Баланс вероятностей в суде что это

Обновлено: 23.04.2024

Стороне по договору будет труднее доказать в суде обоснованность своих требований, если другая сторона банкрот. Еще труднее будет, если у этих сторон есть корпоративная связь. В каждом из этих случаев работают разные стандарты доказывания. Откуда появилось это понятие? Как относится к нему отечественное право? Какие бывают стандарты доказывания?

Рассказывает:

Роман Бевзенко,

к.ю.н., главный редактор ШОРТРИД

Что такое стандарт доказывания?

Человечество пока не владеет технологией, которая позволяла бы возвращаться в прошлое и наблюдать за событиями, которые уже состоялись. Поэтому выводы о событиях прошлого, которые мы делаем в настоящем, должны базироваться на каких-то свидетельствах прошедших событий. Мы не можем достоверно знать о том, что какое-то событие имело место в прошлом. Мы можем лишь предполагать с той или иной степенью уверенности, что событие было.

Стандарт доказывания – это и есть определение той меры убедительности представленных по делу доказательств, которая является достаточной для того, чтобы судья признал, что доказываемый факт или событие имели место.

Есть ли какие-то отсылки к стандартам доказывания в российском законодательстве? Как это понятие вообще вошло в обращение у юристов?

Увы, для российского процессуального права теория стандартов доказывания – это terra incognita. В наших законах прямо об этом ничего не написано, хотя некоторые косвенные выводы о том, что в некоторых случаях закон требует представить более убедительные доказательства, чем в других, можно сделать и на основе действующих в России законов. Например, в уголовном процессе действует презумпция невиновности подсудимого, а также правило о том, что все сомнения толкуются в пользу подсудимого (ст. 14 УПК РФ). Это означает, что доказательства вины подсудимого должны быть настолько серьезны, что никаких сомнений в ней остаться не должно. Это и есть стандарт доказывания.

В советском процессуальном праве было принято считать, что судья оценивает доказательства по своему внутреннему убеждению. Однако это только первый шаг в попытке разобраться, доказан факт или не доказан. Внутреннее убеждение судьи не является произвольным, оно должно подчиняться какой-то логике.

ПРИМЕР

Свидетель утверждает, что видел, как желтая машина, сдавая назад, повредила другой автомобиль. У ответчика, отрицающего, что он причинил вред, автомобиль желтого цвета. Достаточно ли этого, чтобы считать, что именно это лицо причинило вред? Конечно нет, так как машин желтого цвета очень много. Но если будет доказано, что на заднем бампере желтого автомобиля ответчика имеется свежее повреждение, то это существенно повышает вероятность того, что именно ответчик причинил вред.

То есть законы человеческого мышления подсказывают нам, что наши выводы относительно вероятности некоторого события в прошлом тесно связаны с наличием того или иного набора доказательств и их убедительности, а не являются произвольными.

Как мне кажется, некоторые современные ученые-процессуалисты, которые отрицают значимость концепции стандартов доказывания для российского процесса, не учитывают этот факт. Стандарты доказывания – это всего лишь попытка систематизировать степень убедительности набора доказательств, достаточных для формулирования вывода: было или не было.

Отечественный процесс никогда не был построен на стандартах доказывания. Поэтому российские юристы знают о них – как ни парадоксально – из американских фильмов и сериалов про юристов. Известное английское выражение «beyond any reasonable doubts» («вне всяких разумных сомнений») это и есть знаменитый стандарт доказывания в американском уголовном процессе. Присяжные признают подсудимого виновным, если представленные доказательства вне всяких разумных сомнений свидетельствуют о том, что подсудимый совершил инкриминируемое ему деяние.

Представление о стандартах доказывания в итоге попало в наше право через практику ВАС РФ. В делах, связанных со взысканием убытков, Президиум ВАС РФ сформулировал позицию о том, что истец должен доказать размер убытков не с точностью до копейки, а с разумной степенью достоверности. Это и есть стандарт доказывания. После этого концепцию стандартов доказывания заимствовала Экономическая коллегия ВС РФ при рассмотрении дел о банкротстве.

На заметку

Если говорить о современной литературе на русском языке, то стандартам доказывания посвящены две большие отличные статьи: одна – Сергея Будылина, вторая – Артема Карапетова и Александра Косарева. Настоятельно советую всем юристам их прочитать.

Какие различают стандарты доказывания и чем они отличаются друг от друга?

Выделяют несколько стандартов доказывания.

      Primafacie(«на первый взгляд»). Это стандарт доказывания, который приводит к убежденности в некотором факте на основании очень поверхностного, быстрого наблюдения. Например, его применяют (возможно, даже не сознавая это) полицейские при задержании подозрительного человека на улице (например, человек задержан как подозреваемый в совершении преступления, потому что он плохо одет, но в руках дорогой телефон, постоянно оглядывается, костяшки пальцев на правой руке разбиты и кровоточат).

    Если попытаться выразить эти стандарты в числовом выражении, то получается что-то типа такой шкалы, хотя и довольно условной:

      • более 25% — «на первый взгляд» (похоже, что факт был);
      • более 50% — «баланс вероятностей» (факт скорее был, чем его не было);
      • более 75% — «ясные и убедительные доказательства» (очень вероятно, что факт был);
      • более 99% — «вне всяких разумных сомнений» (совершенно точно, что факт был).

      Как появились эти стандарты?

      Эти стандарты появились в связи с различиями в задачах, которые стоят перед применяющими их государственными органами. Например, задача полиции – задерживать потенциальных преступников и тем самым защищать общество от преступлений. Поэтому для них стандарта prima facie вполне достаточно. В гражданских делах, где суд не занимается поиском истины, а лишь наблюдает за состязанием сторон в доказывании обстоятельств дела, стандарт «баланс вероятностей» выглядит вполне органично. Наконец, в уголовных делах, когда речь идет об умалении одной из главных ценностей человека – свободы и где действует презумпция невиновности, доказывание фактов со стандартом «вне всяких разумных сомнений» также выглядит очень уместно.

      Таким образом, эти стандарты созданы самой жизнью и логикой человеческого мышления.

      Применяются ли эти стандарты на практике? Можно ли сказать суду, что он требует доказательств по более строгому стандарту, чем должен с учетом обстоятельств конкретного спора?

      Да, они применяются на практике судами. Иногда неосознанно, когда судья не считает, что некий факт доказан, и просто констатирует это в решении, не объясняя, почему он так поступил. Если речь не идет о коррупции или ином незаконном влиянии на судью, то он применил стандарт доказывания, просто он не умеет об этом правильно и транспарентно написать в решении. СКЭС ВС РФ применяет стандарты доказывания уже вполне осознанно и со знанием дела. Есть масса определений Экономической коллегии, в которых судьи вполне профессионально обсуждают стандарты доказывания по гражданским делам.

      ПРИМЕРЫ ИЗ ПРАКТИКИ

      ВС РФ указывал, что при рассмотрении заявлений о включении требований рядовых гражданско-правовых кредиторов должника в реестр суд более тщательно проверяет обоснованность требований по сравнению с общеисковым гражданским процессом. Основанием к включению в реестр являются ясные и убедительные доказательства наличия и размера задолженности.

      При рассмотрении требований о включении неминоритарных акционеров (участников) должника применяется более строгий стандарт доказывания. Такие акционеры должны не только представить ясные и убедительные доказательства наличия и размера задолженности, но и опровергнуть наличие у такой задолженности корпоративной природы. У суда не должно остаться разумных сомнений в наличии и размере долга, а также в его гражданско-правовой характеристике.

      Еще ВС РФ отмечал, что кредитор и арбитражный управляющий как лица, не участвовавшие в сделке, положенной в основу требований о включении в реестр, объективно не имеют возможности представить в суд исчерпывающий объем доказательств, порочащих эту сделку. Но они могут заявить убедительные доводы и указать на такие прямые или косвенные доказательства, которые с разумной степенью достоверности позволили бы суду усомниться в действительности или заключенности сделки.

      В споре о подсудности банкротного дела ВС РФ указывал, что чем ближе дата смены регистрационного учета должника к дате возбуждения дела о банкротстве, тем более высокой является априорная вероятность наличия в действиях должника по смене такого учета признаков недобросовестности. Следовательно, бремя процессуальной активности по обоснованию подсудности перекладывается на него в более упрощенном порядке.

      Тем не менее, сказать, что все стало безоблачным в этой сфере, я не могу.

      Во-первых, судьи судов первой инстанции во многом не осознают разницу между стандартом доказывания в гражданском процессе и уголовном, требуя от сторон спора выполнения стандарта доказывания «вне всяких разумных сомнений», хотя достаточным стандартом является «баланс вероятностей». Я недавно лично столкнулся с этим в одном из дел: хотя были представлены доказательства, свидетельствующие о том, что соответствующее событие скорее имело место, чем нет, суды сочли, что это не доказано, так как не были представлены доказательства того, что событие совершенно точно имело место.

      Во-вторых, мне кажется очень важным, что российские юристы не всегда понимают значение выводов о фактов из решений по гражданскому спору для уголовного дела и наоборот.

      ЗАРУБЕЖНЫЙ ОПЫТ

      Есть знаменитое дело американского спортсмена О. Джея Симпсона, в котором его сначала обвинили в совершении преступления (в убийстве двух людей), но в итоге оправдали. Впоследствии родственники жертв преступления подали к нему гражданский иск о возмещении вреда, причиненного лишением жертв жизни. Этот иск был удовлетворен.

      Почему это произошло? Потому что в уголовном деле стандарт доказывания «вне всяких разумных сомнений» (совершенно точно, что О. Джей Симпсон убил жертв) выполнен не был, и вина спортсмена в лишении жертв жизни не была доказана. А в гражданском деле стандарт доказывания «баланс вероятностей» (О. Джей Симпсон скорее лишил жертв жизни, чем не делал этого) был выполнен, и со спортсмена взыскали существенную компенсацию в пользу родственников жертв.

      Для российских юристов это совершенно непонятно: как могут одновременно существовать два судебных акта, в одном из которых написано, что доказательств виновности в убийстве нет, а в другом – что ответчик лишил жизни двух людей? Но если понимать разницу между стандартами доказывания в уголовных и гражданских спорах, все становится на свои места. С точки зрения уголовного процесса, доказательств «вне всяких разумных сомнений», что О. Джей Симпсон убил двух людей, представлено не было. Но в рамках рассмотрения гражданского иска о возмещении вреда, причиненного лишением жизни, истцам удалось доказать, что О. Джей Симпсон скорее совершил это деяние, чем не совершал. Поэтому иск был удовлетворен.

      Равным образом верно и обратное: если есть решение суда по гражданскому спору, в котором суд пришел к выводу, что некоторое событие имело место, то это не означает, что уголовный суд связан этим суждением. Для него, с точки зрения стандарта доказывания «вне всяких разумных сомнений», того набора доказательств, который удовлетворил гражданский суд, может быть недостаточно для вывода о том, что событие имело место.

      Стоит ли ожидать закрепления стандартов доказывания на уровне закона?

      Я не уверен, что в этом есть необходимость. Все-таки учение о стандартах доказывания – это разработка аналитической юриспруденции, она связана с представлениями о человеческом мышлении и наблюдениями за жизнью. Кроме того, формализация правил о стандартах доказывания омертвит их, исключив возможность развития.

      Наконец, я не уверен, что с точки зрения юридической техники эти стандарты возможно правильно описать в законах. Поэтому я являюсь сторонником идеи развития представлений о стандартах доказывания через юридическую науку и судебную практику.

      На общероссийском совещании судей председатель АС Уральского округа отметила, что раз в судебной практике возникла потребность в определении стандарта доказывания, то важно указать в законе, что же это такое


      По мнению одного из экспертов «АГ», стандарты доказывания формируются в судебной практике и не должны закрепляться в законе. Второй добавил, что законодательство не поспеет за меняющейся обстановкой и не позволит корректировать практику так же оперативно, как это делается постановлениями Пленума и обзорами Президиума ВС. Третья заметила, что установление стандартов потребует более тщательной проверки судебных актов в вышестоящих инстанциях.

      Как ранее писала «АГ», 9 февраля по веб-конференции прошло совещание судей судов общей юрисдикции и арбитражных судов.

      По мнению Вячеслава Лебедева, дела о «домашнем насилии» целесообразно отнести к делам частно-публичного обвинения

      На совещании судей судов общей юрисдикции и арбитражных судов председатель ВС рассказал о статистике рассмотрения дел в 2020 г. и о планируемых к принятию постановлениях Пленума

      О стандарте доказывания в своем выступлении упомянула председатель АС Уральского округа, д.ю.н. Ирина Решетникова. Она напомнила, что в 1995 г. из действующего тогда ГПК убрали норму об объективной истине. «В тот период мы считали это принципом советского судопроизводства», – пояснила спикер. Другого стандарта, который был бы рассчитан на состязательность судопроизводства, предложено не было, добавила она.

      Стандарт доказывания, указала Ирина Решетникова, – это определенная степень уверенности в том, что все обстоятельства по делу установлены и можно вынести обоснованный судебный акт. По ее словам, термин «стандарт доказывания» в состязательной системе судопроизводства означает, что обстоятельства скорее доказаны, чем нет, либо установлены за пределами разумных сомнений (в первом случае речь, вероятно, идет о так называемом «балансе вероятностей» – Прим. ред.).

      «Хотя в процессуальном законодательстве такого стандарта нет, он постепенно стал очерчиваться и прежде всего – в практике Верховного Суда РФ. Сначала на основании некоторых судебных дел еще в 2015 г. появилось первое упоминание общего стандарта доказывания в ст. 393 ГК – размер подлежащих взысканию убытков должен быть установлен с разумной степенью достоверности. Вот этот терминологический оборот – разумная степень достоверности – и есть стандарт доказывания, который применяется в названной статье к возмещению убытков из обязательственных правоотношений. Затем в ряде постановлений Пленума Верховный Суд распространил этот стандарт доказывания на другие дела, связанные с возмещением убытков, а также на взыскание вреда, причиненного окружающей среде, и вреда, причиненного действиями либо бездействием судебных приставов-исполнителей», – рассказала Ирина Решетникова.

      Она также отметила, что кроме общего стандарта доказывания, который относится к большинству дел, существует и повышенный стандарт, применяемый по уголовным делам, другим спорам о привлечении к публично-правовой ответственности и к некоторым «особо значимым» гражданским делам. «В практике Верховного Суда по конкретным делам очень отчетливо формируется повышенный стандарт для этих дел. В основном он определяется через перечень необходимых доказательств либо расширенный перечень обстоятельств предмета доказывания, – добавила спикер. – В частности, если по обычному делу, чтобы подтвердить факт передачи денег, достаточно представить расписку или квитанцию к приходному кассовому ордеру, то по банкротным делам, для того чтобы установить данный факт, – да, необходимо представить соответствующие документы, но в то же время необходимо установить финансовое состояние кредитора и его способность предоставить финансовые средства должнику, а также дальнейшее движение денежных средств».

      При этом, подчеркнула Ирина Решетникова, о стандарте доказывания упоминают и нижестоящие инстанции. «Очень часто такой стандарт доказывания определяется интуитивно. И часто на самом деле не является стандартом доказывания. Но самое главное, как мне кажется: если в судебной практике возникла потребность в определении стандарта доказывания, то очень важно дать легальное определение – что же такое стандарт доказывания, как он определяется и какие требования к нему могут быть предъявлены. Было бы, наверное, очень правильно определить стандарт доказывания по гражданским делам», – заключила она.

      «АГ» попросила экспертов прокомментировать предложение судьи. Адвокат АБ «ЮГ» Сергей Радченко отметил, что судебный процесс в России построен на принципе свободной оценки доказательств: «Это означает, что ни одно доказательство не имеет для суда заранее установленной силы, каждое доказательство в отдельности и все доказательства в совокупности оцениваются судом в каждом деле в зависимости от его конкретных особенностей на относимость, допустимость, достоверность и достаточность».

      Стандарты доказывания – это правила для суда в части достаточности, пояснил эксперт. «Они призваны дать суду ответ на вопрос, достаточно ли собранных по делу доказательств для установления того или иного факта? Установление стандарта доказывания – это всегда вмешательство в принцип свободной оценки доказательств, которое если и должно допускаться, то крайне осторожно и лишь в отдельных четко прописанных в законе случаях, – считает Сергей Радченко. – Такие стандарты формируются в судебной практике и ею же корректируются. Вводить их в закон необходимости нет. Закон, если закрепляет стандарты доказывания, как в случае доказывания убытков с разумной степенью достоверности, то заимствует их только из судебной практики».

      Партнер АБ «КРП» Виктор Глушаков полагает, что стандарт доказывания – это характеристика предмета доказывания, которая напрямую зависит от его сложности и наполняемости в той или иной категории дел. Сам по себе термин «стандарт доказывания» не имеет ключевого значения и не требует законодательного регулирования, указал адвокат.

      «На мой взгляд, термин “стандарт доказывания” – лишь одна из характеристик предмета доказывания, которая была использована Верховным Судом для демонстрации повышенной сложности в доказывании по ряду категорий дел (так называемый “повышенный” стандарт). Если предмет доказывания включает в себя дополнительные обстоятельства, как в банкротных или корпоративных спорах, то стандарт доказывания повышается. Об этом и говорил ВС в обзорах и постановлениях Пленума», – пояснил Виктор Глушаков.

      По его мнению, определение стандарта доказывания – прерогатива правоприменителя. «Законодательство не поспеет за меняющейся обстановкой, не позволит корректировать практику так же оперативно, как это делается постановлениями Пленума и обзорами Президиума ВС. Законодательное оформление стандарта доказывания сделает и без того неповоротливую, но все же в сравнении с законодателем быструю машину корректировки правоприменительной практики неэффективной», – считает эксперт.

      Младший юрист АБ «Плешаков, Ушкалов и партнеры» Наталья Лопатина добавила, что на практике часто возникает ситуация, когда суд не может установить тот или иной факт абсолютно достоверно из-за отсутствия убедительных доказательств от сторон. Именно поэтому некоторые страны и вводят в свои правопорядки стандарты доказывания.

      «На сегодняшний день в российском процессуальном законодательстве отсутствуют объективные критерии доказывания, выбор сделан в пользу свободной оценки доказательств по внутреннему убеждению судьи. Однако мы видим, что такой подход не способствует единству судебной практики и эффективности судебной системы в целом. Одни и те же доказательства могут оцениваться судами противоположно, а в случае малейшего сомнения суд автоматически отказывает в удовлетворении требований, часто не учитывая реальную возможность стороны получить и представить доказательства», – рассказала эксперт.

      Верховный Суд указал, что необходимо устанавливать не только факт задолженности, но и причину ее появления, а также кредитор-акционер должен опровергнуть наличие у такой задолженности корпоративной природы

      По мнению Натальи Лопатиной, определение в законе стандартов доказывания необходимо для уголовного судопроизводства, «поскольку жизнь и свобода человека, как высшие ценности, должны быть наиболее защищены от судебного произвола». «Вместе с тем установление стандартов требует высокого уровня написания судебных актов, где должны быть описаны все представленные сторонами доказательства и выводы суда с обоснованием, почему одни доказательства приняты, а другие отвергнуты, а также более тщательной проверки в вышестоящих инстанциях», – заключила она.

      Cуд напомнил, что для определения аффилированности сторон заемных отношений необходимо доказать, что спорные сделки являлись нестандартными с точки зрения заведенной в гражданском обороте практики поведения


      Один из экспертов «АГ» заметил, что при кажущейся простоте фабулы рассматриваемого дела оно наполнено огромным количеством фактуры и анализом многоступенчатого владения и тесных экономических связей разветвленной группы лиц. Другая заметила, что позиция ВС вызывает особый интерес тем, что он ориентирует правоприменителей на допустимость использования такого стандарта доказывания, как «баланс вероятностей» при разрешении споров. Третий считает, что ВС продолжил смягчать выработанный им же правовой подход касательно требований из договоров займа в делах о банкротстве.

      Нижестоящие суды не нашли признаков аффилированности в спорных договорах займа

      В июне 2015 г. ООО «Инвест» и ООО «Кондитерская фабрика «Мишкино» заключили девять договоров займа. В дальнейшем фабрика была признана банкротом, а поскольку она не вернула заемные средства, ее контрагент обратился с заявлением о включении задолженности в размере 587 млн руб. в реестр требований кредиторов.

      В ходе судебного разбирательства ПАО КБ «Центр-Инвест», будучи конкурсным кредитором должника, возражало против удовлетворения такого требования. В частности, банк утверждал о наличии аффилированности между обществом «Инвест» и кондитерской фабрикой.

      Кредитная организация ссылалась на то, что спорные договоры займа имеют признаки сделок нестандартного характера, так как кредитор выдает последующие займы без исполнения предыдущих обязательств, при этом длительное время не обращается с требованием о возврате ежемесячных процентов и суммы основного займа, предоставляет отсрочку исполнения обязательств и изменяет статус выплаты процентов с ежемесячного на единовременный в конце срока. Такие действия кредитора, по мнению банка, необъяснимы с точки зрения цели юрлица в виде извлечения прибыли от своей деятельности. Подобные факты, полагал банк, могут свидетельствовать о подаче заявления о включении требований в реестр исключительно с целью уменьшения в интересах должника и его аффилированных лиц количества голосов, приходящихся на долю независимых кредиторов.

      Тем не менее три инстанции удовлетворили требование «Инвест», исходя из надлежащего подтверждения им наличия задолженности. Суды отметили наличие в материалах дела надлежащим образом заверенных договоров займа, дополнительных соглашений к ним, актов сверки взаимных расчетов по каждому из договоров, платежных поручений, а также финансовой и бухгалтерской отчетности, подтверждающей отражение полученных заемных средств и проводку финансовых операций по каждому из договоров по бухгалтерским регистрам.

      В связи с этим суды указали на реальность заключенных договоров займа и фактическое перечисление заемных средств на счет должника. При этом они отметили, что ссылки банка без представления конкретных доказательств на определенные хозяйственные связи между должником и рядом хозяйственных обществ не обосновывают, как указанные взаимоотношения влияют на возможность признания заявителя аффилированным по отношению к должнику. Суды также отклонили доводы о фиктивном характере взаимоотношений сторон договоров займов, так как их выдача производилась обществом «Инвест» за счет собственных средств, оно получало от кондитерской фабрики проценты за пользование финансированием, что свидетельствовало о реальной экономической деятельности общества и отсутствии у него намерения причинить вред иным кредиторам должника.

      Суды также сочли, что общество «Инвест» не имело цели контролировать процедуру банкротства, поскольку общий размер включенных в реестр требований составляет около 3 млрд руб., в то время как требования заимодавца составляют не более 590 млн руб.

      ВС согласился с выводами нижестоящих инстанций

      Впоследствии ПАО КБ «Центр-Инвест» оспорило судебные акты в Верховный Суд. В своей кассационной жалобе банк указал, что стороны спорных договоров займа являются аффилированными лицами и находятся под контролем семьи Узденовых, члены которой использовали расчетные счета общества, должника и иных лиц, входящих в группу, в качестве транзитных. Банк также отмечал, что наличие подобного контроля над сторонами договоров займа подтверждается как многочисленными публикациями в СМИ, так и посредством анализа выписок из ЕГРЮЛ.

      После изучения материалов дела № А53-5830/2019 Судебная коллегия по экономическим спорам заключила, что возражения банка против требований ООО «Инвест» по существу сводились к фиктивности спорных займов ввиду того, что денежные средства проходили через счет общества и должника транзитом, не опосредуя реальные хозяйственные отношения, а создавая лишь видимость этого в целях искусственного формирования задолженности (ст. 170 ГК РФ).

      «Такая версия может выглядеть убедительной, только если предположить, что действия как кредитора (общества), так и заемщика (кондитерской фабрики) координировались из единого центра принятия управленческих решений, иными словами, если общество и должник были аффилированы по признаку вхождения в одну группу лиц, объединенную общими экономическими интересами», – отметил Суд.

      Как пояснил Верховный Суд, для определения аффилированности сторон заемных отношений необходимо было доказать, что спорные сделки являлись нестандартными с точки зрения заведенной в гражданском обороте практики поведения. Ранее банк отмечал, что общество «Инвест» в качестве займа предоставляло денежные средства, полученные от нескольких хозяйственных обществ, кондитерской фабрике, которая, в свою очередь, перечисляла эти деньги этим же хозобществам. Тем самым, как полагал банк, заемные денежные средства возвращались тем лицам, которые их и предоставили заимодавцу, что свидетельствовало о закольцованном характере движения денег.

      Тем не менее высшая судебная инстанция указала на необоснованность таких доводов банка, выборочно ссылавшегося на операции, которые могли подтвердить его правовую позицию, игнорируя остальные факты. «Так, как пояснял в отзыве временный управляющий, значительная часть заемных денежных средств (около 196 млн руб.) направлена на погашение долга по кредиту перед АО «Альфа-Банк», – указал Суд. – Иные средства направлялись на выплату кредита заявителю кассационной жалобы (банку), выплату заработной платы работникам фабрики, на исполнение обязательств по уплате обязательных платежей, на расчеты с контрагентами за поставленную продукцию и проч., то есть фактически заемные средства использовались на нужды кондитерской фабрики, для поддержания ее обычной хозяйственной деятельности».

      Верховный Суд добавил, что со стороны как общества, так и должника имело место обычное предпринимательское взаимодействие, не выходящее за пределы разумного и добросовестного осуществления гражданских прав, а финансирование предоставлялось реально на условиях, доступных обычным (независимым) участникам рынка, и использовалось на собственные нужды заемщика. Таким образом, ВС оставил в силе судебные акты нижестоящих инстанций.

      Эксперты «АГ» прокомментировали выводы Суда

      Партнер АБ «Бартолиус» Наталья Васильева полагает, что при кажущейся простоте фабулы рассматриваемого дела оно наполнено огромным количеством фактуры, анализом многоступенчатого владения и тесных экономических связей разветвленной группы лиц, в которую, по мнению банка, входят как должник, так и кредитор. «Именно на этом основании банк и выступал за отказ кредитору во включении в реестр – по мотиву фактической аффилированности, в связи с чем должник в схеме движения денежных средств выступал, по мнению кредитной организации, в качестве транзитного звена, а договоры займа имеют мнимый характер, применению подлежит ст. 170 ГК РФ», – пояснила она.

      По словам эксперта, практика применения различных стандартов доказывания в делах о банкротстве уже несколько лет разрабатывается Верховным Судом, поэтому определение является очередным вкладом ВС в развитие этого безусловно важного процессуального института. «Процесс распределения бремени доказывания при заявлении возражений против требований иных кредиторов в реестр выглядит таким образом: кредитор, подавший требование к реестр, изначально обязан представить ясные и убедительные доказательства в подтверждение своего права требования к должнику, а кредитор, оспаривающий правомерность требования иного кредитора к должнику, заявляет свои возражения prima facie, то есть “на первый взгляд”, иными словами, ему необходимо породить разумные сомнения в том, что заявляющий требование кредитор является аффилированным, а сделка – мнимой», – рассказала Наталья Васильева.

      Она отметила, что, в случае если факт аффилированности будет доказан, на аффилированного кредитора переходит бремя доказывания обоснованности права требования к должнику, то есть факта заключения реальной сделки, уже исходя из еще более повышенного стандарта доказывания, а именно: «вне всяких разумных сомнений».

      «Обращает на себя внимание то, что довод банка об аффилированности кредитора и должника через ряд физических лиц, в том числе Тимура Узденова, который входил в группу кредитора и одновременно являлся поручителем должника перед иной кредитной организацией, вошедший в текст определения о передаче дела на рассмотрение коллегии, в итоговом определении ВС РФ никакой оценки не получил. Также не были учтены Верховным Судом сведения, изложенные в многочисленных публикациях СМИ, на которые указывал Банк в кассационной жалобе и упоминание о которых также было включено в определение о передаче дела на рассмотрение ВС РФ; из них следует, что должник находится под контролем Тимура Узденова», – подытожила Наталья Васильева.

      Старший юрист АБ «Бартолиус» Татьяна Стрижова добавила, что Верховный Суд в очередной раз возвращается к проблеме распределения бремени доказывания по спорам о включении требований аффилированных кредиторов в реестр. Она отметила, что в рассматриваемом деле с учетом повышенного стандарта доказывания было исследовано значительное количество доказательств.

      «В частности, судом апелляционной инстанции истребованы и проанализированы расширенные выписки о движении денежных средств как по счетам самого должника, так и по счетам общества, благодаря чему исключены обстоятельства транзита денежных средств с использованием счетов должника, проанализированы источники поступления и расходования денежных средств сторонами договоров займа. Судами также проанализирован и установлен реальный характер инвестиционной деятельности общества на постоянной основе, определен его коммерческий интерес в заключении спорных сделок, а также проанализировано поведение последнего на предмет экономической обоснованности. При таком объеме и “качестве” представленных доказательств доводы банка о возможном “семейном” контроле за внутригрупповым движением средств, по мнению Верховного Суда, с наименьшей вероятностью свидетельствовали о нестандартном предпринимательском взаимодействии», – заметила юрист.

      По ее словам, позиция ВС вызывает особый интерес тем, что Суд ориентирует правоприменителей на допустимость использования такого стандарта доказывания, как «баланс вероятностей» при разрешении споров в ситуации, когда позиции обеих сторон не подтверждаются безупречными однозначными доказательствами, но при этом в сравнении между собой одни доводы выглядят более убедительными, чем другие. «Так, Коллегия, применяя “баланс вероятностей”, отмечает, что “…при установленных судами обстоятельств наиболее вероятное положение дел выглядит таким образом, что со стороны как общества, так и должника имело место обычное предпринимательское взаимодействие, не выходящее за пределы разумного и добросовестного осуществления гражданских прав”», – подчеркнула Татьяна Стрижова.

      Адвокат, советник INTELLECT, арбитражный управляющий Сергей Гуляев полагает, что Верховный Суд продолжил смягчать выработанный им же в середине 2016 г. и развитый впоследствии правовой подход касательно требований из договоров займа в делах о банкротстве. «Ранее ВС РФ занимал очень жесткую позицию в отношении займов, при которой даже косвенное подозрение в аффилированности должника и кредитора могло привести к отказу во включении требований в реестр требований кредиторов. Данная позиция в свое время дала положительный результат, количество дел о банкротстве, контролируемых «дружественными» по отношению к должнику кредиторами, требования которых как раз происходили из договоров займа, стало минимальным. В дальнейшем ВС РФ начал свою позицию смягчать, последовал ряд актов, в которых указывалось, что наличие аффилированности само по себе не свидетельствует о мнимом характере займа, необходимо именно фактическое обоснование нереальности заемных отношений», – пояснил он.

      По словам эксперта, такой подход был вновь продемонстрирован в рассматриваемом деле: ВС РФ с учетом отсутствия надлежащих доказательств наличия аффилированности и наличия документов, подтверждающих реальность заемных отношений, сделал вывод об обоснованности требований кредитора. «Примечателен тот факт, что ВС РФ продолжает линию строгого контроля над требованиями, вытекающими из договора займа, хотя он в итоге согласился с позицией нижестоящих судов. Учитывая низкий процент передачи кассационных жалоб, подаваемых в ВС РФ, именно на очное рассмотрение судебной коллегией, в данном случае жалоба была рассмотрена, доводы и обстоятельства были изучены Судебной коллегией по экономическим спорам, только после этого сделан вывод о реальности заемных отношений», – отметил Сергей Гуляев.

      Верховный суд задал стандарт взыскания убытков в банкротстве

      Взыскать убытки в российских судах сложно. Но убытки, причинённые контролирующими лицами в банкротстве, доказать гораздо легче. Ведь в практике действует негласная презумпция их вины. В одном деле с трёх контролирующих лиц взыскали 500 млн руб., после того как аренду банкрота признали недействительной из-за нерыночной цены. Но Верховный суд решил, что дело надо пересмотреть заново. В своём определении он подробно разобрал ошибки нижестоящих инстанций.

      Явно убыточный для компании-банкрота договор можно признать недействительным через суд. При этом закон даёт возможность взыскать убытки с тех лиц, которые определяли действия должника и приняли решение заключить такой договор. Что для этого нужно доказать, разъяснил Верховный суд в деле о несостоятельности «Клиники-М» (№ А40-51687/2012). В нём Вадим Ворст, Владимир Деревенец, Алексей Попов (по 10%) – учредители банкрота – и кредитор «Клиника-М» судились с лицами, которые имели контроль над должником. До банкротства это были участники Юлия Мельникова и Михаил Ботвинников (по 20%, в сумме – контролирующий пакет), а в ходе банкротства – мажоритарный залоговый кредитор «Гранд-Строй» в лице ликвидатора Александра Климова. Ворст, Деревенец, Попов и ЗАО «Клиника-М» предъявили к Мельниковой, Ботвинникову и Климову требования на 501,4 млн руб. убытков солидарно.

      Как указали истцы, под влиянием ответчиков «Клиника-М» заключила невыгодную сделку, уже когда была банкротом. Она сдала 8755,4 кв. м помещений медицинского центра в Москве, на Мичуринском проспекте, всего за 60 000 руб. в месяц. Арендатором было УМХЦ, аффилированное с Ботвинниковым и Мельниковой. В 2018 году суд признал эту сделку недействительной, а следом истцы отправились взыскивать убытки. Три инстанции удовлетворили требования. Они подтвердили, что ответчики – это группа заинтересованных лиц, которые имеют фактическую возможность определять действия должника. Они решили сдать здание медцентра в аренду по заниженной цене, хотя могли установить рыночную цену и получать прибыль, из которой – погашать долги. Три инстанции учли также подтверждённый факт контроля со стороны ответчиков и аффилированность.

      Сдали за бесценок, но без убытка

      Но экономколлегия не смогла согласиться с таким исходом спора. Она решила, что решения нижестоящих инстанций основаны на предположении, что раз аренду признали недействительной по мотиву неравноценности, это значит, что должник понёс убытки. Поэтому они по ошибке ограничили исследование дела лишь одним вопросом: кто получил выгоду от спорной сделки.

      Между тем неравноценность сделки сама по себе ещё не значит, что заключившие её лица обязаны возместить убытки, указал Верховный суд. Он отдельно обратил внимание на разные стандарты доказывания. Чтобы признать недействительной сделку по специальным основаниям, достаточно просто «перевеса доказательств» («баланс вероятностей»). Гораздо сложнее взыскать убытки с лиц, которые имеют фактическую возможность определять действия юридического лица. Для этого нужны «ясные и убедительные доказательства».

      Нельзя предположить, что большой медцентр в Москве можно сдавать за 60 000 руб. в месяц, это даже выглядит подозрительно, а независимый участник оборота вряд ли сможет найти такое предложение, рассудила тройка судей под председательством Ирины Букиной. В то же время ответчики говорили, что здание медцентра нельзя было использовать для медицинских услуг: не было смонтировано медицинское оборудование, не было разрешительной документации. А после того как отношения с УМХЦ прекратились, желающих занять его место не нашлось, утверждали ответчики. Нижестоящие суды оставили эти аргументы без оценки. По мнению ВС, надо было узнать, прикрывал ли недействительный договор настоящую аренду. Второй вариант – аренда была невозможна, а здание просто передали аффилированным лицам, чтобы обеспечить его сохранность и уменьшить текущие расходы.

      Сдать большой медцентр в Москве за 60 00 руб. – это выглядит подозрительно. Но это необязательно значит злоупотребление.

      Кроме того, суды упустили из виду, что обычное использование имущества банкрота ограничено. Подразумевается, что его будут готовить к торгам. Поэтому нужно было определить, можно ли вообще сдавать центр в аренду «в условиях неопределённости его дальнейшей юридической судьбы», то есть искать арендатора на объект, который мог отойти другому собственнику, говорится в определении экономколлегии.


      Определение ВС ценно тем, что распространяет повышенный стандарт доказывания убытков на банкротную сферу.

      Партнер КА Юков и Партнеры Юков и Партнеры Федеральный рейтинг. группа Разрешение споров в судах общей юрисдикции группа Арбитражное судопроизводство (крупные споры - high market) группа Банкротство (включая споры) (high market) группа Уголовное право 4 место По количеству юристов 12 место По выручке 17 место По выручке на юриста (более 30 юристов) Профайл компании × Светлана Тарнопольская

      По словам Тарнопольской, взыскание убытков в российской практике – дело непростое, но в банкротстве всё иначе: «Суды легко взыскивают убытки, причинённые действиями контролирующих лиц». Здесь в их отношении в конкурсном праве действует негласная презумпция вины, объясняет эксперт. Именно с ней борется в этом деле Верховный суд, который указывает: самого факта контроля недостаточно, надо доказывать убытки по общему (повышенному) стандарту.

      Кроме того, определение ВС интересно тем, что детально исследует фактические обстоятельства дела и выходит далеко за рамки формальной оценки правильности применения норм, отмечает Тарнопольская.

      Перевес доказательств (баланс вероятностей)

      Продолжим тему стандартов доказывания, начатую ранее.

      Рассмотрим следующий пример. Молодой человек А, жизнь которого застрахована в пользу выгодоприобретателя Б, являющегося его отцом, отправляется на байдарке в полное рисков путешествие вниз по речке со стремительным течением. А берет с собой необходимое снаряжение. А больше не возвращается домой, но то, что он плыл на байдарке вниз по реке, очевидцы подтверждают. Поиски А не дают результата, но в одном месте ниже по течению от того пункта, где его видели последний раз, находят его весло, а в другом – часть его байдарки. Река, по которой сплавлялся А известна очень опасными водоворотами и порогами. Кроме того, известно, что А не страдал никакими заболеваниями и был здоров. По условиям договора страхования выплаты Б производятся только, когда смерть А наступает от несчастного случая.

      000010354946

      Поставим вопрос, может ли Б требовать от страховой организации в данной ситуации выплаты страховой суммы?

      С одной стороны труп А не найден. Даже, если он и умер, то, возможно, его смерть наступила в результате болезни. С другой стороны, наиболее вероятное объяснение того, что А не вернулся, и в разных местах опасной для сплава речки найдены остатки его байдарки и весло, заключается в разумном предположении, что с ним произошел несчастный случай, закончившийся его смертью.

      Если требовать от Б, чтобы он представил бесспорные доказательства гибели А в результате несчастного случая, то он не может рассчитывать на получение страховой суммы. Что произошло на самом деле, никто установить не может. В то же время вероятнее всего А погиб, сплавляясь вниз по опасной реке.

      Б и страховая организация являются равными участниками гражданских правоотношений. Если требовать от Б представления ясных, убедительных и бесспорных доказательств факта смерти А от несчастного случая, то, очевидно, что решение будет в пользу ответчика. Несмотря на то, что вероятность доказываемого Б факта выше, чем противоположного, он при таком стандарте доказывания проиграет. Между тем, при данном подходе, требующем доказывания обстоятельств с высокой степенью достоверности, аллокация ошибок установления обстоятельств будет всегда в пользу ответчиков. В случае отказа Б в удовлетворении исковых требований вероятность того, что решение будет противоречить действительно происшедшим событиям, то есть, что оно является судебной ошибкой, будет более высокая, чем вероятность того, что А жив или, что он умер от болезни, то есть вероятность того, что решение является верным. Иначе говоря, равной стороне спора, ответчику, будет отдаваться преимущество, так как при меньшей вероятности отсутствия страхового случая, он, тем не менее, выиграет спор.

      Какими мотивами можно обосновать распределение риска судебных ошибок в пользу одной из равных сторон гражданского спора? Ответ очевиден. Никакого разумного основания или довода в защиту возложения на истца более высокого стандарта доказывания, чем на ответчика, привести невозможно. Если требовать от суда установления так называемой объективной истины, что на самом деле является всего лишь требованием доказывания существования определенных фактов с высокой степенью вероятности близкой к тому, что в судопроизводстве США называют «вне разумных сомнений», то ответчики всегда будут находится в более преимущественном положении, чем истцы, что приведет к неравенству сторон и увеличению количества судебных ошибок в пользу ответчиков.

      Гражданское судопроизводство США исходит из того, что в споре равных сторон нет никаких оснований отдавать преимущество в части степени достоверности доказывания обстоятельств одной из них. В то же время последствия судебной ошибки в пользу истцов в гражданском процессе не более отрицательные, чем от ошибок в пользу ответчиков. Ставкой в гражданском судопроизводстве, как правило, являются имущественные права. Результатом судебной ошибки, как для истца, так и для ответчика будут определенные имущественные потери, но не личные лишения, не несмываемое пятно позора на всю жизнь. В этом заключается существенное отличие гражданского процесса от уголовного, так как в последнем ошибка в пользу обвинения может привести к лишению свободы или даже жизни, а также к негативным последствиям для репутации невинно осужденного. Отрицательные последствия для обвиняемого от ошибочного осуждения явно отличаются от последствий ошибочного решения по гражданскому делу. Именно поэтому, о чем будет более подробно говориться ниже, для уголовного судопроизводства предусмотрен самый жесткий стандарт доказывания.

      Если вернутся к описанному случаю с выплатой страховой суммы, то в деле Sargent v. Massachusetts Accident Co [1] , краткое описание, обстоятельств которого, было приведено выше в качестве примера, решение было вынесено в пользу истца. Суд в данном случае счел, что доказательства не свидетельствуют о наличии двух равновероятных взаимоисключающих предположений. Суд указал, что от истца не требуется доказать вне всякого сомнения или вне разумного сомнения, что застрахованный погиб от несчастного случая. Достаточно доказать лишь путем перевеса доказательств. Вес или весомость доказательств заключаются в их силе убедить суд, устанавливающий факты, в действительности доказываемых обстоятельств. После того, как дана оценка весомости доказательств, предположение считается доказанным с перевесом доказательств, если оно на основе выводов, следующих из доказательств, порождает убеждение в уме или умах судей в большей вероятности или правдоподобности его истинности, несмотря на наличие сомнений.

      Следует понимать, что когда говорят о вероятности прошлого события, то, безусловно, невозможно дать четкие количественные значения. Если в идеальном случае подбрасывания монет можно установить вероятность того, на какую сторону она упадет, то в обыденной жизни такие ситуации встречаются очень редко, так как установление обстоятельств зависит от исследования множества факторов. Судья факта в большинстве случаев не имеет никаких количественных данных о том, насколько вероятно существование того или иного, имеющего значение для дела обстоятельства. Оценке подлежит общая картина или история, представленная каждой стороной.

      В решениях судов США и юридической литературе часто можно встретить количественное описание исследуемого стандарта доказывания. Так, в деле United States v. Fatico [2] приводится обзор мнений 10 судей Окружного Суда Соединенных Штатов Восточного округа Нью-Йорка относительно количественной оценки ими каждого из стандартов доказывания. Семеро из судей считали, что «перевес доказательств» требует степени вероятности просто более 50%, двое — более 51% и один — более 50.1%. Относительно двух других стандартов доказывания разброс мнений судей оказался более значительным: степень вероятности «ясных и убедительных доказательств» варьируется от 60 до 75%, а доказательств «вне разумных сомнений» — от 76 до 95%.

      Между тем, очевидно, что по большинству дел никто не в состоянии установить какое-либо количественное значение вероятности, с которой сторона доказала те или иные обстоятельства. Данные количественные значения можно расценить, как попытку просто дать ориентир судьям факта относительно каждого из стандартов доказывания при помощи численных значений.

      Вернемся к случаю с иском выгодоприобретателя к страховой компании. Как поступил бы в описанной ситуации российский судья. У него нет никаких установленных законодательством критериев относительно стандартов доказывания. Если исходить из того, что надо представить бесспорные доказательства смерти молодого человека от несчастного случая, то таковых в деле нет. Какими критериями руководствоваться судье? Внутренним убеждением? Но внутреннее убеждение совершенно субъективный критерий, который не позволит и истцу спрогнозировать последствия предъявления иска, так как он не знает, каким оценкам достоверности будет следовать конкретный судья. Более того, разные судьи, не имея стандарта доказывания, могут в данном случае вынести противоположные решения. Если же будет существовать стандарт доказывания по данной категории дел, то истец будет в состоянии приблизительно оценить перспективы обращения в суд с точки зрения доказанности обстоятельств, на которые он ссылается. Определенность стандартов доказывания будет способствовать достижению мирового соглашения.

      Существующий в гражданском судопроизводстве США стандарт доказывания имеет также большое значение для реализации такой функции деликтного права (tort law), как превенция деликтов, так как стандарт доказывания «перевес доказательств» позволяет с большей вероятностью для истцов доказать все необходимые элементы деликта и выиграть спор, что среди прочего делает американский форум очень привлекательным для различных иностранных истцов, потерпевших от деликтов и имеющих альтернативную возможность предъявить иск в суды США. Подобный стандарт доказывания оказывает больший сдерживающий эффект на потенциальных причинителей вреда, потому что шансы успеха истцов в данном случае гораздо выше, чем при более жестком стандарте доказывания.

      Несмотря на кажущуюся простоту данного стандарта опросы присяжных показали, что понятие перевес доказательств является для большинства сложным для понимания. На вопрос какое из положений права является наиболее трудным 232 присяжных из 843 опрошенных в 1937 году ответили, что таковым является перевес доказательств, 136 — разумное сомнение, 110 — неосторожность, 203 — непосредственная причина [3] .

      Говоря о данном стандарте доказывания, нельзя обойти вниманием и проблему, которая возникает при чисто количественном вероятностном подходе. Суть проблемы следующая. Потерпевший от деликта не может представить точные доказательства того, что ему вред был причинен конкретным ответчиком, но ссылается на статистические данные о том, что деятельностью, которой причинен вред занимаются две компании А и Б. Доля компании А в соответствующем виде деятельности составляет, например, 70%, а компании Б — 30%. Достаточно ли статистических сведений для того, чтобы при отсутствии идентификации причинителя вреда, прийти к выводу о том, что с перевесом доказательств установлено, что причинителем вреда является компания А?

      Иногда эту проблему называют «проблемой голубого автобуса». В городе есть две автобусные компании А и Б. В А автобусы голубого цвета, а в Б — желтого. Жертва дорожно-транспортного происшествия утверждает, что её сбил автобус, но она не может сказать, какого цвета он был. Доля голубых автобусов, принадлежащих компании А в данном городе, составляет величину более 51%, например 70%, а доля желтых автобусов — 30%.

      2048x1329_948049_[www.ArtFile.ru]

      Если исходить из чисто количественного подхода, то вероятность того, что потерпевшую сбил голубой автобус составляет 70%. Выполнит ли истец в таком случае бремя представления доказательств, если кроме статистических данных не представит иных доказательств идентификации причинителя вреда? Сможет ли он преодолеть ходатайство компании А (survive motion for summary judgement) о вынесении решения на основании закона без передачи дела для рассмотрения присяжными?

      Подавляющее большинство судов исходят из того, что одних лишь статистических доказательств, которые существуют независимо от рассматриваемого конкретного дела, недостаточно для передачи дела для процедуры исследования доказательств присяжными, так как доказательства таковы, что нет никакого законного основания для судьи или присяжных вынести решение в пользу истца.

      Одним из известных дел, в котором истец основывался лишь на вероятности того, что автобус, вынудивший его автомобиль свернуть вправо и столкнуться с припаркованным автомобилем, принадлежит ответчику, так как событие произошло примерно тогда, когда по расписанию автобус, принадлежавший ответчику должен был находиться в районе дорожно-транспортного происшествия, было дело Smith v. Rapid Transit, Inc [4] . Истец также ссылался на то, что автобусные маршруты по улице, где произошел инцидент, обслуживались только компанией-ответчиком.

      Суд в данном случае, вынося решение в пользу ответчика, счел, что нет оснований передавать дело для рассмотрения присяжными, так как принадлежность автобуса ответчику является лишь предположением. По мнению суда, только лишь математической вероятности без наличия доказательств, применимых к конкретному случаю, недостаточно для идентификации причинителя вреда. При этом суд указал, что по другим делам, в которых стоял вопрос об идентификации владельца транспортного средства, выводы о его принадлежности ответчику основывались на более весомых доказательствах, чем в данном деле.

      Обсуждая «проблему голубого автобуса» в деле Hovard v. WalMart Stores Inc [5] ., Апелляционный суд Соединенных Штатов седьмого судебного округа отметил, что если есть в наличии лишь статистические доказательства и ничего другого, то присяжным не должно быть позволено вынести вердикт в пользу истца. Если же, как например, в деле Kaminsky v. Hertz Corp. [6] , кроме статистических данных о том, что 90% грузовиков с логотипом Hertz принадлежат ответчику, было еще и нестатистическое доказательство, то этого достаточно для того, чтобы присяжные могли установить факты.

      При позволении истцу представлять только статистические данные, у него не будет никакого стимула представлять доказательства, имеющие отношение к конкретному случаю. Более того, истцу может оказаться невыгодно, чтобы иск был предъявлен к действительному причинителю вреда, например, когда право штата предусматривает ответственность лишь за неосторожное причинение вреда, но истец знает, что неосторожности ответчика ему не доказать. В случае же предъявления иска на основе статистических данных ответчику будет практически невозможно представлять доказательства отсутствия неосторожности, так как автобус данного ответчика не участвовал в дорожно-транспортном происшествии.

      Несмотря на изложенный подход, существует решение, которое признало, что для передачи дела для рассмотрения присяжными может быть достаточно статистических данных. Речь идет о деле Kramer v. Weedhopper of Utah Inc [7] ., в котором одним из главных вопросов было определение того, кто произвел болты с дефектом, приведшим к крушению сверхлегкого самолета. Суд первой инстанции отказал в иске в отношении ответчика без передачи дела для рассмотрения присяжными, так как истец представил лишь доказательство того, что 90% болтов поставлял ответчик, а 10% – другая организация, то есть имелись лишь статистические данные.

      Апелляционный же суд Иллинойса, отменяя акт суда первой инстанции, решил, что таких данных достаточно, чтобы признать их косвенными доказательствами, так как из них следует с учетом стандарта перевеса доказательств, что наиболее вероятным причинителем вреда является ответчик. В то же время суд подчеркнул, что недостатки доказательств, представленных истцом, касаются лишь их весомости и вопрос должен быть передан для рассмотрения присяжными.

      Нетрудно увидеть, что в данном случае представлена «проблема голубого автобуса» в чистом виде, но с тем условием, что доля голубых автобусов в городе 90%.

      Судья Стэмос, участвующий в апелляционном рассмотрении дела, не согласился с мнением большинства. В своем особом мнении он в частности написал, что ответственность основывается не на балансе вероятностей, а на установлении фактов. Также он отметил, что одна теоретическая вероятность не может служить основанием для разумного вывода об идентификации причинителя вреда. Обосновывая свое мнение, судья Стэмос сослался на ряд решений, по делам рассмотренным судами других штатов, в которых без представления доказательств, идентифицирующих причинителя вреда, они выносились в пользу ответчика без передачи для рассмотрения присяжными, так как, по мнению судов, решения не могут основываться на предположениях.

      В вышеизложенном деле не стоял вопрос об удовлетворении иска, а речь шла лишь о передаче дела присяжным, что не говорит о том, что присяжные решат его в пользу истца. Поэтому не совсем обоснованны выводы некоторых ученых о том, что с точки зрения англо-американского стандарта доказывания на основе одних лишь статистических доказательств, при отсутствии идентификации ответчика, ответственность в ситуации голубого автобуса будет всегда ложится на лицо, имеющее больший парк автомобилей [8] . Эта точка зрения не только не имеет никакого подтверждения в судебной практике США, но и опровергается вышеизложенными делами. Более того, никто в США не подходит столь упрощенно к стандарту перевеса доказательств и не исходит из возможности применения только чисто статистических доказательств.

      Ссылка о том, что данный подход подтверждается делом Sindell v. Abbott Laboratories [9] , в рамках которого обязательство по возмещению вреда здоровью была распределена между производителями препарата пропорционально их доли на рынке продукта, не может быть признана допустимой, так как по искам к фармацевтическим компаниям, производившим препарат diethylstilbesterol, после приема которого, дети матерей употреблявших его имели серьезные проблемы со здоровьем, суды используют совершенно другие принципы отличные от стандарта доказывания и решения «проблемы голубого автобуса». Единого подхода к разрешению дел, связанных с употреблением матерями истцов этого препарата, в США не существует [10] . Решения судов различных штатов по делам данной категории могут быть диаметрально противоположными, и они базируются на разных теориях, которые относятся скорее к деликтному праву (tort law), чем к доказательственному. Более того, в большинстве штатов теория ответственности, на которой основывалось решение Sindell v. Abbott Laboratories не принимается, а в некоторых считается противоречащий публичному порядку штата, когда при разрешении спора применяется право штата Калифорния.

      Автор статьи

      Куприянов Денис Юрьевич

      Куприянов Денис Юрьевич

      Юрист частного права

      Страница автора

      Читайте также: