Действует ли в российском уголовном судопроизводстве правило плодов отравленного дерева

Обновлено: 02.05.2024

В уже упоминавшемся деле «Allan v. the United Kingdom» (постановление от 5 ноября 2002 года) Европейский суд отметил, что право не свидетельствовать против себя будет нарушено, если доказательство получено от подозреваемого путем какого-то обмана, давления, помимо его воли и если оно использовано против него в суде. Из этого следует, что только доказательство, положенное в основу обвинительного приговора, может стать предметом рассмотрения Европейским судом. Такой подход очень типичен для старой логики исследования «справедливости процесса в целом».

Европейский суд, осознавая недостатки традиционного подхода оценки методов получения доказательств с точки зрения «справедливости в целом», стал постепенно отходить от него. Одним из шагов в этом направлении стало развитие теории «плодов отравленного дерева». Название взято из библейского текста, в котором говорится, что плоды отравленного дерева тоже ядовиты[297].

Некоторые российские авторы не вполне правильно понимают суть этой теории[298], поэтому проиллюстрируем теорию «плодов отравленного дерева» следующим примером. По делу о краже в ходе обыска в доме подозреваемого следователь нашел ключ от банковской ячейки, информацию о ее местоположении и номере. Обыск впоследствии суд признал незаконным. Однако в результате выемки в ячейке были обнаружены похищенные вещи. Теория «плодов отравленного дерева» предполагает, что выемка и ее результаты не могут использоваться в процессе, так как несут на себе печать «первородного греха» — незаконного обыска.

На практике же этот подход применяется с различными оговорками. Для примера можно взять американское дело «Nix v. Williams»[299], в котором заявитель в результате незаконного допроса указал на местоположение трупа жертвы. Однако к этому времени полиция уже знала примерно, где находится труп, и прочесывала местность с помощью добровольцев. Таким образом, рано или поздно этот труп был бы найден, поэтому Верховный суд не стал исключать это доказательство и отметил, что если доказательства, полученные как «плод отравленного дерева», все равно были бы добыты следствием, просто большими усилиями, то нарушения справедливости правосудия нет (так называемая доктрина «независимого источника»).

Европейский суд столкнулся с проблемой доказательств, производных от незаконных, в деле «G?fgen v. Germany» (постановление Большой палаты от 1 июня 2010 года).

В этом деле заявитель похитил ребенка с целью получить выкуп от богатых родителей. Полиция арестовала его в момент получения выкупа. Следователь полиции, который думал, что похищенного ребенка можно еще спасти, стал угрожать подозреваемому пыткой, чтобы тот указал на место, где содержался ребенок. Подозреваемый (заявитель) признался, что задушил мальчика, и рассказал, где спрятан его труп. После этого полиция вместе с заявителем выехали на место происшествия, где заявитель еще раз (под запись) указал на место, где был спрятан труп. В ходе осмотра были обнаружены новые улики против заявителя, в частности следы автомобильных шин, оставленные его машиной. По возвращении в участок свидетель дал более подробные признательные показания; в результате их проверки следствием были обнаружены дополнительные улики (вещи убитого ребенка, вещи самого заявителя, печатная машинка, на которой было написано письмо с требованием выкупа).

В начале процесса защита заявила, что все доказательства, полученные в результате первого допроса, являются «плодами отравленного дерева» и должны быть, соответственно, исключены из процесса.

Суды согласились, что против заявителя применялись недозволенные методы допроса, и исключили протокол первоначального допроса из списка доказательств. Более того, суд постановил, что все протоколы его допросов должны быть исключены, так как полицейские не объяснили подозреваемому, что его первоначальный допрос был незаконным и не будет использоваться против него. Однако суды признали допустимыми вещественные доказательства, полученные следствием на основе информации, сообщенной заявителем в результате незаконных допросов.

В своем решении германский суд указал, что незаконность допроса не должна в этом деле иметь слишком далеко идущих последствий. При оценке того, насколько незаконность первоначального следственного действия «отравляет» последующие доказательства, суд учел тяжесть преступления, в котором обвинялся заявитель, а также серьезность нарушения его прав (угроза пытками). Таким образом, германский суд произвел операцию «взвешивания интересов»: государственная политика противодействия пыткам, с одной стороны, и государственный интерес в расследовании убийства — с другой.

Интересно, что после такого определения заявитель дал в суде признательные показания и сказал, что полностью раскаивается.

В результате суд приговорил его к пожизненному заключению. Приговор был основан в значительной степени на признательных показаниях заявителя, данных на суде, а также подкреплен показаниями сестры жертвы, вещественными доказательствами и рядом косвенных улик — результатами исследования трупа мальчика, анализом отпечатков автомобильных шин на месте преступления, протоколами обысков и выемок, в результате которых у заявителя были найдены деньги, выкуп, уплаченный родителями мальчика, и т.п.

Таким образом, приговор был полностью основан на материалах, полученных и исследованных в ходе судебного разбирательства. Ни один из протоколов допроса заявителя на следствии судом рассмотрен не был.

Дальнейший отход от оценки справедливости всей процедуры в целом и выделение значения критических моментов процедуры в связи с анализом права на доступ к адвокату. Использование признания, полученного без адвоката

Теория «справедливости в целом» продолжалась размываться и после дела «G?fgen». Следующим шагом на этом пути стало дело «Salduz v. Turkey» (постановление от 27 ноября 2008 года).

В этом деле заявителя, 17-летнего юношу, подозревали в участии в запрещенной политической демонстрации и изготовлении плаката в поддержку курдского лидера. Его арестовали и допросили, без адвоката. Протокол о задержании заявителя полицией указывал на то, что он принимал участие в демонстрации. Перед допросом заявитель дал подписку о том, что ему сообщено о его праве не давать показания. Во время допроса он признал значительную часть фактов, которые ему инкриминировались. Несколько других участников демонстрации показали, что заявитель убеждал их принять в ней участие[300].

Позже, когда его допрашивал следственный судья, заявитель отказался от своих первоначальных показаний. Он стал утверждать, что давал эти показания под давлением и что на самом деле оказался на месте демонстрации случайно. Заявителю предоставили адвоката. На суде заявитель продолжал утверждать, что он невиновен. Сообвиняемые также отказались от своих первоначальных показаний. Была проведена экспертиза плаката, который заявитель, по мнению полиции, изготовил, но эксперт не смог прийти к каким-то определенным выводам о том, кто написал этот плакат.

Турецкие суды приговорили заявителя к двум с половиной годам заключения. Приговор был основан на первых допросах заявителя и сообвиняемых полицией, а также ссылался на результаты экспертизы и полицейские протоколы о задержании.

Правительство в этом деле предлагало Европейскому суду (Большой палате) воспользоваться старым подходом и оценить процедуру в целом. Действительно, как мы видим, в этом деле у заявителя был адвокат в течение основного судебного процесса и на значительной части следствия. Кроме того, против заявителя помимо его собственного признания были и другие доказательства, например полицейские протоколы, в которых утверждалось, что заявителя арестовали среди других демонстрантов, а также показания других сообвиняемых — активистов курдского движения.

Европейский суд отметил, что показания, добытые в первые дни и даже часы следствия, играют впоследствии очень важную роль на суде. Арестованное лицо находится в уязвимом положении и может не понимать всех сложных конструкций уголовного права и процесса. Ссылаясь на дело «John Murray», Суд признал, что он ранее соглашался с правом властей ограничивать право подозреваемого на встречу с адвокатом, но эти ограничения должны были иметь серьезное обоснование[301]. Кроме того, никакое ограничение не должно полностью лишать заявителя права на правовую помощь. Например, в принципе недопустимо использовать признательные показания, добытые без адвоката, для обоснования обвинительного приговора[302].

Анализируя факты дела, Европейский суд решил, что сама по себе норма турецкого законодательства, которая ограничивала доступ к адвокату для подозреваемых по особой категории дел, не соответствовала требованиям статьи 6 Конвенции. К тому же в данном деле основная доказательственная база была сформирована до того, как заявитель получил доступ к адвокату. Для турецких судов признательные показания стали основным аргументом для вынесения обвинительного приговора; при этом суды не оценили допустимость этих показаний в связи с нарушением права заявителя на защиту.

Если посмотреть на доказательственную базу по этому делу, становится понятно, что признание заявителя не было единственной уликой против него. Трудно сказать, был бы он приговорен без использования его собственных показаний, только на основе протокола задержания и показаний сообвиняемых. Тем не менее Европейский суд решил, что использование первоначальных показаний заявителя коренным образом повлияло на его приговор и тем самым на справедливость судопроизводства в целом, даже при наличии других серьезных доказательств.

Суд отметил, что заявитель дал подписку, из которой следовало, что ему разъяснили его право молчать. Однако, по мнению Суда, это нельзя расценивать как отказ от права. Заявитель был несовершеннолетним; кроме того, по всем делам, рассматриваемым судами безопасности, адвокат не полагался. Следовательно, отказа от права в данном деле не было. Европейский суд пришел к выводу, что здесь была нарушена статья 6, § 1, в совокупности со статьей 6, § 3 (с), Конвенции[303].

Отметим, что в деле «Salduz» заявитель дал некоторые признательные показания, которые позже были использованы против него. Возникает вопрос, будет ли подход ЕСПЧ к делу «Salduz» применим в тех случаях, когда (1) заявитель воспользовался своим правом не давать показания и молчал и (2) его молчание не было и не могло быть истолковано против него (как в деле «John Murray», о котором мы говорили выше)?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

III. Теория марксизма

III. Теория марксизма Согласно этой теории вопрос о причинах образования государства есть вопрос об условиях, в силу которых органы родового строя утратили свою социальную крепость и сменились государственными учреждениями. Зародыш этого процесса необходимо искать в

В юридической науке широко известно правило « плоды отравленного дерева », о котором следует помнить, при решении вопроса о недопустимости того или иного доказательства.

Суть этого правила сводится к следующему. При исключении доказательства полученного с нарушением закона из числа допустимых, производные доказательства так же признаются недопустимыми. Например, во время обыска были обнаружены и изъяты какие-то предметы, которые затем были признаны по делу вещественными доказательствами. По вещественным доказательствам была проведена судебная экспертиза. В случае признания обыска недопустимым доказательством, вещественные доказательства и судебная экспертиза автоматически признаются недопустимыми доказательствами.

Теоретики права ведут научные дискуссии относительно действия этого правила в Российском уголовном процессе. Дискуссионность этой темы вызвана тем, что в отличие от уголовного процесса США в нашем процессе нет прямого правового закрепления правила « плодов отравленного дерева" .

Судебная практика в России пошла по пути применения этого правила при разрешении уголовных дел в суде.

Высшая судебная инстанция, по ряду уголовных дел, признавала применение правила «плоды отравленного дерева» правомерным. Классическим примером здесь является уголовное дело по обвинению гр. Семеновича. По этому уголовному делу коллегия Высшего суда признала правомерным исключения из числа допустимых доказательств целую цепочку производных доказательств. Признание недопустимым доказательством протокола изъятия одежды потерпевшей, повлекло признание недопустимыми доказательствами протокола осмотра вещественных доказательств, заключение баллистической экспертизы. При этом, суд прямо указал, что признание недопустимым доказательством протокола изъятия влечет недопустимость производных доказательств.

Использование правила о « плодах отравленного дерева » очень часто приводит к вынесению оправдательного приговора или прекращению уголовного дела. Так по делам о незаконном обороте наркотиков признание протокола обыска незаконным влечет исключение из числа допустимых доказательств вещественных доказательств и проведенных по ним химических экспертиз, что в свою очередь неминуемо влечет прекращение уголовного дела.

Из сказанного можно сделать однозначный вывод, правило о « плодах отравленного дерева" применяется судами нашей страны и является важным инструментом защиты в уголовном процессе.

Пример ходатайства об исключении из числа допустимых доказательств производных доказательств, можно посмотреть здесь.

Доказательства, полученные с нарушением норм УПК РФ, подлежат исключению из числа допустимых доказательств. Закрепление в законе этого правила не означает, что исключение доказательств из числа допустимых производится при любых нарушениях закона. Только существенные нарушения УПК влекут исключение доказательств.

Вопрос о том, какие нарушения являются существенными, а какие нет, является спорным. Российские суды в одних случаях признают конкретное нарушение процессуального закона существенным, в других нет.

Критерий отнесения того или иного нарушения закона к существенным или не существенным в УПК РФ довольно расплывчатый, что позволяет судам вольно их оценивать. Правила оценки допустимости доказательств законом так же не закреплены.

В соответствии со ст. 389.17. УПК РФ существенными нарушениями закона являются такие нарушения, которые в результате лишения или ограничения гарантированных законом прав, нарушения процедуры повлияли или могли повлиять на вынесение правосудного приговора. Применять на практике такую формулировку очень сложно. К нарушениям закона влекущие исключение доказательств закон так же относит те нарушения, которые не могут быть устранены в ходе судебного разбирательства. Например, обвинительное заключение не соответствует требованиям закона.

Единственной подсказкой для разрешения вопроса о существенности или несущественности нарушений закона является многолетняя практика судов. Однако, нередко даже Верховный Суд РФ при рассмотрении надзорных и кассационных жалоб по конкретным делам игнорирует уже имеющуюся практику этого же суда.

УПК РФ содержит конкретный перечень нарушений процессуального закона, которые относятся к существенным. Однако, все эти нарушения относятся к стадии судебного разбирательства. Хоть какого-либо перечня существенных нарушений на стадии следствия в законе нет.

Тем не менее, исключение доказательств , полученных с нарушением закона, является одним из наиболее результативных способов добиться для подсудимого благоприятного судебного решения. Решающую роль здесь играет сложившаяся судебная практика и позиция Верховного и Конституционного судов по конкретным делам.

Судебная практика относит к существенным нарушениям процессуального закона, влекущие исключение доказательст в , следующие нарушения:

Не вынесение следователем проводившим расследование постановление о принятии уголовного дела к своему производству.
Нарушение права на защиту, в частности не обеспечение реального присутствия защитника при отказе обвиняемого от защитника. Протокол допроса подозреваемого без участия защитника, в случае отказа подозреваемого от своих показаний влечет исключение протокола допроса из числа доказательств.
Не ознакомление подследственного и его защитника с постановлением о назначении экспертизы по делу, если сторона защиты в ходе следствия ходатайствовала о проведении повторной экспертизы с постановкой дополнительных вопросов.
Проведение расследования лицом подлежащим отводу.
Отсутствие в протоколе обыска сведений о понятом

и ряд других процессуальных нарушений.

Исключение доказательств как недопустимых должно производиться судом при нарушении положений Конституции РФ и иных Федеральных законов.

Судопроизводство США и Великобритании так же идет по пути разграничения нарушений закона существенных и не существенных. Однако проводить оценку доказательств на предмет допустимости в этих странах значительно проще в виду наличия у в этих странах прецедентного права и закрепленных законодательно правил исследования доказательств, к которым прилагаются многочисленные сборники прецедентов.

С учетом полной неразберихи по вопросу отнесения того или иного нарушения закона к существенному давно назрела необходимость введения в уголовном судопроизводстве судебного прецедента и законодательного закрепления правил исследования доказательств. Пока законодатель этого не сделает суды будут относить нарушения закона к существенным, или несущественным по своему усмотрению, а исключение доказательств в связи с существенным нарушением закона будет редким событием.

Эксперты отметили полезность вынесенного решения, так как родственные связи в правоохранительной и судебной системе – явление очень распространенное. Один из них указал, что решение ВС РФ может «встряхнуть» систему судов первой инстанции.

Как следует из приведенных в определении Верховного Суда РФ материалов, гражданин был осужден за совершение нескольких преступлений, связанных со сбытом наркотических средств в особо крупном размере организованной группой лиц. При этом он заключил сделку со следствием и признал свою вину. Судебное решение было вынесено в особом порядке. По совокупности деяний суд приговорил его к восьми с половиной годам лишения свободы.

В кассационной жалобе адвокат осужденного просил об отмене приговора на основании положений п. 3 ч. 1 ст. 61 УПК РФ «Обстоятельства, исключающие участие в производстве по уголовному делу» в связи с тем, что заместитель начальника следственного отдела УФСКН России и его родной брат, занимающий должность старшего оперуполномоченного оперативного отдела УФСКН России, принимали совместное участие при собирании доказательств по трем эпизодам данного уголовного дела.

Проверив материалы, ВС РФ напомнил, что следователь в силу уголовно-процессуального законодательства не может принимать участие в расследовании уголовного дела, если является родственником сотрудника оперативного подразделения органа дознания, осуществлявшего действия, направленные на сбор доказательств по данному делу. Причем указанное основание для отвода следователя согласно правовой позиции КС РФ, изложенной в Определении от 16 декабря 2008 г. № 10870-0-П, в полной мере относится и к руководителю следственного отдела.

Установлено, что данное уголовное дело было возбуждено самим заместителем начальника СО УФСКН России, тогда как его брат, являясь оперуполномоченным, принимал участие в оперативно-розыскных мероприятиях и дальнейшем оперативном сопровождении по уголовному делу. Учитывая это, ВС РФ пояснил, что суд первой инстанции (в апелляционном порядке дело не рассматривалось) при постановлении обвинительного приговора не учел, что возбуждение уголовного дела следователем, чье участие в производстве по делу недопустимо в силу закона, влечет их незаконность.

«При постановлении приговора судья должен был удостовериться не только в том, что подсудимым соблюдены все условия и выполнены все обязательства, предусмотренные заключенным с ним досудебным соглашением о сотрудничестве, но и в том, что обвинение, с которым он согласился, обоснованно и подтверждается допустимыми доказательствами», – подчеркивается в определении.

Кроме того, Суд указал, что в гл. 40 и 40.1 УПК РФ не содержится норм, запрещающих принимать по делу, рассматриваемому в особом порядке, иные, кроме обвинительного приговора, судебные решения.

Таким образом, ВС РФ пришел к выводу о недопустимости всех собранных по делу доказательств трех совершенных преступлений, поэтому приговор суда в этой части был отменен, а за осужденным признано право на реабилитацию. В связи с частичной отменой приговора ВС РФ определил назначить осужденному наказание по совокупности оставшихся преступлений и приговорил его к семи с половиной годам лишения свободы.

Адвокат АБ «ЗКС» Андрей Гривцов назвал данное решение знаковым в том смысле, что лично он подобные нарушения закона на стадии предварительного следствия, которые были выявлены только в кассационной инстанции, видит впервые.

По его мнению, ВС РФ пришел к обоснованному выводу о недопустимости собранных доказательств с учетом нарушения, которое было допущено еще на стадии возбуждения уголовного дела. «В данном случае Суд применил предусмотренный теорией уголовного процесса принцип “плодов отравленного дерева”, когда при нарушении порядка сбора одного доказательства все производные из этого доказательства также признаются недопустимыми», – пояснил адвокат.

В рассматриваемой ситуации, продолжил эксперт, с самого начала была нарушена процедура уголовного преследования, поскольку расследование осуществлялось лицом, которое было не вправе его осуществлять. В этой связи любые доказательства, которые собрало это лицо, автоматически должны признаваться недопустимыми, что и отметил ВС РФ в своем решении. «Я не могу не приветствовать данное решение еще и по причине того, что законодательно в УПК РФ принцип “плодов отравленного дерева” не закреплен, однако отрадно, что суды знают теорию уголовного процесса и в некоторых случаях даже применяют ее на практике», – заключил он.

Логичным представляется решение ВС РФ и руководителю уголовной практики BMS Law Firm Тимуру Хутову, у которого возник единственный вопрос: почему суды предыдущих инстанций не дали правовую оценку вопиющему нарушению одной из самых фундаментальных норм уголовно-процессуального законодательства РФ?

«На сегодняшний день в подавляющем большинстве судов господствует позиция полного согласия с мнением следствия, а при выявлении огрехов их предпочитают исправлять в судебном заседании. В то же время следствие гонится за статистическими показателями, а не за отправлением правосудия. В результате мы зачастую имеем ситуацию, когда для того, чтобы добиться законного приговора и правильной квалификации деяния, нужно дойти до кассационной или надзорной инстанции», – отметил он.

По его словам, нельзя сказать, что подобное нарушение является распространенным, но тем не менее в ряде случаев встречается: родственные связи в правоохранительной и судебной системе – явление обычное. Эксперт выразил уверенность, что решение ВС РФ будет иметь положительный эффект и в некоторой степени «встряхнет» систему судов первой инстанции, поскольку отмена приговора (особенно по такому основанию) в ряде случаев может повлечь за собой право на компенсацию за незаконное уголовное преследование.

Адвокат Эдуард Рейзов, представлявший интересы осужденного в ВС РФ, в комментарии «АГ» отметил, что, по его мнению, дело должно было быть возвращено на новое рассмотрение с учетом того, что с момента возбуждения уголовного дела были допущены нарушения, которые не были своевременно устранены. Он добавил, что вопрос об обжаловании решения ВС РФ пока не решен с его подзащитным.

Констатацией того факта, что полученные доказательства по уголовному делу по тому или иному критерию являются недопустимыми, решение данного вопроса не ограничивается. В соответствии с действующим уголовно-процессуальным законом такие доказательства подлежат обязательному исключению из перечня доказательств, подлежащих изучению и оценке. Развернуто раскрывая такую тему, как последствия признания доказательств недопустимыми, следует отдельно остановится на проблемах научной теории таких последствий.

Рассматривая вопрос о последствиях признания доказательства недопустимым в свете научной теоретической мысли, невозможно не сконцентрировать внимание на дискуссионных теориях, среди которых: теория «беспощадного исключения», теория «плодов отравленного дерева» и теория «асимметрии правил допустимости».

В подтверждение «теории законных доказательств, получаемых из «лучшего» источника, В. Спасович приводит тот факт, что «основная сущность рассматриваемой теории заключается в выполнении условия обязательного соблюдения закона при получении и оценке доказательств, как и получение любого доказательства из проверенного, достоверного источника» [1].

Н. Колоколов, в свою очередь подчеркивал, что одно «совершенное», т. е. полученное с точным соблюдением закона, доказательство способно превзойти множество «несовершенных» [2]. На фоне такого рода идеалистического представления о понятии доказательства зарождается теория «беспощадного исключения доказательств». Ее сторонники выступают за безоговорочное признание недопустимыми тех доказательств, которые были получены с нарушением уголовно-процессуальных норм, вне зависимости от характера и степени этих нарушений (даже если они не затрагивают конституционных прав участников уголовного процесса).

В. В. Золотых, будучи сторонником теории «беспощадного исключения доказательств» писал, будто изъятие недопустимых доказательств «может стать препятствием противоправному поведению сотрудников правоохранительных органов и воспрепятствовать судам стать пособниками преднамеренного нарушения Конституции» [3]. Нам, с позиции современности и активной борьбы государства с коррупцией, невероятно сложно согласится с подобной идеализацией субъектов судопроизводства.

В дальнейшем на фоне данной теории в научных кругах происходит деление мнений на сторонников жесткого исключения недопустимых доказательств и сторонников теории возможной допустимости.

В данном контексте любопытным представляется суждение Е. П. Гришиной, которая, с одной стороны, выступала явной сторонницей теории «беспощадного исключения», потому как запрещение использования доказательств, полученных с нарушением закона, — не просто формальное, а конституционное требование. В то же время ею открыто не опровергается вероятность восполнения возникших пробелов доказывания в качестве способа компенсации доказательств, признанных недопустимыми (допрос понятого при отсутствии его подписи на одном из листов протокола и т. п.) [4].

Таким образом, появляются авторы, которые придерживаются позиции дифференцированного подхода к последствиям недопустимости доказательств и предлагали внедрить новеллу в понятие трактовки недопустимости, а точнее разделить ее на абсолютную и относительную. Подобные теории систематизации уже существовали в процессуальном праве, но относительно понятия «нарушение», так Л. Калинина классифицировала существенные нарушения закона на безусловно существенные и условно существенные.

Е. П. Гришина, С. А. Саушкин, И. В. Абросимов указывали, что «абсолютная недопустимость доказательств означает, что допущенные нарушения закона являются существенными, невосполнимыми, свидетельствующими о невозможности сохранения, реабилитации или восстановления доказательств. Изъятие из дела абсолютно недопустимых доказательств является категоричным требованием, не допускающим двойственной трактовки. Относительная недопустимость означает возможность сохранения доказательств, указывает на незначительный, восполнимый характер и устранимую природу нарушений уголовно-процессуальной формы» [5].

Нам представляется, что такой подход, связанный с двойственностью понятия недопустимости, разделением ее на абсолютную и относительную на практике приведет лишь к усложнению задач судопроизводства и значительной путанице, что в конечном счете негативным образом повлияет на достижение целей уголовного судопроизводства.

Различные позиции к подходу определения последствий недопустимости привели к возникновению двух полярных концепций: концепция «плодов отравленного дерева» и концепцию «асимметрии правил о допустимости доказательств».

Концепция «плодов отравленного дерева» насчитывает в своем существовании порядка восьмидесяти лет. Плодами отравленного дерева именуются, согласно этой концепции, доказательства, полученные с нарушением уголовно-процессуального закона.

Последователи этой концепции высказываются за безоговорочное принятие недопустимыми доказательствами тех из них, которые получены с нарушением процессуального закона, независимо от характера и степени этих нарушений, к тому же, недопустимыми должны признаваться не только первичные доказательства, но и полученные на основе содержащихся в них сведений вторичные доказательства. Таким образом, мы имеем дело с «двойным» исключением [6].

Практический пример подобной ситуации: по делу о краже в ходе обыска в доме подозреваемого следователь нашел ключ от банковской ячейки, информацию о ее местоположении и номере. Позднее суд признал незаконным проведенный обыск. При всем при том, что в результате выемки в ячейке были обнаружены похищенные вещи. В соответствии с теорией «плодов отравленного дерева» предусматривается, что результаты как и сама выемка не могут использоваться в процессе, так как несут на себе печать «первородного греха» — незаконного обыска.

Один из сторонников теории «плодов отравленного дерева» И. Я. Фойницкий определял само понятие допустимости доказательств через призму первичности (надежности) одних и вторичности (сомнительности) других. Так, автор определял следующие условия допустимости доказательств:

а) вторичное доказательство может быть допустимо лишь при доказанной невозможности получения первичного;

б) подлинность его должна быть точно удостоверена;

в) при невозможности выбора между различными способами воспроизведения первичного доказательства предпочтение должно быть отдано тем, которые предполагают меньше усмотрения и ошибки;

г) вторичное доказательство как выражение первичного предполагает указание определенного доказательства в смысле законном и замену его;

д) от вторичных доказательств нужно равным образом различать и не предоставлять в суд такие способы доказывания, которые не принадлежат к установленным законом [7].

Теория «плодов отравленного дерева» зародилась в рамках учения о процессуальных ошибках и нарушениях уголовно-процессуального закона, именуемого на современном этапе учением о «беспощадном исключении доказательств» по мотиву их недопустимости. Это воззрение было в наибольшей степени популярным в советский период, причем далеко не только среди российских ученых, а почти во всем социалистическом лагере [8].

Интерес вызывает суждение С. А. Шейфера о теории «плодов отравленного дерева» Он называет ее «постулатом доказательственного права: отравленное дерево дает ядовитые плоды. Это высказывание, по его мнению, означает: если доказательство получено незаконным способом и вследствие этого вызывает сомнение в своей достоверности, сомнительными, а значит, недопустимыми, станут и другие доказательства, полученные в результате исследования первого». Как видим, С. А. Шейфер приводит в действие рассматриваемую доктрину только тогда, когда несоблюдение условий допустимости ставит под сомнение достоверность доказательств. Следовательно, необходимо определиться, должна ли здесь иметь место зависимость допустимости и достоверности доказательств или «плоды отравленного дерева» появляются при иных условиях, когда доказательство признано недопустимым, независимо от влияния этого на достоверность [9].

Считаем, что включение в законодательство понятия восстановимое доказательство во многом положительно сказалось бы на правоприменительной практике. Огромный объем доказательственного материала, собранного по ошибке, по невнимательности, из-за человеческого фактора с незначительными процессуальными нарушениями вернулось бы в состав уголовных дел без статуса недопустимые.

Спасович, В. Д. О теории судебно-уголовных доказательств в связи с судоустройством и судопроизводством. // Спб. — 1861. — С. 45
Колоколов, Г. Е. Курс уголовного судопроизводства. // М. — 1888. — Литографическое издание. — С. 13.
Золотых, В. В. Проверка допустимости доказательств в уголовном процессе. // Ростов н/Д. — Феникс. — 1999. — С. 68.
Гришина, Е. П. Достоверность доказательств и способы ее обеспечения в уголовном судопроизводстве. // М. — РИО РТА. — 2001. — С. 45.
Абросимов, И.В., Гришина Е. П., Саушкин, С. А. Дискуссионные проблемы допустимости доказательств в науке уголовно-процессуального права (теории «беспощадного исключения доказательств», «плодов отравленного дерева» и «асимметрии правил допустимости») // Мировой судья. — М. — Юрист. — 2008. — № 1. — С. 7–11
Чувилев, Н., Лобанов А. Плоды отравленного дерева // Российская юстиция. — 1996. — № 11. — С. 47–49.
Фойницкий, И. Я. Курс уголовного судопроизводства. // СПб. — 1898. — С. 254.
Абросимов И. В., Гришина Е. П., Саушкин С. А. — Указ. соч.
Шейфер, С. А. Законность способа получения предметов и документов как фактор их допустимости // Допустимость доказательств в российском уголовном процессе: Материалы всероссийской науч.-практич. конф. — Ростов-на-Дону, 2000. — С. 40.

Основные термины (генерируются автоматически): отравленное дерево, доказательство, нарушение, вторичное доказательство, достоверность доказательств, сторонник теории.

Автор статьи

Куприянов Денис Юрьевич

Юрист частного права

Страница автора

Читайте также: