозора. Помимо гигантской сферической (полусферической) антенны, занимающей всю носовую часть, современная субмарина может нести еще десяток конформных (в виде датчиков по всей длине корпуса) и буксируемых антенн.

Одна из самых совершенных субмарин, британская “Астьют”, оснащается ГАК “Sonar 2076”, состоящим из 13000 отдельных гидрофонов. По заявлением её создателей, она способна услышать шум винтов крупного корабля на дистанции в три тысячи миль. А затем, с помощью цифровой обработки сигналов, установить примерный облик цели. Иными словами, лодка, не выходя из базы, может отследить лайнер “Куин Мэри 2” на всем маршруте следования из Ливерпуля в Нью-Йорк.

Звучит не слишком фантастично, учитывая, что создававшаяся при Союзе лодка гидроакустического дозора (ГАД ОПО пр. 958 “Афалина”) могла по расчетам засекать шум корабельных винтов на расстоянии в 600-800 километров.

Но что случится, если у корабля не окажется винтов?

Парусный охотник

“Смерть спустится к тебе на мягких крыльях. ” Звуки парусника сольются с естественным шумовым фоном океана, в то время, как его собственные гидроакустические средства, лишившись вредных вибраций при работе двигателя, обретут еще большую чувствительность.

Патрулируя в заданных районах мирового океана, такая “регата” испортит жизнь всем подводникам мира.

Среди преимуществ “парусных охотников”:
— радикальное повышение боевой эффективности в рамках задачи ПЛО. Они тебя слышит — ты их нет;
— минимальная стоимость эксплуатации. Даровая энергия ветра!

Недостатки известны:
— низкая оперативная скорость, по сравнению с любым современным кораблем (в среднем 5. 10 узлов). Впрочем, спешить ему все равно некуда;
— проблема с маневрированием при заходах в порт. Решается установкой вспомогательного двигателя (дизель). Столь неэкологичный агрегат пригодится на переходах между районами патрулирования и в случае необходимости позволит развить скорость до 20 узлов. Любопытно, что на упомянутом в начале статьи “Зееадлере” также имелась вспомогательная паровая машина;
— узкая специализация, необходимость специальной подготовки для моряков, никогда не видевших парусов.

Примерный облик “парусного охотника”:

Водоизмещение ~ две-три тыс. тонн.

Соответствует классу “корвет”, при этом “охотник” имеет на порядок большую автономность, за счет отсутствия необходимости в частом пополнении запасов топлива.

Экипаж ~ 30 человек.

Энергообеспечение — компактный дизель-генератор. Единственный источник шума на борту, в изолированном отсеке с многослойной шумовиброизоляцией.

Автоматизированный рангоут и такелаж, позволяющий управлять парусами по щелчку на клавиатуре компьютера.

Вспомогательный дизельный двигатель (16Д49 или аналог).

Современный гидроакустический комплекс с подкильной, буксируемой и опускаемой на разные глубины антеннами.

Основное вооружение: комплекс ПЛУР.

Опционально: малогабаритные торпеды (“Пакет-НК”), системы самообороны (ЗРАК “Палаш”/“Фаланкс”), универсальная артиллерия (“Бофорс” Mk.57) и тд.

Навигационный радар, спутниковая связь, поисково-прицельная ИК-система SAGEM VAMPIR NG.

Опционально — комплекс радиотехнической разведки для наблюдения за кораблями "партнеров".

Вот такой нехитрый проект, способный стать грозой для всех подводников мира.

Разумеется, появлению такого “охотника” будет препятствовать инерционное мышление в кабинетах главкомов. Так же как и значительное количество технических рисков при реализации столь необычного проекта.

На самом деле идея с “охотником” ненова. Впервые, легенда о парусном противолодочном корабле появилась еще во времена СССР и, вполне вероятно, могла дойти до стадии расчетов в каком-нибудь КБ.

В настоящий момент концепт требует всестороннего анализа на предмет экономического эффекта и оправданности боевого применения "парусных яхт". Возможно, гораздо более действенным способом окажется строительство 100 современных противолодочных самолетов и БПЛА (подобных "Посейдону" и RQ-4C "Тритон").

И все-таки, продвигая данную идею, автор видит многие преимущества, но не видит серьезных затруднений технического характера, мешающих постройке парусного охотника за субмаринами.

Характер русских рек, мелководность их притоков, многоводье озер, пороги, частые переволоки на водоразделах — все это определило конструкцию и устройство судов Древней Руси, их размеры, осадку и способы движения. Сплав по течению, принцип использования судов в течение одной навигации или на один рейс и необходимость прохода по мелководным притокам наложили свой отпечаток на форму и конструкцию корпуса. Сплавные суда делались с прямоугольным сечением мидель-шпангоута (середина судна) и вертикальными штевнями (усиленная балка в носовой или кормовой оконечности судна).

Строившиеся, как правило, в верховьях притоков сплавные суда по прибытии в пункт назначения продавались на слом. Несмотря на большое сходство в форме и размерах корпусов, они носили разные местные названия. Из большого числа типов судов, имевших широкое распространение на Руси, известны насад, струг, учан, ушкуй, павозок, дощаник и др.

Вот теперь давайте и познакомимся с этими транспортными судами.

Насады — это в основе суда-однодеревки (изготовленные из одного ствола дерева), у которых были наставные дощатые борта. Доски бортовой обшивки в пазах соединялись «вгладь» так, что их кромки плотно примыкали друг к другу, создавая гладкую поверхность бортов. Имели высоко поднятые нос и корму.

Струги — небольшие плоскодонные низкобортные суда с очень малой осадкой. Изготовлялись без набоев и с набоями, значительно увеличивавшими их размеры. Набойные струги отличались от насадов тем, что доски бортовой обшивки пришивались «в накрой».

Учаны , павозки и подвозки — дощатые плоскодонные суда. Были распространены до XVII в. почти на всех речных бассейнах. Павозки служили не только для перевозки, но и распаузки (разгрузки) более крупных судов.

Ушкуи — суда новгородцев, известные с XIII в., на которых они совершали плавания по рекам и озерам северо-западного бассейна, Волге и Каме. Плоскодонные легкие суда с малой осадкой, ходившие на веслах и под парусом.

В результате археологических раскопок в Новгороде, где было найдено довольно много отдельных частей больших и малых кораблей, их обломков и деталей, а также снаряжение и снасти, удалось сделать реконструкцию новгородского судна, подобного ушкую. Ширина такого судна равна 3,2 м, высота в носовой части 1,4 м, в центре — 1,2 м. В носовой части размещались 6 пар уключин на 12 гребцов. Грузоподъемность судна превышала 15 т, на нем могли плыть более 40 чел.

На Северной Двине и Сухоне строились также речные сшивные карбасы и шитики. На зарождение и развитие северодвинских типов судов большое влияние оказали традиции новгородского судостроения.

По мере развития судоходства, увеличения объемов перевозок и совершенствования техники судостроения на реках Русского государства появляются новые типы судов более сложной конструкции и увеличенной грузоподъемности, из которых наибольшее развитие получили следующие:

Каюки — небольшие грузовые суда, которые имели улучшенные обводы корпуса, дощатую крышу и усиленную бортовую обшивку, но слабый продольный набор. Оснащались парусами и на Северной Двине использовались также для перевозки пассажиров.

Дощатые струги появились в XVI в. Корпуса стругов выполнялись более тщательно и, несмотря на значительные размеры, эти суда были самыми легкими и ходкими для своего времени. Их использовали не только для перевозки грузов, но и пассажиров. Грузоподъемность стругов в зависимости от их размеров и осадки была различна, но едва ли превышала 130— 160 т.

Кладные (клади) появились в XVI в., имели длину 33—35 м, принимали на борт до 650 т груза. В конструкции их корпуса отсутствовали продольные связи, функцию которых выполняла наружная обшивка. В связи с тем что кладные перевозили соль, у них для сохранности груза имелась внутренняя обшивка днищевого и бортового набора, способствовавшая некоторому усилению корпуса.

Дощаники — суда с простейшей конструкцией корпуса длиной 20 м и более. В значительно измененном виде этот тип судов существует и ныне на многих малых реках.

Коломенки — беспалубные суда, на большинстве которых устраивалась двускатная крыша. В верховьях Камы были известны с XVI в. Строились они для доставки железа и изделий уральских заводов в низовья Волги. Коломенки отличались от других сплавных судов большим отношением длины корпуса к ширине (5—6 против 3—4 у других судов). При постройке коломенок было учтено свойство свободно плывущего бревна, которое всегда движется вперед комлем. Желая получить более устойчивое движение судна на речном потоке, корпуса коломенок стали делать в носовой части на 25—30 см шире, чем в кормовой. Позднее, когда для удержания судна на курсе во время сплава начали применять лот, ширина корпуса коломенок стала одинаковой по всей длине судна.

Доски днищевой обшивки коломенок имели толщину 13—18 см, внутренний набор делался из неокоренных бревен. Бортовая обшивка была тоньше днищевой, но в подводной части имела дополнительную зашивку из горбылей, которые служили некоторой защитой основного корпуса при сплаве по каменистым уральским рекам.

Камская ладья — использовалась преимущественно на перевозках соли. Имела типичный для сплавных судов грубо сколоченный корпус длиной до 60 м и шириной около 12 м.

Межеумки — суда поменьше, но прочнее ладей. Имели дополнительную внутреннюю обшивку, которая крепилась к набору деревянными нагелями. Верхняя часть бортов подкреплялась «нарубнями», в оконечностях имелась палуба, над трюмом — крыша.

Бархоты — в отличие от других типов судов имели наклонные борта, но вертикальные штевни. Таким образом, сечение по мидель-шпангоуту представляло перевернутую трапецию. Строились как однолетними, так и многолетними, которые служили по 7—8 лет.

Барки — наиболее распространенные с XVII в. дощатые суда. Особую роль они сыграли на Вышневолоцком водном пути, где движение совершалось только в одном направлении — к Петербургу, по прибытии в который барки шли на разборку. С увеличением размеров и расширением района плавания конструкция барок совершенствовалась, и вскоре они стали основой деревянного флота. Термин «барка» позднее стал применяться как собирательный, относящийся нередко и к деревянным судам усиленной конструкции.

Мокшаны — беспалубные суда, так же, как коломенки, имели двускатную крышу, а борта к штевням возвышались на 1 —1,5 м. Отличались прочностью и улучшенным внешним видом. Борта украшались рисунками, в том числе изображениями различных фантастических чудовищ. В средней части устраивалась «казенка» (жилое помещение).

По мере развития судоходства наиболее распространенными судами стали расшивы (от слова "расшивать", т.е. увеличивать ширину). Корпуса расшив были более прочными, чем у других речных судов, имели палубу полной ширины по всей длине судна, выступавшую в оконечностях за борт, и заканчивались в носу и корме транцами, украшенными резьбой и узорами. Днищевой и бортовой наборы в трюме обшивались досками.

Достижением волжских судостроителей XVIII в. было применение для носовой оконечности расшив и некоторых других судов ложкообразной формы, что позволило снизить коэффициент полноты водоизмещения. В сочетании с устройством кормовой оконечности санного типа это сделало расшивы наиболее ходкими и сравнительно легко управляемыми судами. Они хорошо слушались руля, спокойно, без зарыскиваний следовали за бечевой.

Для перевозки грузов по рекам Оке, Москве и некоторым другим притокам Волги строились гусяны , отличавшиеся большой шириной, низким бортом и малой осадкой. Имея простейшую конструкцию корпуса, без бимсов и палубы, гусяны получили широкое распространение благодаря простоте постройки и удобству погрузки и разгрузки их. Грузить и разгружать такое низкобортное судно, мало отличавшееся от плота, было легче, но приходилось соблюдать осторожность, чтобы не поломать слабокрепленый корпус и не расстроить пазы обшивки.

После сооружения первых искусственных водных систем наряду с использованием старых типов судов начали строить новые, в размерах и конструкции которых учитывали изменившиеся условия плавания. Так, на Вышневолоцкой системе, где плавание судов осуществлялось только в низовом направлении, появились вышневолоцкие барки — однорейсовые суда грубой упрощенной конструкции, которые разбирались по прибытии в Петербург.

Позднее на Тихвинской системе строились тихвинки , имевшие корпус барочного типа с ложкообразным носом и санной кормой и форштевень серповидной формы. Палуба настилалась по всей длине судна до утопленной в корпус казенки, по были тихвинки и открытого типа. Суда эти имели парусное вооружение, их размеры соответствовали размерам шлюзов Тихвинской системы. Сходные с ними по конструкции, но меньших размеров, на этой же системе строились соминки .

На Мариинской системе первоначально плавали суда тех же типов, что и на соседних водных путях, если размеры их соответствовали размерам шлюзов.

Своеобразным типом судна были применяемые на Северной Двине с древних времен «кочневые ладьи», имевшие по бортам ледовое подкрепление в виде пояса из прочных дубовых досок. Постепенно совершенствуясь в далеких походах в Сибирь, кочневая ладья переросла в новый тип быстроходного парусного судна — коч. Приспособленный для ледового плавания коч имел яйцеобразную форму корпуса, благодаря чему при сжатии льдов он «выжимался» на поверхность. Длина коча не превышала 19 м, ширина — 5—6 м, грузоподъемность достигала 30—40 т. Для прибрежного и речного плавания с переходом через волоки строились малые кочи грузоподъемностью 12—15 т. Считалось, что этим судам не было равных по удобству преодоления волоков и плаванию на мелководных морских участках.

Для плавания по рекам Сибири строились такие же, как и в европейской части России, типы судов, но имелись и некоторые особенности.

Дощаник в Сибири так же, как и на Волге, представлял собой плоскодонное судно длиной около 20 м, которое передвигалось с помощью бечевой тяги, весел и парусов, а для плавания в прибрежных морских районах, в частности в Обской губе и других заливах, строились кочи, тип которых проник в Сибирь с побережья Белого моря.

Многообразие типов и размеров судов отражало требования, вытекавшие из условий плавания в различных бассейнах. Имело значение и то, что какой-либо централизованной политики в проектировании судов не было, да практически и само проектирование в его современном понятии отсутствовало.

Все типы судов создавались на основе опыта и наряду с положительными качествами имели немало серьезных конструктивных недостатков. Но анализ этих недостатков отсутствовал, совершенствование конструкции шло медленно. Развивающееся судоходство требовало коренного улучшения типов судов.

Если понравилось ставьте палец вверх, подписывайтесь на наш канал и следите за новостями.

Начиная примерно с середины XIX века кораблестроительная инженерная мысль находилась в таких же исканиях и метаниях как и танкостроение в период между двумя мировыми войнами. Казалось бы, не прошло и полувека с того дня, как Наполеон Бонапарт безапелляционно заявил создателю колесного парохода Роберту Фултону — «Корабли без парусов — это нонсенс!», а эпоха линейных парусников как основной боевой силы флота начала стремительно уходить в прошлое.

Паровая машина совершает радикальнейшую революцию в кораблестроении. В составе военных флотов сперва появляются пароходофрегаты (первый, «Медея», построен в Британии в 1832 году) сочетавшие парусное вооружение с паровой машиной и колесным движителем, а изобретение французским генералом Анри-Жозефом Пексаном бомбических орудий, стрелявших по настильной траектории разрывными снарядами крупного калибра, подвело черту под историей деревянного парусного флота. Если в прежние времена артиллерийская дуэль между кораблями, стрелявшими обычными ядрами (поражавшими рангоут и членов экипажа), могла продолжаться часами, то разрывные бомбы, заполненные черным порохом, наносили деревянным кораблям катастрофический ущерб в течении считанных минут.

Пример расположения дульнозарядных бомбических орудий на палубах броненосца. Навевает мысли о романах Жюля Верна

Когда известия о Синопском разгроме достигли Европы и Североамериканских Штатов, адмиралы всех флотов мира окончательно поняли — дальше так жить нельзя. Категорически необходимы корабли защищенные броней. Быстрее всех этот факт осознали французы, впервые применившие во время Крымской войны блиндированные плавучие батареи. В США сделали еще один шажок вперед — во время Гражданской войны начали использоваться мониторы, пускай с весьма сомнительным бронированием и ужасающей мореходностью.

HMS Warrior со спущенными парусами

Наконец, Владычица Морей в 1860 году строит на лондонских верфях первый в истории паровой броненосец с цельнометаллическим корпусом — «Уорриор», а еще через год его систершип «Блэк Принс». Справедливости ради надо указать, что парусное вооружение они сохранили, но тем не менее это был безусловный технический прорыв. Несколько лет оба корабля считались сильнейшими на планете и фактически неуязвимыми, но «эпоха пара и электричества» с молниеносно развивавшимися технологиями вскоре отправила обоих первенцев в отставку: они устарели всего за одно десятилетие.

Как и было сказано выше, конструкторы боевых кораблей с тех пор находились в постоянном творческом поиске. Какой тип размещения артиллерии более выгоден — батарейный броненосец с одной орудийной палубой или с центральной батареей прикрытой броневыми траверзами? Два орудийных дека или все же один? А вот еще господа инженеры, взгляните на американцев с их «Монитором» — почему бы не попробовать создать башенный океанский броненосец?!

«Кэптэн»: плавучая катастрофа

Наличие орудий в башнях практически до последней четверти XIX века было специфическим признаком кораблей береговой обороны, которые действовали в районах базирования, не отходя далеко от порта приписки — основной проблемой было несовершенство паровых машин, при поломке которых находящийся в открытом океане броненосец оказался бы обречен: именно поэтому океанские корабли обязательно несли и парусное вооружение. В свою очередь, паруса и мачты не позволяли устанавливать башни.

Англичане все-таки попытались скрестить коня и трепетную лань, построив невиданный гибрид башни и паруса — именовалось это чудо техники HMS Captain, спущен на воду 27 марта 1869 года, введен в строй через год, а еще через полгода из состава флота выведен по печальной причине: перевернулся и затонул в течении считанных секунд.

Проекции HMS Captain

Автором проекта «Кэптэна» был инженер и одновременно капитан первого ранга ВМФ Купер Фиппс Кольз — он считается изобретателем вращающейся бронированной орудийной башни. По тем временам это было прямо-таки неслыханным веянием прогресса, башня существенно повышала огневую мощь корабля и позволяла быстро перенацеливать орудие, однако, как сказано выше, броненосец обязан был оставаться рангоутным, без парусов в дальний поход не выйдешь. Капитан Кольз предложил Адмиралтейству проект мореходного рангоутного башенного корабля с небольшой высотой надводного борта (около 3,4-3,5 метров по исходному проекту), установкой двух двухорудийных башен с мощнейшими 305-миллиметровыми орудиями и круговым обстрелом, а также треногие мачты с полной парусной оснасткой. Отдельно следует отметить, что каждая пушка весила 25 тонн, итого 100 тонн в общей сложности.

Заряжание двадцатипятитонной пушки "Кэптэна"

Купер Кольз был конструктором с солидным авторитетом, посему Первый Лорд Адмиралтейства и члены Совета Адмиралтейства проект поддержали, хотя имелись и возражения — Директор военно-морского строительства (Director of Naval Construction), то есть фактически генеральный конструктор флота Эдвард Рид разнес предложение Кольза в пух и прах, заявив, что рангоутные броненосцы — это давно вчерашний день, древность и архаика, остойчивость «Кэптена» из-за колоссального веса мачт, снастей и парусов будет ужасающей, а центр тяжести корабля окажется существенно выше, чем того требует здравый смысл. Рид оказался абсолютно прав, но его не послушались.

Выглядел новый броненосец до крайности странно. Над верхней палубой, где собственно и располагались башни с четырьмя 305-миллиметровыми пушками, была установлена навесная фальш-палуба от носа до кормы, опиравшаяся соответственно на полубак и полуют (которые, само собой, снижали сектор обстрела). Все работы с такелажем велись на фальш-палубе, дабы не возникало никаких помех артиллеристам. Говорить о том, что появление этого навеса еще более повысило центр тяжести не стоит — и так понятно. Вдобавок, корабль получился чрезмерно переутяжеленным — при спуске на воду выяснилось, что осадка превышает проектную на 33 сантиметра, экипаж вместо расчетных 400 человек вырос до 500 (еще плюс шесть-семь тонн нагрузки), общий перегруз составлял по разным данным от 730 до 830 тонн, а крена всего в 14 градусов оказалось достаточно, чтобы срез палубы оказался на уровне воды.

А вот так он выглядел под парусами

И, наконец, рангоут — три мачты с парусами площадью 33 тысячи квадратных футов (4650 квадратных метров) полностью соответствовали вооружению «старого» деревянного линкора, что еще более ухудшало и без того отвратительную остойчивость. Плюс запредельно низкий надводный борт — всего два метра, как выяснилось при спуске на воду. А при первом поднятии флага на «Кэптэне» случилось крайне дурное предзнаменование, флаг почему-то оказался перевернутым, что в морских традициях является сигналом бедствия.

Тем не менее «Кэптэн» был принят на вооружение, показал прекрасные скоростные характеристики и маневренность вместе с исключительной огневой мощью и хорошим бронированием. Оставайся корабль в силах береговой обороны, действующих в спокойных водах близ побережья (а не океанской эскадры), последующей катастрофы можно было бы избежать.

6 сентября 1870 года «Кэптэн» находился в составе английской эскадры возвращавшейся из похода в Средиземное море, примерно в 20 милях от мыса Финнистерре, самой западной точки Испании. Весь день наблюдалось сильное волнение, «Кэптен» шел под полными парусами, при этом крен на борт с подветренной стороны был таков, что волны захлестывали палубу и заливали башни главного калибра едва не наполовину. К вечеру начался сильнейший шторм, около полуночи капитан приказал убрать паруса. Дальнейшие события реконструированы историком Х. Вильсоном по рассказам немногих выживших:

. Во время переклички корабль сильно накренился, но снова выпрямился. Когда люди поднялись наверх, то слышали, как кэптен Бергойн приказал «отдать марса-фалы» и затем «фор — и грот-марса шкоты травить». Прежде чем матросы добрались до шкотов, корабль накренился вновь, еще сильнее. Быстро один за другим выкрикивались углы крена в ответ на вопрос кэптена Бергойна: «18°! 23°! 28°!» Крен на правый борт был так велик, что смыло несколько человек, стоявших на шкотах. Корабль в это время лежал совсем на боку, медленно переворачиваясь и содрогаясь от каждого удара, наносившегося ему набегавшими короткими волнами с белыми гребнями.

«Кэптэн» перевернулся и мгновенно затонул в течении тридцати-сорока секунд. Из восемнадцати спасшихся членов экипажа только один матрос смог выбраться из внутренних помещений корабля — через орудийный порт башни. Остальные выжившие входили в состав ночной вахты и находились на палубе или работали с рангоутом. Вместе с «Кэптэном» на дно пошли около пятисот моряков и его создатель — капитан Купер Фиппс Кольз, участвовавший в плавании для контроля за своим творением. Примечательно, что во время шторма в ночь с 6 на 7 сентября ни один другой корабль эскадры не пострадал.

Итог. Последовало судебное разбирательство, поскольку гибель такого количества моряков в мирное время вызвало шок у британской общественности: в эпохальной Трафальгарской битве погибших было на пятьдесят человек меньше! Признали чудовищные конструктивные недостатки, но никто наказан не был — Купер Кольз, которого очень удобно назначили ответственным за всё, погиб вместе с кораблем. Зато последовал отказ всех флотов мира от строительства тяжелых низкобортных броненосцев с непременными парусами — гибель «Кэптэна» поставила окончательную точку в истории использования «классического» парусного вооружения на военном флоте. А появление башенных броненосцев задержалось еще на несколько лет.

Только большие пушки!

Сейчас мы отойдем от тематики броненосцев и вернемся собственно к непростым путям, по коим шествовала конструкторская мысль XIX века.

Канонерская лодка как класс легких боевых кораблей появилась задолго до паровой эпохи, еще при кардинале Ришелье — тогда это были сорокавесельные шлюпки с двумя или тремя тяжелыми орудиями. Затем канонерки выполняли функции береговой обороны — понятно, что столь небольшие корабли в открытое море выпускать рискованно, а потому их функции ограничивались действиями на реках, во фьордах, поддержкой сухопутных войск с воды или борьбой с десантом.

В 1887 году британская верфь Armstrong Mitchell & Company в Элсвике получает заказ от итальянского военного ведомства на постройку двух, казалось бы, самых банальных канонерских лодок — 35 метров в длину и 11 в ширину, водоизмещение 687 тонн, одна паровая машина мощностью 261 киловатт. В создании канонерок, названных «Кастор» и «Поллукс», кстати, участвовал будущий конструктор знаменитого «Дредноута» Филипп Уотс, тогда работавший на верфях Армстронга. Лодки в разобранном виде отправили в Италию, заново собрали в гавани Поццуоли и.

. И произошло невиданное в истории военно-морского флота. Сами канонерки не представляли из себя ровным счетом ничего выдающегося или исключительного, если бы не установленное итальянцами вооружение — 400-миллиметровые пушки производства фирмы «Крупп».

Никаких ошибок или опечаток — итальянские моряки решили не мелочиться и воткнули на «Кастора» и «Поллукса» четырехсотмиллиметровое орудие, причем не какую-то там жалкую мортиру, а именно полноценную пушку с длиной ствола в 32 калибра и массой примерно 120 тонн (при водоизмещении, напомним, 687 тонн). Разумеется, ни о какой башне или механизмах наведения речи и близко не шло, а угол вертикального подъема составлял всего-навсего 13 градусов. Боезапас Очень Большой Пушки - 900-киллограммовые снаряды. Мало никому не покажется.

Сохранилась всего одна фотография «Поллукса» обычно сопровождаемая подписью «На испытаниях орудия» — то есть вот ЭТО еще и стреляло. Отлично видно, что орудие занимает половину корабля если не больше, все надстройки скучены в носовой части. Обслуживал восхитительное сооружение экипаж в 49 человек. Можно представить себе силу отдачи при выстреле — посчитав весьма приблизительно мы получаем, что если в одну сторону летит практически тонна железа на скорости несколько сотен метров в секунду, то около 700 тонн корабля получают пинок в обратную сторону где-то на полметра в секунду. Впечатления у экипажа при стрельбе, видимо, оставались незабываемые.

Какое-то время флотские чины Италии честно пытались придумать для «Кастора» и «Поллукса» хоть какую-то разумную схему применения, но кончилось дело тем, что 400-миллиметровые стволы вскоре заменили на более вменяемые 120 миллиметров плюс несколько пулеметов, и именно в таком виде канонерки закончили свой век в первой четверти ХХ века. На вопрос «зачем?!» ответа так и не появилось — эти два кораблика навеки остались в истории забавным казусом.

Он не утонул, он просто так выглядит!

Продолжая средиземноморскую тематику, стоит упомянуть еще об одном весьма колоритном персонаже военно-морской истории. Вот он, наш незаметный герой: итальянский монитор «Фаа ди Бруно» в порту Венеции. Не надо волноваться, он вовсе не потоплен — это его штатное состояние. Именно таким монитор спроектировал в 1915 году известный судостроитель Джузеппе Рота.

Естественное состояние "Фаа ди Бруно"

Этот удивительный экспонат представлял собой венец развития итальянских плавучих батарей начала Первой мировой войны. Создавался «Фаа ди Бруно» для поддержки сухопутных войск в районе Триеста — военным требовался корабль, способный без затруднений действовать в опасном для навигации районе. Кроме того, следовало с пользой применить мощнейшие 15-дюймовые орудия, изготовленные для новых линкоров типа «Франческо Караччоло» — этим линкорам в ближайшее время не светило войти в строй (все четыре корабля так и не построили), а их пушки лежали без дела — непозволительная роскошь в условиях глобального конфликта. На «Фаа ди Бруно» решили установить два орудия предназначенных для линкора «Кристофоро Коломбо».

Монтаж 381-мм/40 орудия "Ансальдо" образца1914 года на "Фаа ди Бруно", 1917

Для установки вооружения был построен прямоугольный понтон с покатой «двускатной» палубой. Орудия смонтировали в ограниченно подвижной башне, позволявшей вести огонь в узком секторе по курсу. Корпус был невероятно тесным, а потому кроме собственно башни и боекомплекта в него втиснули только паровые котлы и машины со списанного миноносца. В сочетании с крайне скверной гидродинамикой (согласимся, что понтоны для активного мореплавания не приспособлены!) это ограничило скорость хода несерьезными тремя узлами — но большего, в целом, от «Фаа ди Бруно» совершенно не требовалось: стой себе у берега на безопасном расстоянии да постреливай по неприятелю на суше. Зато имелось немалое преимущество: изумительно малая осадка (не более 2,2 метра) позволяла практически не бояться мин и отмелей.

Строился монитор почти два года, имелись существенные проблемы с монтажом сверхмощных орудий на достаточно небольшой (всего 2800 тонн) корабль. В строй он вступил только в середине лета 1917 года — но уже в ноябре карьера «Фаа ди Бруно» прервалась. Абсолютно немореходный корабль попал в шторм и был вынужден выброситься на берег близ порта Анкона. На этом его участие в войне и закончилось.

Монитор и его команда

Со стороны «Фаа ди Бруно» выглядел безусловно экстремально — с расстояния казалось, что по морю плывет одинокая башня с двумя здоровенными пятнадцатидюймовками и трехногой мачтой; лишь затем можно было различить корпус, почти полностью скрытый в воде. Кстати, монитор после аварии был восстановлен и благополучно дожил до Второй мировой, в которой выполнял роль артиллерийского прикрытия близ Генуи под тактическим обозначением «плавучая батарея GM 194».

Сейчас мы перечислили лишь три вида кораблей «эпохи пара и электричества» - рангоутный броненосец, канонерские лодки и монитор, но не стоит забывать, что разнообразие боевых кораблей в те времена было колоссальным, конструкторы смело экспериментировали, обходили тупиковые ветки и старались добиться совершенства. Как мы убедились, далеко не у всех это получалось.

Отечественные источники часто отражают военно-морское строительство России после Крымской войны совершенно однобоко и даже неверно. Например, нередко звучит утверждение, что Россия лишилась своего флота. Тот же великий князь Константин Николаевич писал наместнику на Кавказе князю А.И. Барятинскому: «…Мне предоставлено доверием Государя создать России флот, ибо у нас нет флота». Но это совершенно не так. Флот у России был. На Чёрном море русские затопили его собственными руками, и Парижский договор 1856 года лишь утвердил статус-кво. Зато на Балтике на начало того же года Россия имела 22 линейных корабля, 15 фрегатов, два корвета, 14 яхт и транспортов, 75 паровых и 126 гребных канонерских лодок. Прямо скажем, сила немалая. Но вот как ею распорядиться?

Концепции союзников

Таким образом, за три года технический прогресс совершенно изменил как типы используемых кораблей, так и особенности их применения. Наверное, это не представляло бы проблемы, если бы те же французские адмиралы имели флот, состоявший из одних только «Глуаров» или из одних только винтовых кораблей. По факту же каждая из стран владела сборной солянкой парусных, паровых, винтовых и броненосных кораблей. Как увязать их действия на море в одно целое, было совершенно непонятно.

Быстро развивалась артиллерия: дистанция боя увеличилась с 800–1100 ярдов (730–1000 м) в 1854 году до 3000–3500 ярдов (2750–3200 м) в 1855 и, скорее всего, перевалила бы за отметку в 4000 ярдов (3660 м) в 1856 году. Однако парусные флоты устарели у всех стран-участниц Крымской войны. В военно-морских штабах возникло совершенное недоумение: а что, собственно, делать с новыми видами вооружений? Созданный ещё в 1831 году Королевский объединённый институт оборонных исследований начал рассматривать разные морские доктрины, но до 1854 года ни одна их них не была принята и логично обоснована. Прения продолжились после окончания войны, и только в 1859 году свет увидела книга Ховарда Дугласа «Морская война», которая и стала концепт-идеей Адмиралтейства на ближайшее десятилетие. Самое смешное, что в этой книге не было ничего нового: мысли, подобные соображениям Дугласа, высказывались ещё с 1821 года и уж точно были подняты на щит в 1840-х годах. Основная идея заключалась в противостоянии французам и как следствие — создании кораблей прибрежной обороны и береговых батарей. Доктрина Роял Неви была пересмотрена (вернее, возникла концепт-идея использования парового флота) только в 1872–1875 годах, с приходом на пост Первого Лорда адмирала Джоффри Хорнби.

Французы сделали свои выводы. В то время они действительно были лидерами в развитии военно-морской мысли и военно-морской техники. Французы предлагали использовать парусные и винтовые корабли раздельно. Скоростные броненосные корабли должны были стать острием удара паровых эскадр, в то время как парусные корабли нужны были для добивания подранков.

Ставка на крейсерскую войну

После окончания Крымской войны русский флот оказался на распутье: требовались новые взгляды на его использование и новые идеи, какие корабли и в каком количестве нужны. Оказалось, что идей нет. Глава российского Морского штаба великий князь Константин Николаевич писал в 1855 году императору Александру II:

«Вследствие переворота, произведённого во флотах всех наций введением винтового двигателя, все прежние парусные суда наши должны быть заменены судами паровыми…».

Это было понятно всем. Вопрос заключался в другом: какими судами?

Контр-адмирал Иван Шестаков продавил идею закладки винтовых клиперов. В записке Константину Николаевичу он писал:

« Вместо обороны я предлагал нападение в уверенности, что утомлённый инерцией сил наших кипучий начальник примет идею с радостью. Появление наших крейсеров в океане, тогда как неприятель запирал нас в наших портах, было бы самым удачным сопротивлением неравной силе. Я предлагал приступить тотчас к постройке в Архангельске шести шхун, указал человека, способного на партизанское дело, и выставил, как мог, весь ужас лондонской биржи при первой вести о нападении русских крейсеров на английскую коммерцию (…) Туманы Белого и Ледовитого морей заставляли блокирующие Архангельск неприятельские эскадры уходить ранней осенью; под их же покровом могла выйти в океан партизанская эскадра с назначением, ясно и определённо выраженным в английских морских законах: «жечь, истреблять и топить» всё вражье, попадавшееся под руку ».

Таким образом, на щит была поднята концепция крейсерской войны. Однако тут возникает вопрос. При подписании Парижского мира Россия апробировала и специальную декларацию, запрещавшую каперство. Если российский Морштаб делал ставку на крейсерскую войну, то зачем было подписывать этот документ? В итоге флот получил инструмент для крейсерской войны, но было совершенно непонятно, как её вести.

5 января 1856 года на Соломбальской верфи в Архангельске было заложено семейство паровых шхун, предназначенных для ведения боевых действий на океанских коммуникациях противника. Корабельные команды комплектовались прибывшими в Архангельск в мае 1856 года моряками, участвовавшими в обороне Севастополя . 30 мая был спущен на воду первый из шести кораблей — «Разбойник». 20 июня за ним последовал «Стрелок», 23 июня сошли на воду «Пластун» и «Джигит», а 14 июля были спущены «Опричник» и «Наездник».

Другие российские концепции

А что же фрегаты и линкоры? И какая концепция использования флота планировалась на той же Балтике? Напомним, что до 1853 года декларировалась наступательная стратегия, и Николай I объявил «двуединый стандарт Балтийского флота», то есть русский Балтийский флот должен был равняться по силе объединённым шведскому и датскому.

После Крымской войны российское руководство решило играть от обороны. Великий князь Констрантин Николаевич заявлял:

«Священный долг защиты отечества налагает на морское ведомство обязанность заботиться о безопасности наших берегов; поэтому необходимо обратить, прежде всего, все средства на созидание сил оборонительных, для охранения доступов к нашим прибрежьям, и потом уже начать сооружение судов, предназначенных для нападения и могущих переплывать моря и океаны» .

Важно отметить следующее: защита Отечества в море совершенно не должна зацикливаться на обороне. Например, блокада тех же Зундов гораздо эффективнее защищает русское Балтийское побережье, нежели пассивное стояние Балтийского флота в Кронштадтской гавани. Однако же флотское руководство выбрало как раз второй вариант — пассивный.

Поначалу бросились переделывать парусные корабли в винтовые. В 1857 году был составлен проект штатного состава флота на всех морях. Балтийский флот должен был насчитывать 18 винтовых линейных кораблей, 12 фрегатов, девять колёсных пароходофрегатов, 14 винтовых корветов и сто канонерских лодок. По условиям заключённого в Париже мирного договора Чёрное море объявлялось нейтральным и закрытым для военных кораблей всех государств, поэтому России и Турции разрешалось иметь только по шесть вооружённых пароходов водоизмещением не более 800 т и по четыре сторожевых судна по 200 т. По штату 1857 года Черноморский флот должен был состоять из шести винтовых корветов, девяти транспортов и четырёх пароходов. На Белое море приходились три парохода и два транспорта, а на Сибирскую флотилию — шесть винтовых корветов и шесть клиперов. Корветы и клиперы Балтийского флота должны были посменно нести службу в Тихом океане, при этом они числились в составе Балтийского флота и присылались на временную службу. Император одобрил этот проект с тем, чтобы в течение 20 лет постепенно довести количество паровых судов до этого штата.

Для обеспечения строительства современного парового винтового флота Морское ведомство под руководством великого князя Константина Николаевича предприняло следующие меры:

«Сообразно новому составу флота устроены наши адмиралтейства, верфи, доки, магазины и вообще портовые учреждения по образцу лучших иностранных учреждений; устроено получение через наших морских агентов, через наши суда, посылаемые в заграничные плавания, и другими путями из государств, опередивших нас в деле судостроения, лучших чертежей и сведений обо всех новейших усовершенствованиях в кораблестроении; установлена посылка наших корабельных инженеров, механиков и других более способных офицеров флота в иностранные морские государства для усовершенствования себя в теории и практике избранной ими специальности, а также для осмотра иностранных судов, портов, заводов, адмиралтейств и для собирания полезных специальных сведений. Все эти сведения потом печатались в «Морском сборнике» для общей пользы службы» .

Чему русские могли бы поучиться у американцев

Как видим, российское морское ведомство не осмыслило итоги Крымской войны и сделало ставку на крейсерскую войну и пассивную оборону побережья. Как правильно отметил современник,

«…едва успели мы похоронить наш парусный флот и только что успели соорудить достойный для России паровой флот, как непредвиденные военно-морские события американской войны заставили Морское министерство сосредоточить все свои умственные и материальные средства на создании броненосного флота» .

И дело тут не в техническом отставании России от других стран, не в слабости отечественной промышленности (у того же американского Юга промышленность была не намного лучше российской), а в элементарном отсутствии знаний у членов Морского штаба. Либо же в отсутствии умения применять эти знания и мыслить нестандартно.

В этом плане полезно было бы сравнить Россию и США. В 1861 году началась Гражданская война. Дикси и янки в умении использовать наличные силы флота, в способности при ограниченных ресурсах создавать не отдельные корабли, а целые флоты и ловко их применять дали сто очков вперёд как России, так и Франции с Англией. Если южане создали и использовали для нападений на парусный флот северян казематные броненосцы (которые, заметим, вполне могла строить и Россия при должном уровне развития технической мысли), то янки построили башенный броненосец Monitor , чьё имя вскоре стало нарицательным для этого класса кораблей . Американцы положили начало строительству двух новых видов кораблей: казематных броненосцев и мониторов. После 1865 года их стали строить все страны, в том числе и Морские Державы.

Но этим дело не ограничилось. Американцы продолжали использовать деревянные парусные корабли для прорывов мимо морских или речных крепостей, минировали устья и гавани, быстроходные суда отправлялись в крейсерства. В общем, и Юг, и Север использовали флот не в заумных доктринах, а как практический инструмент — сообразно ситуации.

27 марта 1854 года после сокрушительной победы русского флота над турецким у порта Синоп, названной в западной прессе «синопской резней», Англия и Франция объявили войну России. Так вместе со вторым этапом Крымской войны начался закат эпохи русских парусных судов.

Накануне

"Смотр Черноморского флота в 1849 году" — картина Ивана Айвазовского, написанная в 1886 году

К началу Крымской войны даже на фоне более современных английских кораблей военно-морские силы Российской империи представляли собой значительную силу. В них входили Черноморский и Балтийский флоты, а также четыре небольшие флотилии – Беломорская, Каспийская, Камчатская и Аральская. Это было ни много ни мало 40 линейных кораблей, 15 фрегатов, 24 корвета и брига вместе с 16 пароходофрегатами – кораблями, оснащёнными помимо парусов ещё и паровым двигателем. Всё это дополнялось отличной выучкой личного состава, про подготовку которого не без восхищения отзывались даже враги. Так, датский морской министр накануне Балтийских сражений на вопрос английского адмирала Ч. Непира о состоянии русского флота ответил:

О, они маневрируют прекрасно, всегда ходят на очень малых интервалах.

Но если Балтийский флот в то время считался «лицом» императорского флота и больше внимания уделял подготовке к смотрам, нежели к боевым действиям, то Черноморский флот из-за своей близости с Портой находился в постоянной боевой готовности. Бывший под управлением выдающихся адмиралов того времени – Нахимова, Корнилова, Истомина, – он существенно превосходил по силе своего главного противника – Османскую империю. На его вооружении было 7 пароходофрегатов, 16 корветов и бригов, 6 парусных фрегатов, 14 парусных линейных кораблей и более сотни мелких судов против 70 турецких военных кораблей.

Русские парусники середины XIX века славились своим вооружением и быстроходностью – 120-пушечные корабли «Великий князь Константин», «Париж» и «Двенадцать апостолов» не знали себе равных. Поэтому у Николая I были серьёзные основания надеяться на успех в Крымской войне, не вступи в войну Англия и Франция. Совместный флот союзников Турции в два раза превосходил русский по количеству линейных кораблей и почти в десять раз по количеству паровых винтовых кораблей. Против последних оказались бесполезными и богатейший опыт легендарных адмиралов, и отменная выручка личного состава.

Паровой двигатель против парусов

Пароходофрегат «Декарт» у Севастополя

В чём же был секрет пароходов и почему их до сих пор не было на вооружении русской армии? Обычно это объясняют отсталостью отечественного судостроения в сравнении с английским или французским, к которой нас привели затянувшееся крепостное право и, как следствие, экономическая отсталость. Это верно лишь отчасти. На самом деле первое российское судно с паровым двигателем – барка «Елизавета» – было спущено на воду ещё в 1815 году в Петербурге, всего лишь через 7 лет после того, как первый удачный пароход «Клермонт», созданный Робертом Фултоном, был испытан в США. К 1840 году в России курсировало уже около сотни пароходов, которые в основном принадлежали частным компаниям. У них были огромные преимущества перед парусниками: для их управления требовалась меньшая команда, что позволяло владельцам транспортных компаний сэкономить, они могли спокойно подниматься по течению крупных рек, не должны были стоять на рейде в ожидании буксира, а главное, не зависели от погоды, способные спокойно маневрировать при любом ветре.

Но, несмотря на все эти очевидные плюсы, военно-морское командование Российской Империи не торопилось обзаводиться военными пароходами. Успех, сопровождавший русский парусный флот ещё со времён Петра, не давал спокойно взглянуть в лицо прогрессу. Многие царские министры и адмиралы были уверены, что парусный флот не просто остаётся боеспособным, но и значительно выигрывает перед новыми паровыми машинами. Кроме того, парусные суда выглядели куда более эффектно, нежели пароходы или пароходофрегаты, которые были на вооружении России с 1838 года, но не принимали участия в боевых действиях вплоть до 5 ноября 1853 года, когда русский пароходофрегат «Владимир» захватил в плен турецкий пароход «Перваз-Бахри». Во время сражения оба судна шли против ветра, чем показали явное преимущество паровых судов перед парусными.

Последняя победа

Синопское сражение

Но перед окончательным падением парусный флот ждала последняя, но блестящая победа. В октябре 1853 года в Севастополе стало известно, что противник намеревается совершить набег на плохо защищённые кавказские порты и собирает силу в Синопе. На перехват отправились 6 линейных кораблей и 2 фрегата против 7 турецких фрегатов, 3 корветов, 2 пароходов и 4 транспортных судов, которых поддерживали шесть береговых батарей.

Замысел адмирала Нахимова состоял в том, чтобы быстро ввести корабли в Синопский рейд и с короткой дистанции атаковать врага сразу всеми линейными кораблями. Два оставшихся фрегата были оставлены охранять выход из бухты, чтобы не дать турецким кораблям вырваться из окружения. Для каждого судна были заранее избраны цели. От дальнейшей детализации атаки Нахимов отказался, отдав следующий приказ: «Я предоставляю каждому совершенно независимо действовать по усмотрению своему, но непременно исполнять свой долг».

Утром 18 ноября русские суда снялись с якоря и в две колоны по три линейных корабля в каждой ринулись на Синопский рейд. Несмотря на ожесточённый огонь со стороны противника, они без единого выстрела прибыли на назначенные места, и лишь потом открыли ответный огонь, в том числе из «секретного оружия» – бомбических пушек, стрелявших разрывными снарядами, которые на тот момент были на вооружении только у русского флота. Результат дал о себе знать почти сразу – уже через полчаса первый турецкий флагманский корабль «Авни-Дллах», по которому вела огонь 120-пушечная «Императрица Мария», выбросило на мель. За следующие три часа были уничтожены оставшиеся 14 судов и все береговые батареи. Удалось скрыться лишь пароходу «Таиф» под командованием английского офицера, советника турецкого флота Слейда. Парусные фрегаты не смогли тягаться с паровым двигателем.

За время синопского сражения турецкий флот потерял свою основную силу: из 16 турецких кораблей, стоявших у Синопа, 15 было уничтожено и более 3000 человек убито и ранено. Русская эскадра не потеряла ни одного корабля, из личного состава было убито 38 человек. Этой блистательной победой русского флота завершилась многовековая эпоха парусных гигантов. Правительство Англии и Франции, на вооружении у которых были пароходные суда, бросили вызов России.

Гибель

Линейный корабль «Три Святителя»

В сентябре 1854 года англо-французские войска подошли к берегам Крыма. Главной целью был захват Севастополя. Флот противника состоял из 34 линейных кораблей, 55 фрегатов, 50 колесных и винтовых пароходов, в то время как у Черноморского флота было лишь 50 судов, среди которых только 11 колёсных пароходов, уступавших в возможностях маневрирования и скорости винтовым. Прямое столкновение обернулось бы гибелью для всех русских кораблей и взятием города. Поэтому, чтобы хоть как-то затруднить противнику подход к Севастополю, Корнилов отдал приказ о затоплении между Константинопольской и Александровской батареей двух фрегатов и пяти старых линейных кораблей, в том числе и героя синопского сражения – «Три Святителя»: «Вы пробовали неприятельские пароходы и видели корабли его, не нуждающиеся в парусах. Он привёл двойное число таких, чтоб наступать на нас с моря; нам надобно отказаться от любимой мысли – разразить врага на воде».

Оставшимся кораблям почти целый год удавалось удачно сдерживать наступление противника. Особую роль сыграл отряд пароходофрегатов капитана 2-го ранга Г. И. Бутакова. Не уступая врагу в скорости и маневрировании, он совершал неоднократные вылазки из Севастопольского рейда, нападая на неприятельские пароходы.

Но численное превосходство врага, который к тому же не был отрезан от своего подкрепления, сыграло свою роль. 28–30 августа для защиты Северной бухты затопили последние суда: линейные корабли «Париж», «Храбрый», «Великий Князь Владимир», «Чесма», «Императрица Мария», «Ягудиил», корвет «Калипсо», фрегат «Кулевчи», несколько бригов, транспорт «Гагры» и все пароходофрегаты. Их экипажи, отправившиеся защищать Севастополь на бастионах, давали укреплениям имена своих погибших кораблей. Так, Чесменским, Ростиславским, Язоновским и другими редутами, завершилась история черноморского парусного флота.

На Балтике

Великий князь Константин Николаевич

Англичане, впрочем, не хотели ограничиваться взятием Севастополя и ряда других черноморских городов. Их планы пролегали куда дальше – на Север, к Балтике, к Петербургу. Весной 1854 года в Балтийское море были направлены значительные силы противника: английская эскадра адмирала Непира в составе 30 винтовых, 6 парусных линейных кораблей и более 26 пароходов, а также парусная французская эскадра под командованием адмирала А. Ф. Парсеваль-Дешена.

Балтийский флот Российской империи практически не уступал англо-французскому ни по количеству кораблей, ни по уровню подготовки комендоров. Но у страха глаза велики. Неудачи черноморского флота и слухи о несокрушимости врага мешали трезво оценить ситуацию. Верховное командование в лице великого князя Константина Николаевича отказалось от наступления, предпочтя занять оборонительную позицию. В результате была упущена единственная возможность разбить англичан до прихода французской эскадры. В дальнейшем две дивизии Балтийского флота, между которыми до конца боевых действий не было единого командования, были обречены на полнейшую пассивность в боевых действиях. До конца кампаний 1854–1855 годов балтийский флот оставался безучастным свидетелем событий, избегая атаки даже на малые группы противника.

Крымская война не только завершилась практически полным разгромом русского парусного флота, но и показала бесспорное превосходство пароходов над парусами. Уже через год после войны, в 1857 году, была утверждена судостроительная программа, по которой последний флот Российской империи – Балтийский практически полностью переходил на винтовые корабли. Эпоха великих парусных судов ушла в прошлое, уступив место паровому флоту.

Автор статьи

Куприянов Денис Юрьевич

Юрист частного права

Страница автора

Читайте также: